15 августа 1990 года, умер музыкант и поэт, лидер рок-группы «КИНО» Виктор Цой.
О нашем великом современнике, о поисках Христа в искусстве, о свободе творчества и свободе веры — лекция Марины Андреевны Журинской, прочитанная в московском храме святителя Николая Чудотворца в Кленниках.
Марина Журинская. Фото Юлии Маковейчук
Сначала — нечто предваряющее. Когда на меня в связи с Цоем обрушились некоторые не вполне правильные слова, я вдруг поняла, от чего погибнет мир. Мне пора переходить на такие обобщения.
Мир погибнет не от ядерной войны, не от экологической катастрофы, не от наркотиков и не от СПИДа. Мир погибнет от того, что он стремительно утрачивает дар ученичества. Пресекается всякая историческая традиция! Главным считается самовыражение.
«Каждый человек имеет право на самовыражение». А если ему выразить нечего, но он все равно выражает, потому как имеет право? Что он может выразить, об этом же никто не думает. Все аргументы в споре теперь: «ящетаю» и «мнекаатся». И если человек говорит: «я считаю», неполиткорректно ему сказать: А вы неправильно считаете. Как же это он неправильно считает, когда это его самовыражение!? Я что, против его личности выступаю?
Я человек неполиткорректный. В свое время я преподавала в Православном университете. Первокурсники – народ лихой: «святые отцы рекоша» раз, «святые отцы рекоша» два. Третий раз сказала: Всё, никаких анонимных ссылок на святых отцов. Будьте добры – имя, фамилия, отчество, произведение и точный текст. После этого все сильно затихли. Через какое-то время набрался храбрости студент, которого вы, наверное, теперь знаете как иеромонаха Димитрия (Першина) и процитировал Максима Исповедника. Тогда я тогдашнего Мишу Першина слегка сгребла в медвежьи объятья, и на уровне точного текста стало абсолютно очевидно, что никаких противоречий между тем, что утверждаю я, и тем, что пишет преподобный Максим, просто нет.
С тех пор всё стало тихо. А потому что по сути возразить было нечего. Так что давайте без святых отцов обойдёмся, разве что опять-таки там имя, отчество, фамилия и точный текст. Но я всячески приветствую всяческий разговор, прямо по ходу изложения. Только по делу, пожалуйста: не «мнекаатся», а что-то более серьёзное.
И ещё для того, чтобы можно было понять, что я не от себя призываю всех к усиленной умственной деятельности, я хочу обратиться к тексту Евангелия. Место, которое обычно как-то тихо пропускают, это в 13-й главе Евангелия от Матфея, где Спаситель говорит, что тому, у кого есть, тому прибавится, а у кого нету – у того отнимется и то, что имеется. О чём этот разговор? О чём речь? Что прибавится и что отнимется? — Ум! Умственные способности. Которые, во-первых, надо иметь, а во-вторых, развивать. Те, которые пренебрегают умственными способностями, их теряют. Ничего в этом нет удивительного и мистического.
Да, мозги жиром заплывают! А если пианист не тренируется, то он теряет мастерство. В своё время в музыкальной школе при Консерватории для первоклассников-пианистов осенью обязательно был такой урок: одевали детишек и говорили: «Дети, мы сейчас пойдём на улицу». Все шли в ближний переулок, становились перед домом, где была открыта форточка. И преподавательница говорила: «Дети, вы слышите гаммы?». Да, там игрались гаммы. Это играл Эмиль Гилельс, второй пианист страны после Рихтера. Он играл гаммы 4 часа в день.
Все великие балерины – 6 часов в день у станка. Есть в этот день спектакль или нет в этот день спектакля, она надевает гетры и 6 часов вымучивает своё тело, казалось бы, уже тренированное донельзя.
То же самое с мозгами. Много лет назад мне сказал это отец Александр Мень (не знаю, прочёл он это у психологов или это было его собственное наблюдение): «Если женщина к 40 годам понимает, что нельзя превращаться в клушу, она должна задать себе интеллектуальную гонку». Какую угодно: Псалтырь или Евангелие учить наизусть, древнегреческий учить. «Евгения Онегина» учить, в конце концов, но бешеную интеллектуальную гонку. И не ссылаться на то, что у неё умственная работа. Должна быть умственная сверхнагрузка. Тогда можно пережить этот самый кризис среднего возраста и не расклякситься.
Теперь уже кончились страшные шоки по поводу того, что христиане про рок пишут, и вообще зачем это, кому это нужно. Но я вам могу сказать, как это началось.
Есть у меня любимый поэт, Алексей Константинович Толстой, у него есть моё любимое стихотворение «Против течения». Вообще христианин должен жить против течения. Потому что нельзя отмахиваться: ну да, ну все мы грешные, а мы чем лучше, а мы чем хуже… Нельзя. Христос шёл против течения. «А Я говорю вам!», – это всё время было – против обычаев, против привычек, но не против библейской традиции, а против ее увядания, против дряблости духа. Сейчас в это страшное время, время разделения это хуже всего. Церковь это не миновало.
Есть такой очень смешной и очень грустный анекдот церковный, о том, что экуменизм – это доброе отношение между двумя православными приходами, а супер-экуменизм – это доброе отношение внутри одного православного прихода.
Мы-де хотим великую процветающую страну, для этого нам нужно этих убить, этих раскатать об асфальт, этих намотать на гусеницы танков, этих послать на войну. Войны нет? — Начнём войну!
Чтобы всё было хорошо — этих в тундру, этих в тайгу, этих на лесоповал, этих просто посадить. И тогда всё будет прекрасно.
Не будет! Не будет, понимаете? Причём это же глобальное заблуждение. Это всё пережиток марксизма.
Когда я работала в Институте языкознания, у нас был аспирант из Латинской Америки. Вообще он был коммунист. При этом он был левый коммунист, троцкист. Он ненавидел Советский Союз за то, что тот отказался от пламенных идеалов коммунизма. Это не мешало ему получать повышенную стипендию как иностранному аспиранту, – это он считал правильным. Все наши аспиранты получают гроши, а он в 5 раз больше – это правильно. Это он не погряз в буржуазности.
Он ходил с перекошенной желтой мордой, смотрел на всё с отвращением. Наконец, его спросили, к чему сводится его идея? Что нужно-то?
— Всё очень просто – нужно бороться за всеобщее счастье.
— А как бороться за всеобщее счастье?
— Надо убить всех, кто не хочет всеобщего счастья.
— Хорошо, допустим, есть такие изверги, которые не хотят всеобщего счастья, хотя представить это себе трудно. Возьмите на улице человека и спросите: вы хотите всеобщего счастья? Разве он скажет – пусть всё летит в тартарары? но у убитых же останутся родственники и знакомые. Вы что думаете, они будут счастливы?
— А их тоже надо убить!
Понимаете? Эта идея разделения приводит к теоретически чистому случаю, остаётся 1 человек среди горы трупов. И поэтому надо быть за людей, а не против. Понимаете?
