Из жизни неофитов
«Удалил еси от мене друга и искренняго,
и знаемых моих от страстей».
Пс.87
Это начинается незаметно. И, наверное, у всех по-разному. Но для каждого, кто в достаточно взрослом возрасте пришел в Церковь, наступает время, когда он всем своим существом понимает: жизнь его необратимо изменилась.
На разных языках
Эти крошечные шаги к вере, дающиеся многими, в большинстве своем, тщетными усилиями, принципиально меняют систему координат личности. И совершенно не специально жизненные приоритеты вдруг оказываются расставленными таким образом, что приходится признаться самому себе: это и есть социальное одиночество.
И чем радостнее и напряженнее начинает жить дух человека, тем ощутимее и нагляднее граница, барьер, стена, пропасть между ним и жизнью вовне. Обычной жизнью, другими людьми. Проявляется это во всех аспектах реальности бытия, точнее, все в меньшей совместимости с этой реальностью. На близких и дальних кругах человеческой общности возникают сбои, которые сложно исправить, образуются пустоты, которые невозможно восполнить адекватно. До сведенных скул накрывает понимание: мир и ты говорите на разных языках.
Хлопотно и неизбежно
И, конечно же, первый и главный сбой происходит в семье, если она привыкла жить без Бога. Чтобы верить своей неокрепшей сутью в обстановке неприятия и отчужденности родных и близких к этой вере, нужно много мужества и любви. А человек слаб. А для борьбы – лишь свое сердце. И нет в ней перерывов. И чем жестче семейный прессинг, тем острее понимаешь, как ты не прав в частностях, как мало в тебе любви, по большому счету.
Впрочем, у всех действительно по-разному. И для многих воцерковление становится, по сути, рождением новой семьи. Сложившиеся отношения меняются исподволь, но в них ощутимо больше становится милосердия, терпения, уважения и любви, которая «не ищет своего». Но тогда уже вся семья проходит переориентацию в социуме, а это и больно, и хлопотно, и неизбежно.
В другом измерении
Ведь и для дружбы, даже самой устоявшейся и проверенной, тоже наступает время испытаний.
Вроде бы все, как и раньше – честно, искренне, самоотверженно. Но близость и понимание перестают быть само собой разумеющимися, как только, прямо или косвенно, проявляется твоя приверженность Православию. Напряжение может возникнуть из-за любого пустяка: нельзя, потому что пост, не пойду туда-то, потому что иду в церковь.
Это тебе нельзя, это ты не пойдешь, а они сами за себя решают. Но в том-то и дело, что образ жизни у вас уже кардинально разный, интересы расходятся принципиально, точки зрения не совпадают в самом главном.
Да, каждый оставляет за другим свободу мнений и поступков, но в этой свободе уже нет легкой необусловленности. Как и нет необходимой, как воздух, полноты. Полушутя поставят друзья диагноз «совсем свихнулся со своими попами» и будут дальше поддерживать отношения. И вот, между всяким и разным – привычным и приемлемым, они терпеливо сносят твои советы пойти в храм, честно слушают, в твоем пересказе, притчи из Евангелия или истории из церковной жизни. И отмежевываются. А ты – не лезь.
А тебе не все равно, что дети их некрещеные, что родителей своих они хоронят без священника, что живут твои друзья без покаяния и причастия, как на другой планете, в другом измерении. Вернее, они-то как раз здесь, на земле. Это ты для них вдруг стал «не от мира сего». Эх, кабы действительно так! И можешь только молиться. Как можешь.
Прямо и конкретно
С просто знакомыми, мало и совсем не знаемыми – и проще, и сложнее. Проще, потому что они дальше, сложнее из-за того, что их много и они везде. Проблемы несоответствия не возникают остро, не порождают конфликтов, но ощущаются постоянно – как пропасть. Едешь, к примеру, в трамвае, на храм перекрестишься – воздух, будто загустел. Явно не рассматривают, но принципиальное отличие от всех остальных пассажиров наглядно. И редко, и радостно бывает, когда крестным знаменем осеняют себя в общественном транспорте двое или трое. Но это – уже совсем другая история. Евангельская.
А потребность свидетельства своей принадлежности к Церкви Христовой уже присутствует постоянно. В том числе и на людях – среди многих безразличных и равнодушных. К вопросам веры, но не к человеческим проявлениям. А ведь и в гости ходим, и в ресторанах кушаем, и работаем, как правило, в коллективах, где не принято быть, вот так вот, прямо и конкретно, православными.
Согласитесь, не приятно, когда в пятницу, по хорошему поводу, нарезали дружненько колбасу, мясо и прочее, водку открыли и только выпили-закусили – входит этот, постящийся. Говорит радостные слова, поздравляет, к компании присоединяется. Ан, нет – другой он, не разделяет. И поди, докажи, что ты не осуждаешь их, а жалеешь. И понимаешь их очень даже хорошо – сам так жил. И что тебе даже стыдно, будто твои коллеги тебя за кого-то другого принимают. Ведь не расскажешь им, как правило утреннее скорым махом читал, как злился на ребенка за медлительность, как матери надерзил – и прочее, и прочее…
Стать ближе
Много и многим теперь не расскажешь. Потому что не хочется. Или не можется. «Разговаривающим в храме посылаются многие скорби» — так ты туда не с людьми говорить ходишь. Хорошо, если церковная община небольшая и дружная, и удается как-то прижиться с новыми людьми. А если нет? Тогда, вместо обсуждений в курилке всякого разного «со своими в доску», общение с социумом вербализируется в «спаси Господи!» с людьми, которых и имена-то не всегда знаешь.
Да, все мы сестры и братья во Христе, да, мы читаем те же каноны и псалмы, мы вместе молимся и едины в своем стремлении к Богу. Но как же мы одиноки в своей невозможности стать ближе друг другу в простой, обычной, человеческой любви. Само собой разумеющейся, ни к чему не обязывающей конкретно и обязывающей к самому главному: возлюбить ближнего своего, как себя самого.
А ведь уже знаешь, что говорил преподобный авва Дорофей: «Чем ближе люди к Богу, тем ближе они между собой». Сравнивая мир с кругом, в центре которого находится Бог, а «прямые