Старые жительницы Маросейского храма, большая часть их сейчас уже переселилась в Царство Небесное, были очень хорошие женщины, но как они презирали всех, кто не маросейцы…
Наши – не наши.
Христос сказал: «Кто не собирает со Мной, тот расточает». А что Он собирал? Он людей собирал. Потому что Он хотел, чтобы все спаслись и в разум истины пришли.
А сейчас уже появилась такая вольная манера: если задаётся вопрос, то его нельзя задавать в неприемлемой для нас форме. А откуда взять приемлемую форму? Но начинается сразу крик: «Идите, идите отсюда, вы не наш, нечего вам в наши дела лезть».
Что тогда называть миссионерством – объясните мне, простому человеку. Если есть «мы» – и есть «они». И есть миссия. В чем заключается миссия при такой постановке вопроса?
Отец Николай: При таком подходе получается, что миссия в том, чтобы ещё кого-то сделать нашим. Если есть мы и они.
М. А. Журинская: А как сделать нашим, если все не наши отвергаются?
— Воспитать.
М. А. Журинская: А как воспитать?
— Силой.
Отец Николай: Объяснить, что все не наши – плохие.
М. А. Журинская: Именно. Или будь с нами, или мы тебя размажем по стенке. Вы знаете, я видела миссию, и это было ужасно. Есть такая специальная миссионерская служба, которая ходит по больницам. Я-то считаю, что главная роль, которую православные миссионеры должны играть в больнице, – это мыть там туалеты или что-то ещё в этом роде. Но это совсем по-другому. В палату на 6 человек приходят две дамы и говорят: мы сейчас будем благовествовать. Причём такие у них лица, я бы сказала, нерасполагающие. Главное – у них на лицах написаны важность и уныние. Одна потребовала себе стул, села, развернула тетрадочку. Вторая была второстепенная, она стояла и говорила наизусть. Та, которая с тетрадочкой, следила по тетрадочке и время от времени ее шепотом поправляла.
Суть благовествования состояла в том, что православные стяжают благодать. Они её стяжают и стяжают. Когда они её уже совсем стяжали, они получают право благовествовать — и благовествуют. Сначала было сказано, чтобы вопросов не задавали. Если у кого есть вопросы – обращайтесь к духовнику. Но если они с нуля миссионерствуют среди людей нецерковных, откуда те возьмут духовника? А если они не в состоянии отвечать на вопросы, так что они тут делают?
В общем, с миссией мне совершенно непонятно. Я-то считаю, что миссия – это привлекать людей. Это великая идея.
А в чём заключается апостолат мирян? Кто может сказать своими словами? Что это такое?
Ведущий: Любовь к ближнему?
М. А. Журинская: К ближнему. То есть православные христиане в миру должны просто светиться счастьем. Понимаете?
Как мир в твоей душе проявляется? Так и проявляется – когда человек светится. Тысячи вокруг тебя спасутся. Люди должны тянуться сами и говорить: «Почему вы такие счастливые? Мир же ужасен, кругом всё ужасно! А вы ходите, как по воздуху. Почему?». И тут надо ответить: «Потому что мы христиане, потому что Бог даёт». Это и есть апостолат мирян.
И понимаете почему я обо всём этом говорю? Потому что я считаю, что наши рокеры (кстати, они по большей части христиане, и очень, так сказать правильно держащиеся) объединяют людей. И это их искусство тоже объединяет людей. Рок – это ведь совершенно народная стихия, общедоступная. Это наследник того, что всегда называлось площадным искусством и это понятие в положительном смысле употреблялось. Это искусство площадей, искусство, которое выходит к людям, это искусство, им доступное.
На концертах Бутусова я всегда удивляюсь, потому что каким-то образом он объединяет людей в любви, понимаете? Приходят люди как люди, интересно, в конце концов, рок-концерт. Посмотрим, послушаем. Уходят – просто какое-то согретое взаимным теплом сообщество людей. Я терпеть не могу всякие интервью, потому что интервьюеры Вячеслава Бутусова, который в Церкви уже лет 20 и больше, преследуют призывами покаяться и бросить своё гнусное занятие. И мне это всё страшно надоело. Однажды приехал ко мне Владимир Легойда, я показала ему кусочек из кинохроники прошлогоднего фестиваля «Рок над Волгой» и говорю: «Видите? Бутусов поёт про Христа: «Видишь, там, на горе, возвышается крест». С ним поёт четверть миллиона народа, и у них лица другими становятся. Это – миссия. Понимаете?».
Марина Журинская и Вячеслав Бутусов на презентации «Архии». Фото Юлии Маковейчук
Но тут у нас такой ещё сложный вопрос, мы должны понять — каждый для себя — природу творчества. Ничего у нас не получится, если мы не поймём, что творчество от Бога, что творческие способности людям даёт Бог и никто другой. Супротивник не может дать никаких творческих способностей, ему нечего давать, он пуст. У него ничего нет. Он может только привлекать людей пустыми фантомами, и эти люди становятся его орудиями.
Да! Творчество можно предать, дар Божий можно предать. Все дары Божьи можно предать. Действительно, мир так устроен, что всё, что существует в мире – существует во благо, и всё это может быть употреблено во зло. И наше дело тут — бдительность и трезвость. Разумная, совершенная, на твёрдом основании веры стоящая трезвость. Я не хочу сказать, что всякий человек, играющий рок, возносится в общество ангелов, но я могу сказать, что был юбилей Бутусова, и снималось «Достояние республики». Я там была. Вы знаете, такого сообщества таких прекрасных людей я не помню, когда видела. То есть, это доброта, это благородство, это полное устремление навстречу друг другу. Там было 2 трибуны: рокеры и журналисты, которым Эрнст велел задавать острые вопросы. Журналисты не могут иначе, кроме как хамить. Поэтому все состояло в том, что журналисты хамили, а рокеры отбивали их хамство, но исключительно вежливо. И каждый раз, когда слово произносили журналисты, я стонала: «Почему они такие глупые?» На что Сергей Галанин, он же СерьГа, который сидел рядом со мной, дружелюбнейшим сердечнейшим голосом говорил: «Работа у них такая».
Там была такая замечательная женщина, (она мало здесь известна, потому что она в основном в Англии живёт и работает), –прекрасная узбечка, Севара Назархан. У неё сценическое имя в Англии – Севара Эльф. Она действительно такая маленькая, невероятно изящная, с фантастически прекрасным голосом. Спиричуэлский тембр. Она своё отпела и немного раньше уходила, ко мне подошла и на прощание сказала: «Знаете, я вам завидую. Я мечтаю дожить до ваших лет и стать такой, как вы». Это потому, что я про творчество сказала, что творчество и свобода в Боге – это две совершенно неотъемлемые вещи.
А от православного дождёшься чего-нибудь хорошего, чтобы он тебе сказал. Сами понимаете.
Я не признаю разделения в искусстве. Когда серьёзные люди говорят об источниках рока, чисто музыкальных, называют всё, что угодно. Это правильно. У меня была такая замечательная шутка, я дома говорила завлекательным голосом кому-нибудь из гостей: «Хотите послушать большую рок-вариацию на тему Бетховена?» – «Конечно, хотим», – говорили. Ну и я врубаю. Трам трам, папам-папам, — Бутусов, «Элоиза». Действительно, он взял тему Бетховена, «К Элизе».
Потом, уже после статьи о Цое, у меня произошла статья, которая называлась «Фатум, он же рок». О единстве мирового искусства.
А потом я уже на «Правмире» опубликовала статью про Цоя, про поэтику… Она называется «Поэтика души». О том, что есть невероятно сильное пасхальное ожидание в песне Цоя «Апрель», но это надо еще понять.
Тут же на меня сразу стали граждане нападать, что никакой поэтики души у Цоя не может быть, потому что он человек некрещеный. Спасибо, я знаю, что он некрещеный. Дух дышит, где хочет. Преград для него нет. Для него преграда – это Его собственное хотение, Его собственное воление. Поэтому когда граждане ни с того ни с сего, непонятно с какого переполоха начинают кричать, что на них Дух дунул, потому что Он везде, это неправильно.
Еще есть гораздо хуже этого неправильного понимания: Дух дышит там, где мы считаем нужным. Этого надо бояться. От этого мы должны себя беречь, потому что это очень большой соблазн: мы определим, где может дышать Дух, и там Он будет дышать. Чуткость у нас должна быть.
Вообще это очень большой, сложный вопрос и очень болезненный. Так, я не раз и не два слышала: «А кто мы такие, чтобы у нас был дар различения духов? Дара у нас такого нет и быть не может, потому что — а кто мы такие? А мы никто!». Хорошо, а тогда как мы будем жить? И как же мы, христиане, будем жить в падшем мире, если мы отказываемся от дара различения духов? К нему нужно стремиться, его надо стяжать. Это очень трудно. Это действительно дар, дар он и есть, понимаете, дар – тебе его Бог дает, а вовсе не какая-то система упражнений, которую ты предпринимаешь. Но к нему надо стремиться, потому что если не стремиться, так ничего и не будет.
40 дней Великого поста я читаю канон мученику Уару за тех, кто умер некрещеным, Потому что мученик Уар имеет благодать спасать некрещеных. Вообще это обычно кромешное занятие, это страшно тяжело, потому что совершенно буквально бесы за пятки кусают. А поскольку каждый день читаешь, каждый день и кусают, – сомнительное очень удовольствие. Но когда я читала этот канон за Цоя, была такая легкость, была такая радость, было полное впечатление, что он рядом и что он очень радуется.
У него это было. Он был человеком невероятных способностей. Я не хочу ничего говорить о его способности к мистике, но у него были способности разнообразные.
Он был очень сильный человек внутри себя, хотя этой силой никогда не злоупотреблял. Никто, по-моему, не понимает, почему, когда был его большой концерт в Лужниках, зажгли Олимпийский огонь. Постановления такого не было, ничего – а взяли и зажгли Олимпийский огонь вне олимпиады. Олимпиада, естественно, уже давным-давно прошла. Чаша осталась, и ее и зажгли.
Мало кто уже знает, что благодаря Цою мы имеем то, что называется танцпол на рок-концертах. Раньше всегда были партер и стулья, да. Народ хочет танцевать, поэтому на концертах народ эти стулья потихонечку ломал. Тогда концерты стали втихаря запрещать. Безвыходная, это называется патовая ситуация. И это был Цой, который сказал: «Да, уберите эти стулья с самого начала». Понимаете, во-первых для этого нужны мозги — для того, чтобы сообразить этот простой выход из положения.
Ведущий: Решимость.
М. А. Журинская: Да. Дерзновение.
Точно так же, когда снималась «Асса», была идея, что массовка разнесет всю съемочную площадку. Такая возможность действительно была, потому что массовка все что угодно может разнести – не только съемочную, тут и юпитеры посыпятся, и камеры, — все. Так Цой сказал нескольким тысячам человек: «Ребята, чтобы все было спокойно». И все было спокойно. Это и называется говорить как власть имущий. А для этого нужна духовная сила, правда.
Говорить о том, что никакой быть не может духовной поэзии у Цоя, поскольку он некрещеный, я считаю опрометчивым, во-первых, и неправильным, во-вторых. Я уже не говорю о том, что Гомер тоже был некрещеный. Авраам, Исаак и Иаков тоже были некрещеные. Равно как пророки Исайя и Иеремия, и все прочие. Ничего не могу поделать. Были они некрещеные — и все. Дух через них дышал, как мы знаем, и Им глаголали пророки. Так что опять-таки Дух может гораздо больше, чем это Ему приписывается. И люди могут гораздо больше, чем это кажется возможным.
Единый Бог создал мир и управляет им. Все согласны? Бог дал людям множество даров, в том числе дар творчества. И этот дар творчества тоже един у единого человечества. Он может проявляться по-разному. Но мы же интуитивно понимаем, что нехорошо говорить, что этих, этих, таких-то и таких-то, которые хотят не того, что мы хотим, чтобы их вообще не было на свете и что их надо стереть с лица земли. Нехорошо, да? Так вот, нехорошо, когда люди говорят: «Я страшно предан искусству, я умираю и рождаюсь на каждой опере Верди, но Вагнер…» И так далее, понимаете?
Вот, в искусстве то же самое — стоит только позволить себе немножечко эту идею разделения, и все – конец! Ты уже не творческая единица. Ты уже непонятно что. Ты уже человек, одержимый враждебностью. А Бог не хочет, чтобы люди друг друга ненавидели. Он не хочет, чтобы люди отказывались от Него.
Другое дело, когда сказано, что враги человеку домашние. Это ради мира в семье отказываться от Бога не надо. Но ради Бога разрушать семью тоже нельзя. Об этом говорил апостол Павел: если муж верующий имеет жену неверующую, и она согласна с ним жить, то пускай так все и остается. То есть, тут во главу угла ставится согласие неверующего члена семьи. И не сказано, что если жена верующая имеет мужа неверующего, то пускай она его голодом заморит, руки ему заломает и насильно в церковь приведет. Этого не сказано нигде.
Я помню, как мучился отец Алексей Уминский на своих приходских беседах. «Батюшка, я такая духовно продвинутая, а мой муж такой не продвинутый, ну можно я им поруковожу-то?». — «Нет, нельзя». — «Совсем немножечко, ну можно поруковожу?». — «Нет, нельзя». — «Так что же мне с ним делать?» — «Молиться». То же самое, если жена неверующая. Что делать? Молиться. Если сосед неверующий, что делать? Молиться и быть добрым. То есть не показывать козью морду.
Настаивать на своих принципах, не спускаясь в пучину зла – это очень трудно. Но только так мы можем оставаться христианами. Если мы будем хранить верность Христу, если мы будем упорно стоять в своей вере, но не безумствуя, не оскорбляя, не накидываясь с когтями и клыками на неверующих – это труднее всего.
Если же кто начинает принимать идею, что Цой был христианским автором, так он начинает принимать ее «глобально». А он не был христианским автором. Тот самый «Апрель» – это не образ Христа, это в воздухе висящее ожидание пасхальной радости и не более того. Понимаете, есть такая «Легенда», совершенно невероятное произведение. Там по каждой строчке можно писать очень большой, очень философский текст. Она кончается словами: «А жизнь только слово, есть лишь любовь и есть смерть». Абсолютно правильное суждение. То, что мы называем жизнью, вернее, то, что в быту называется жизнью – это не жизнь, это непонятно что, это биологический процесс, понимаете. А есть любовь, которая и в этом мире и в будущем, и есть смерть как условие перехода из этого мира в будущий. И, наконец, там потрясающие слова: «Смерть стоит того, чтобы жить». Мы должны ценить смерть, понимаете, как переход. И вся наша жизнь – это подготовка к тому, что мы выполним условие и перейдем в жизнь вечную. Это и значит: «Смерть стоит того, чтобы жить, а любовь стоит того, чтобы ждать». Такой человек. Да, некрещеный. Поэт от Бога.
Существует такая идея, что Цой приветствовал христианство в песне «Звезда по имени Солнце». Народ совершенно повелся на слова «Городу две тысячи лет». На самом деле это не христианство, а нумерология, ну да ладно.
«Белый снег, серый лед на растрескавшейся земле. Одеялом лоскутным на ней город в дорожной петле. А над городом плывут облака, закрывая небесный свет. А над городом желтый дым, городу две тысячи лет».
Простите меня, если считать, что 2 тысячи лет происходит (дальше: «Две тысячи лет война…») война между добром и злом, то кто сказал, что она идет две тысячи лет? По-моему, она идет от отпадения супротивного. Если это борьба добра – неужели этот город можно каким бы то ни было образом считать образом рая, образом добра? И можно ли назвать ее «войной без особых причин»? «Белый снег, серый лед на растрескавшейся земле» – а он ненавидел зиму, он ненавидел холод. Это же все совсем про другое.
Текст совершенно потрясающий, слова «Звезда по имени Солнце» вошли в «Грамматический справочник русского языка». Сейчас в Питере выставка прошла: «Звезда по имени Цой». Тоже хорошо.
Как лингвист могу сказать, что чем дальше, тем больше в корпус русского языка, в корпус русских текстов входят цитаты из Цоя.
У меня есть такой легко составленный список. «Перемен» – это же просто у всех на слуху, что называется; в Белоруссии это запретили на всякий случай как революционный гимн.
«Дальше действовать будем мы» – то же.
Вообще о Цое можно говорить и думать, наверное, годами.
Был ли он пацифистом – нет. Он был очень мужественным человеком. Абсолютно не был никаким толстовцем, но при этом «Я никому не хочу ставить ногу на грудь». Он был человеком благородным. «Последний герой» сейчас кто только не цитирует, кто только не говорит «Последний герой, доброе утро тебе и таким, как ты». Пословица уже. И даже один есть такой замечательный батюшка, который ведет очень интересный блог – отец Сергий. У него в блоге была какая-то статья просто с названием: «Война дело молодых, лекарство против морщин». Кстати, понимаете, почему лекарство против морщин?
— Потому что до старости не доживают.
Да, это и есть поэзия. Когда такие тривиальные вещи говорятся таким запоминающимся образом и становятся фактом нашего сознания.
Или вот: «Город стреляет в ночь дробью огней, но ночь сильней, ее власть велика». Ночь – это явление мира, а город по сравнению с ним вещь гораздо более временная. Потом это уподобление ночного городского освещения выстрелам – это развитие Маяковского. «Багровый и белый отброшен и скомкан. В зеленый бросали горстями дукаты». Что «багровый и белый отброшен и скомкан» – более-менее понятно, конец дня. А вот что это: «в зеленый бросали горстями дукаты»? Это фонари на бульварах зажигаются. Образ казино, между прочим.
Цой был абсолютно городской человек. Он к ночи относился хорошо. Это именно спокойная ночь. «Всем, кто ложится спать, спокойная ночь». Но, понимаете, дело в том, что там же еще заодно и «те, кто не хочет спать, садятся в седло». То есть каждому свое.
Надо сидеть на этом годами, потому что это нужно прослушать. Слушать каждую песню и потом обсуждать ее часами. Потом слушать следующую и тоже обсуждать часами. Очень емкая поэзия. Именно каждому свое. Кто хочет спать, тот спит. Тот, который одержим беспокойством, садится в седло.
— Марина Андреевна, что для вас первым толчком в движении к року послужило?
— Вы знаете, получилось очень смешно. Это такая вынужденная остановка, потому что меня разные люди с разных сторон подзуживали писать мемуары. Я категорически не хочу писать мемуары по очень простой причине: у меня очень хорошая память. Я очень многое помню про очень многих людей, очень много всего, скажем так. Зачем же предавать это тиснению. Потому что люди же меняются, они уже другие совершенно. Я помню, какими дураками мы все были в молодости. Были и были, очень хорошо. Между собой это можно вспомнить, но зачем же это опять-таки делать это достоянием широких масс. А широкие массы очень любят все понимать в сторону нехорошую.
Все-таки народ просит, и я решила тогда от народа отделаться. Я решила писать свои музыкальные мемуары, так сказать, музыкально-литературные, художественные. Начала я с описания момента, когда я поняла, что искусство – это вещь прекрасная и страшная, что она дивная абсолютно вещь. Мне было года, наверное, четыре. У меня в комнате забыли выключить радио. Я благополучно заснула, и вдруг оно заговорило. Я очень хорошо помню, я села в своей кроватке (а у меня тогда была такая кроватка с бортиками и с решетками), я сижу, и у меня по спине мурашки бегают от ужаса и восторга, потому что немыслимой красоты голос произносит слова, которые я абсолютно не понимаю. Я только понимаю, что эти слова немыслимо прекрасны.
Вы будете очень смеяться, но то были слова: «Как молодой повеса ждет свиданья с какой-нибудь развратницей лукавой». Это был Пушкин, «Скупой рыцарь», и читал Владимир Яхонтов, великий артист. Понимаете? Тут до меня дошло, что искусство – это такая вещь, это вообще вещь. У Яхонтова же голос, а у Пушкина, между прочим, стихи. Так оно и пошло.
Итак, я стала очень бодро описывать совершенно дурацкие стишки и городские баллады, которые мои одноклассницы писали в толстые тетрадки, что мы тогда слушали, как мы слушали и все слушали. Как мы пришли к магнитофону и открыли новую жизнь, потому что это были уже не пластинки, а передаваемое друг другу. Как мы еще сами играли и пели и говорили: «Слушай, тут неподалеку парень есть, потрясающие песни пишет: «Где твой черный пистолет? — На Большом Каретном»». Большой Каретный был у нас рядом. Действительно, все совпадало.
Потом я дошла до того момента, когда мне нужно было это все описать в своих мемуарах: как это получилось, что я ливерпульскую четверку сменила на московскую? Кто такие ливерпульская четверка, вы все понимаете, а московская? — Высоцкий, Галич, Окуджава, Ким. Я дошла до этого момента и решила, что он достоин глубокого изучения, и заизучалась.
Я пошла с начала. Это праздник, который всегда со мной, – все помню наизусть и без запинки. А все-таки я послушала битлов и решила, что не так они просты, как это кажется. А потом вспомнила, что этими битлами кормились такие мальчики, которых я тоже параллельно слушала. Но я тогда была уже сильно старше. Понимаете, эта волна: от битлов я перешла на русскую художественную, можно сказать, поэзию и песню. А потом я была уже достаточно взрослой, когда пошел русский рок, и это была уже некая дистанция. Но поскольку теперь я совсем взрослая, то я решила это освежить, и тут я ошалела.
Совсем ошалела. А тут еще произошло двадцатилетие со дня смерти Цоя, и Бутусов спел «Дети минут». На этом тексте я засела – полгода точно я слушала и писала. Потом я это написала и выложила в интернет, а потом это прочел Бутусов и в свою очередь, можно сказать со всей почтительностью, удивился. А потом он написал, что всю жизнь так думал и не думал, что кто-нибудь так думает, как он.
О роке, понимаете?
О том, что это неотъемлемая часть мировой культуры. Что все это разделение — ерунда. А главное, что это продолжение, что называется, народной музыкальной песенной стихии, но уже некоторыми новыми средствами. Она имеет место.
Отец Николай: Вопросы возникают по ходу ваших слов. Хорошо бы различить народное и интеллигентское.
М. А. Журинская: А вот не различается, батюшка. Не различается. Искусственное противопоставление, совершенно искусственное. Об этом нужно отдельно, потому что глубоко укоренилось недолжное.
Существуют, к сожалению, в текстах опечатки. Существуют в общепринятых мнениях тоже идеи, которые скорее всего тоже именно опечатки. Мы не умеем задавать вопросы. Произносится текст, тезис, что человечество не может обходиться без автомобиля. Почему оно не может обходиться без автомобиля? Я ужасно люблю один фантастический рассказ о том, как на Землю организовалось нападение из космоса, но это было нападение не материальных, а волновых существ, которые питались электричеством. И они съели все, понимаете? Радио они съели, люди стали жить без радио. Телевизоры они съели, люди стали жить без телевизора. Потом выяснилось, что можно без электричества. Автомобили все, кончились. Изобрели способ приводить в действие паровозы. В общем, человечество стало жить райской жизнью. Все это кончается тем, что в провинциальном городишке встречаются два бывших нью-йоркских журналиста, которые уже совершенно доходили от спешки и алкоголизма. Один из них там живет и издает местную газету. Номер выходит раз в неделю. На ручном печатном станке он ее издает. А второй тоже приехал по каким-то делам. Тот его принимает, а потом говорит: «Ты знаешь, ты меня прости, я вынужден тебя оставить, у нас сейчас репетиция. У нас камерный оркестр маленький. У нас сегодня репетиция, только жалко, что у нас флейты нет». Второй говорит: «Так у меня же с собой флейта! Пошли вместе!». Понимаете? Кто говорит, что мы не можем жить без автомобилей? Можем. И очень даже хорошо. Но это я так, я не то, чтобы против совсем автомобилей. А я против того, чтобы люди бросались штампованными фразами и совершенно спорные вещи воспринимали как бесспорные.
Есть пример из близкой области. Сколько говорено о лжи во спасение! «Да, конечно, врать нехорошо, а вот, может быть, ложь во спасение, а это тогда-то и тогда-то, а это такие условия, недаром же в Библии сказано». Ребята, ничего подобного в Библии не сказано.
Это сказано гражданами, которые «Ь» от «Ъ» не отличают. В Библии сказано: «ЛожЪ конь во спасение». Ложъ там с «ер». Ложъ – это церковно-славянское наречие, которое означает «напрасно». «Ложъ конь во спасение» значит: на коне не убежишь, конь тебя не спасет. То же самое, эта самая ложь встречается у нас в молитвах, и молитвословах пишется с мягким знаком. Это неправильно. «Ложъ перед Богом обретаюся» означает «напрасно», потому что без всецелой веры.
Нет никакой лжи во спасение. Нет никакого компромисса. Дьявол – отец лжи. Неправильно прочли просто.
Господь дал разум, Господь дал веру, но не надо говорить, что Библия допускает ложь.
— А если массы настроены друг против друга отрицательно, и может вспыхнуть конфликт между ними, а если лидер одной массы сказал неправду другой массе, чтобы каким-то образом остановить?
— Ничего хорошего из этого не получается. Потом я думаю, что вы имеете в виду какую-то конкретную ситуацию, но называете это все общими словами. Это мне напоминает такую пародию на редактора: когда некоторый автор написал, а редактор говорит ему, что так нельзя, это слишком резко, это слишком остро и так далее. В конце концов результат этой редактуры выглядит так: «К одному белковому телу подошло другое белковое тело и сказало…». Я не понимаю, что вы говорите: массы, лидер. Массы бывают разные, бывают массы без лидера. Это, кстати, бывает гораздо хуже, чем массы с лидером. А иногда бывают гораздо лучше, чем массы с лидером. Все эти разговоры о том, где у нас лидер, где у нас лидер… Лидеры возникают сами собой или не возникают. И то, и другое может быть и хорошо, и плохо.
Вообще, жизнь гораздо более разнообразна, чем представление о ней. Когда я читаю такие: «Если… то, если… то, если… то», – мне становится просто скучно, потому что уже первое «если… то» для меня неверно.
Рассмотрена только одна возможность. Все-таки марксизм отучил людей мыслить, и в науке тоже, потому что не рассматривается альтернатива. Все крутится в этом: «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно» – абсолютно бессмысленная фраза. Что значит: «Всесильно, потому что верно»? А можно сказать: «Верно, потому что всесильно»? Тоже можно. И то и другое не имеет никакого смысла, просто никакого, а так… Дело в том, что в науке считается правильным исследование, когда исследователь добросовестнейшим образом рассматривает все контраргументы и в идеале проводит контр-эксперименты. Понимаете? Человек должен верифицировать. У нас же этого совершенно нет. Опять-таки мы вернулись к тому, с чего начали: «Я считаю». А когда «я считаю», то тут никакой верификации быть не может. «Я считаю» – и все.
Вот Шекспир – без одной секунды демиург, у него такого не бывает. Он тем хорош, что собирает своих персонажей откуда угодно, с бору, с сосенки, из второстепенных итальянских повестей, из хроник. Всех собирает в горсточку, потом нажимает какую-то кнопочку и на цыпочках уходит, и они начинают жить естественной жизнью, понимаете? Он им не диктует. Все, что вы рассказываете, этот сценарий, – это абсолютный произвол, произвол автора над персонажами. И это скорее всего, с вашего позволения, похоже на Достоевского, потому что про Достоевского Шкловский написал, что тот был мастер ставить своих героев в невыносимо постыдное положение. Понимаете? А Бог этого не делает. Бог не делаете того со своими людьми, что делает со своими героями Федор Михайлович Достоевский.
Отец Николай: Ведь ему самому приходилось переживать подобное.
М. А. Журинская: Но не все сразу. У нас в свое время в студенческие годы (сейчас начну писать мемуары) была такая поговорка про нагнетание обстоятельств. Мы говорили, что это все выглядит уныло, как «вид на деревенское кладбище ночью при грозе во время наводнения из окон горящего сумасшедшего дома». Вот этот сценарий — это оно и есть.
Может быть либо одно, либо другое, во всяком случае, три, но не пять. Я понимаю, что это очень задевает воображение и заставляет его беспокоиться, но это напрасно. Этого просто не может быть, в этом есть какая-то такая нервность и страх.
Моя мама с большим сочувствием относилась к прозе Окуджавы. Она там находила тоже некоторую нервность, авторскую нервность. Она все время говорила, что когда она читает прозу Окуджавы, ей все время хочется погладить его по головке и сказать: «Ты не волнуйся, у тебя хорошо получается, ты только не волнуйся».
Должен быть такой подход: Бог действительно такого не устраивает. Это известно, что когда у нас возникают в жизни сложности, так нельзя и так нельзя, и так нельзя, то раз и навсегда: Бог не устраивает безвыходных ситуаций, Бог не устраивает порочных кругов. Если мы ощущаем какую-то ситуацию как безвыходную, мы плохо ищем выход. Мы не хотим порвать порочный круг в том месте, где он рвется. Мы не хотим этого по каким-то своим соображениям.
Отец Николай: Безысходности-то у Достоевского нет, а до предела доводит, наверное, потому что именно он сам испытал. Веришь, как документальному, и рассказу из братьях Карамазовых о том, как помещик травит собаками детей своих крепостных, и в «Дневнике писателя» о том, как русский крестьянин попадает в рабство к другому русскому крестьянину и тот заставляет его причастие не глотать. Помните?
М. А. Журинская: Между прочим, насчет неглотания причастия, отец Николай, это же действительно. Это же еще в 16-м веке было массовым явлением в деревнях. Причастие не глотали, а скармливали скоту, чтобы скотина была здоровее. Это наша скорбная история.
Отец Николай: Что страшно. В том числе и то, что он говорил, что на так называемой Святой Руси не только в 16-м веке, но и в просвещенном 19-м все слышал.
М. А. Журинская: Это да.
Отец Николай: Но отношение его, конечно, с болью. Он ни в коем случае не смакует и не погружается во мрак какой-то, как очень многие. У него сами акценты очень верно расставлены, это самое главное, без идеализации и чего-то искусственного. Но не может не говорить, не может не сказать такой правды. Для Чехова – это пошлость. Для Чехова – это совершенно уродливая пошлость, а для него — такие дикие ситуации.
М. А. Журинская: Это просто разное психическое и разное эмоциональное устройство. На то, собственно говоря, и есть духовное воздействие, чтобы это примирять. Вы знаете, есть такой совершенно дурацкий анекдот про раввина, но в этом анекдоте есть большая правда, очень большая правда. Раввин, естественно, всегда решал конфликты. К раввину приходят два человека, поспоривших. Один говорит: «Ребе, он меня так-то, так-то. Я так». Раввин говорит: «Ты прав». «И ты прав», – говорит второму. На что жена толкает его под локоть и говорит: «Слушай, не может быть, чтобы оба были правы!». А он отвечает: «Ты тоже права».
Понимаете, это высшая мудрость, чтобы просто все успокоились. Это очень важно – нести людям покой. Я страшно люблю одну фразу из биографии Гурченко, я даже об этом писала. Она была студенткой ВГИКа, у нее была такая идея, что надо изо всех сил пробиваться и так далее. И пронесся слух, что есть один парень – молодой Рязанов, которому разрешили сделать то, чего никогда не было, советский мьюзикл, и он ищет актрису на главную роль. Идет Гурченко длинным коридором, и смотрит: навстречу идет Рязанов со своим ассистентом. Она решила показать себя, она решила пройти. А у нее была такая талия, и тогда девушки носили пышные нижние юбки, так на ней было три этих юбки — и талия. И она пошла парадной походкой, глаза сверкают, талия играет… Она дошла до него, он остановил ее, посмотрел и сказал ассистенту: «Успокойте ее, причешите — и на пробу».
Прошла — и сыграла в «Карнавальной ночи». Ее тогда удалось успокоить. Понимаете, это очень важно: человека надо успокаивать. Прежде чем разобраться, в чем дело, надо успокоить. Человек просто чувствует, что к нему хорошо относятся. После этого уже можно долго говорить по сути дела, но весь смысл разговора сводится к тому, чтобы человек сказал: «Ой, я оказывается, дурака свалял». А не такая чапаевская рубка лозы, ты не прав, ты должен действовать так-то, и все, пошли. Слушайтесь меня. Так нельзя.
— И с детьми тоже?
И с детьми. Дело в том, что приличный человек сказал, что для детей нужно писать так же, как для взрослых, только лучше, разговаривать с детьми тоже нужно хорошо.
Я помню, выступал Юра Белановский, он был учеником отца Петра (Мещеринова), его отец Петр очень любил. Юра читает доклад о воспитании отрока, подростка, о том, как все сложно, сложно, сложно… и наконец сказал, в чем главная сложность с подростками. С младенцем никакой сложности нет, младенцу скажешь «Завтра будешь причащаться», и все, и никаких разговоров. А подростку-то ведь еще и объяснить надо. Он же спросит, а почему я должен причащаться завтра. А зачем я вообще должен. С ним надо разговаривать. Я сидела, сидела, слушала доклад о таких сложностях, и написала отцу Петру записочку, что все эти сложности сводятся к одной фразе Бернарда Шоу: «Не будьте идиотами».
Люди могут простить многое. Люди вообще народ добрый. Люди могут простить вранье, люди могут простить обман, когда их обжулили, люди могут простить измену. Есть одна вещь, которую люди не прощают, и правильно делают. Люди не прощают, когда ими манипулируют, когда с ними обращаются, как с вещью.
А дети – это частный случай людей. То есть жизнь наша на самом деле сложна, но нас никто от нее не освобождал, Господь не освобождал. Мы должны думать, мы должны принимать решения. Мы должны посмотреть на себя перед лицом Божиим. Этого никто с нас не снимал.
У Цоя есть такая песня «Все, что мне нужно, это несколько слов и место для шага вперед»; я это у Цоя всегда воспринимала в смысле решимости и готовности, как у Высоцкого: перед строем и т. д. И меня это вполне устраивало, потому что имеет место быть правда, действительно нужно иногда проявлять такую решимость. Но потом на концерте я услышала, как это поет Бутусов. И он спел совершенно не о том, никакого строя там не было. Это было призвание Авраама. Место для шага вперед, это когда Господь окликнул Авраама, и Авраам сказал: «Я».
Фильм «Остров» восприняли как краткое руководство для покаяния и чудотворения. И батюшки стали чудотворить, и их коллеги стали жаловаться, что батюшки неправильно чудотворят. Один мой знакомый батюшка сказал: «Что с ними было бы, если бы им показать мультфильм «Волк и семеро козлят». Вот, ну, правильно каяться, неправильно каяться, правильно бесов изгонять или неправильно… а это кино, произведение искусства, оно не про изгнание бесов и не про покаяние, оно про людей. И, конечно, самый потрясающий, нежный, и самый любимый мой персонаж – игумен, которого играет Сухоруков.
Там все играется на прорывах. Конечно, можно долго рассуждать, хорошо ли, когда человек приписывает себе достоинство, которого у него нет, и нагло задает вопрос «Любишь ли меня»? Плохо, можно сказать. Но на то оно и кино, что в мире кино это можно, потому что этим самым своим наглым вопросом он пробил этого несчастного лицемера и карьериста, который почувствовал, что там просто полная открытость, и тоже проявил открытость, и сказал «Да я тебя терпеть не могу». Он этим спасся.
Отец Николай: Есть в искусстве право на фантазию. Но здесь не фантазия, но такая неправда, которая, по-моему, многое сводит на нет. Смотрите, сначала мы видим на экране, что человека доводят до полуживотного состояния, когда он уже за себя отвечать не может. И заставляют выстрелить в другого человека. Потом он всю жизнь переживает, постоянно читает Иисусову молитву, у него открывается дар и прозорливости, и чудотворения, он переживает, а потом к нему приходит этот убитый им человек, и он говорит «А я знал, что ты ко мне придешь». Чего переживал, спрашивается?
М. А. Журинская: Персонаж находился в состоянии, о котором вообще надо говорить очень осторожно, потому что там не оскотинение, там символ адских мук. Там действительно был ад, потому что есть соображение, что ад – это бесконечный садизм всех над всеми, такого не может быть на земле, это ад. А потом он сказал, я знаю, что ты ко мне придешь, так, может быть, он имел в виду, что сподобится видения которое скажет, что простил.
В конце уже сплошной катарсис, все со всеми примиряются и всех любят. Это хорошо, и этот самый отец Филипп тоже понимает, что он как дурак поступил, но он берет на себя крест. Он бросает все свои построения, и берет на себя крест.
Счастье православного человека, – нефантомное. Обычно, говоря, что счастья нет, имеют в виду именно материальные концепции счастья. А в этом смысле счастье недостижимо, такого счастья не бывает.
Об этом Фауст. «Остановись, мгновенье, ты прекрасно». Когда Фауст счел мгновение прекрасным? — Когда он был обманут. Полный провал всего, — и тем не менее спасение. Я могу сказать, что у меня есть абсолютное представление о счастье и о счастливых моментах. У нас на даче была в три марша лестница с террасы, потом лесочек и потом вода. И когда в детстве утром выходишь в совершенно прекрасный солнечный день, когда не холодно, не жарко, сходишь с этой лестницы и бежишь к воде, причем ноги несут сами. Там тропиночки дурацкие были, там росли страшные елки с корнями поперек тропинки, так просто перескакиваешь и перелетаешь. И этот полубег-полуполет из дома при солнце к воде — это счастье. И я вам должна сказать, что подобное счастье я потом испытывала в жизни довольно много раз: это когда образом после литургии, когда причащаешься, выходишь на церковное крыльцо, — абсолютно то же чувство. Это счастье.
— То есть это миг, все-таки?
— А вы что хотите? Это миг, это образ рая. Мы же сейчас не можем претендовать ни на что, кроме образа. Это напоминание.
— А это эйфория?
— Нет, это не эйфория. Очень умный человек, хотя и католический священник, говорил о том, что самая главная ошибка – это путать эйфорию и благодать. Патер был прав, несмотря на свои коренные заблуждения. Так счастье — это когда тебе Господь улыбается, а Он может это делать по-разному. Например, когда у тебя очень хороший разговор произошел с очень близким тебе человеком, — и вдруг на минутку выяснилось такое схождение душ, которого постоянно быть не может. Это счастье.
— А можно ли научить творчеству? помочь ему развиваться?
— Только не надо говорить, я буду гением, а если человек живет чутко, если он чуток ко всему, — к Богу, к людям и к искусству, то это рано или поздно проявляется.
Абсолютно неприличная вещь: говорить о себе, но я три месяца назад стала ювелиром. Я спросила батюшку, с чего бы это вдруг. А батюшка сказал, в защиту красоты и в знак протеста против безобразия. И я стала делать ожерелья, браслеты и даже кольца. Я научилась делать спиральные браслеты, это совершено замечательная вещь. И я начала делать мужские браслеты. Какая-то правильная тоска по Средневековью в мужчинах есть.
— Это должен быть призыв Божий, или нужно себя искать?
— А вы можете представить разделение на себя как такового и себя вне связи с Богом? Господь же с нами?
— Ну, в каких-то отношениях можно пробовать и злиться, а ничего не выходит…
— А вы Его спросите, вы с Ним посоветуйтесь. Есть такая замечательная притча о том, что человек, уже в Царствии Небесном встретившись с Богом, говорит: «Что же за жизнь у меня была такая трудная». — «Чего же трудного, Я делал все, что мог. Смотри, Я покажу тебе твою жизнь. Вот две цепочки следов, ты шел, а Я всегда был рядом». — «Не всегда, — говорит человек, — тут есть моменты, когда только один след». — «Да это Я нес тебя на руках».
Так что чем больше мы будем жить в полной уверенности, что Господь всегда с нами, чем больше мы будем стараться быть сильными. Я одному своему автору вымарала безжалостно, хотя он очень сопротивлялся, рассуждения о том, что Церковь – это корабль, который везет нас в океан вечности, а как приятно иногда своей семьей спустить лодочку и устроить пикничок. Я сказала, что не буду это печатать. Никаких пикничков. Это отступничество. К этому надо относиться серьезно.
— А кто-то говорит, что творчество – это дар, и он может быть использован не только во благо. И в ситуации с воспитанием детей: есть же много видов творчества и надо останавливать детей, если они с таким творчеством хотят познакомиться… Например, есть группа Блэк Саббат…
— Так что, вы будете говорить ребенку, все слушай, а Блэк Саббат не слушай? Понимаете, дело в том, что жизнь должна быть такая, чтобы это было понятно. У ребенка надо воспитывать путем постоянного с ним взаимодействия не инвентарь, а надо, чтобы критерии жили в человеке, их надо вживлять.
— А любопытство – это хорошо или плохо? Ребенок берет книгу и изначально знает, что книга не очень хорошая, а ему любопытно.
— Это естественно, но это надо очень серьезно объяснять. Один из самых тяжелых разговоров в моей жизни по напряжению, потому что нужно было отнестись со всей ответственностью, — это объяснение мальчику-подростку, почему нельзя играть в карты. Родители должны быть людьми, твердыми в вере. Отсюда уже все качества. Понимаете? Твердый в вере родитель прекрасно понимает, что он должен быть интеллектуально достойным воспитания.
Еве тоже хотелось просто попробовать. Да на самом деле, и Адаму тоже. Потому что, — я только вольно развиваю мысль владыки Антония, — когда грехопадение произошло? Все отличники бойко говорят, что когда Ева вкусила от древа познания. Нет! Когда Адам сказал: «Жена моя, которую Ты мне дал, дала мне, и я ел», — вот это квинтэссенция человеческой подлости. Все ему виноваты. Жена ему виновата, Бог ему виноват. А он весь в белом.
Я из специальных приемов детской педагогики только одному поверила, по-моему, в нем есть большая правда: до 7 лет ребенка нужно твердо приучить к двум концептам: Надо и Нельзя. Потом уже не приучишь.
— А как отличить теплохладность от гибкости?
— Понимаете, это некоторая словесная эквилибристика. Когда мы говорим о гибкости, мы просто хотим охарактеризовать положительно. Что мы будем называть гибкостью? Умение никого не обидеть?
— А что Вы называете теплохладностью?
— Теплохладность – это очень грубое слово, грубое понятие. Вы знаете, что имеется в виду под теплохладностью?
— Что это не холодно и не горячо.
— А что это такое, когда оно не холодно и не горячо? Что это за температура? Это рвота, пардон.
— Есть еще точнее фраза: равнодушие – престол сатаны. Теплохладность — это и есть безразличие, равнодушие. С таким человеком сатана что угодно может сделать. Которому все равно.
— Которому все равно, у которого нет веры, который не хранит верность хотя бы злому, человек без стержня. Это не гибкость, это совсем другое. Это большая мерзость. Классика. Насколько горяч был Савл, которому дай волю – он бы вообще всех христиан расстрелял и порезал. Он и хотел это сделать. И таким же горячим стал проповедником христианства. Понимаете, в человеке был стержень. Мы очень хорошо можем себе представить оси, абсциссу и ординату. Очень большая величина была отложена по оси вниз, и Господь сразу перекинул ее наверх. Потому что было что перекидывать. Это было не ноль-ноль.
Спаситель умел одновременно быть и горячим, и гибким. Как Ты осудишь? Она взята в прелюбодеянии, сказано побивать таких камнями. Что Ты скажешь? И уже все с камнями стоят. Или нарушай закон, или вместе с нами побивай камнями. И вот гибкий ответ: кто из вас без греха, первый брось в нее камень. А не сказал: отложите ваши камни и нарушьте закон.
— Потому что Он знал закон.
— Пример и принципиальности, и гибкости.
— Это еще пример глубокого постижения. Дело в том, что в законе была одна вещь, которую все забыли. Принимать участие в побивании камнями может только тот, кто сам этим грехом не грешит. Этим. А поскольку для мужчин прелюбодеяние считалось ни во что, Он просто обратил внимание, что вы сами женам изменяете. Вы – прелюбодеи, какое право вы имеете побивать прелюбодейку? Никакого. Я же про это написала, что это и есть начало женского равноправия.
Он простил: Я тебя не осуждаю, иди и впредь не греши. Это всегда были Его слова. Всем исцеленным он говорил: иди и не греши. Не потому что они до этого были грешники, а потому что тебя исцелили не для того, чтобы ты грешил, а для того, чтобы ты не грешил. Раз и навсегда было показано, что болезнь не есть наказание за грех. Это замечательное исцеление слепорожденного, по которому можно ставить итальянский фильм: сколько там крика, эмоций. Как к родителям пристают. А родитель говорит: он сам взрослый, с ним и разговаривайте. И апостолы тоже: это он согрешил или родители? А Христос говорит: ни он, ни они. Понимаете, нет прямой твердой связи. Ко мне некоторое время назад привели женщину молодую, которая находилась в состоянии, близком к безумию. Это ей в церкви кто-то сказал, что они с мужем не венчаны, поэтому у них детей нет. Это люди, которые всегда все знают лучше всех. Это ужасно. Они только не знают, что нужно думать.
Мы вообще живем в мире, который болен.
Я когда-то спросила одного умного батюшку: правильно ли я понимаю, что грехопадение человека можно рассматривать как заболевание, поражающее генетическую структуру и передающееся по наследству? Он сказал: да, можно. Есть такие болезни, передающиеся по наследству. Наша греховность – это точно такая же болезнь. И болезнь может быть по совершенно любому поводу. Бывает так, что человек ведет себя неправильно и в результате этого он болеет. Элементарный пример – алкоголизм. Пить – нехорошо, алкоголизм – заболевание. А бывает, что человек болеет, ведя абсолютно праведный образ жизни. Бывает, если люди ведут неправильный образ жизни, у них больные дети; например, врожденное косоглазие – известно, что это «пьяное зачатие». Бывает, у совершенно добродетельных родителей дети рождаются с какими-то тяжелыми болезнями. Тут ничего не поделаешь.
— Кто согрешил, он или родители его?
— А ни те, ни другие, но дабы явлена была милость Божья. Понимаете, так напрямую связывать болезнь и грех – это темные пережитки. Это нехорошо. Из-за этого у нас варварское отношение к инвалидам. Просто варварское.
Мне жаловался один человек, настолько состоятельный, что он на свои деньги мало того что отреставрировал храм, он еще там построил дом причта. Трехэтажный. По-моему, можно считать его благодетелем. А у него дочка с ДЦП. Он делает все, что может. Есть какая-то специальная школа на Тенерифе, где этих детей учат некоторым непростым образом писать. Они полдня проводят в бассейне. Но вне этого бассейна и вне этой Испании она в инвалидной коляске. Он умоляет настоятеля того храма, который он отстроил, разрешения построить пандус для этой коляски. Проект есть, деньги он, соответственно, даст. А настоятель считает, что пандус на входе в храм нарушит благолепие. Поэтому или девочку тащите на руках, а в ней килограмм пятьдесят, или пускай не причащается. Лишь бы было благолепие. Это такое отношение к инвалидам.
— А в этом случае это теплохладность или гибкость?
— Где Вы видите гибкость? Не то, не другое. Я прошу прощения, я бы это назвала абсолютным равнодушием к людям. Христос это называл окаменением сердца. Когда Ему задавали вопросы, которые Он считал не вполне уместными, Он говорил: у всех у вас окаменевшие сердца. Это трудно, с окаменевшими сердцами.
— А если с этим настоятелем храма по-другому поговорить?
— Как по-другому? Чтобы братки с ним поговорили?
— Сейчас можно и власть употребить, потому что сейчас есть повеление от властей, что все здания, где большое скопление людей, обязаны быть оборудованы пандусами. Так же, как и огнетушителями.
— Вы видели, отец Николай, какие пандусы строят в подъездах московских домов? Человек вне коляски уже по этой лестнице идти не может, в коляске – тоже. И детская коляска тоже не проедет. У нас народ свободолюбивый, и на повеление властей реагирует довольно интересно.
Читайте также: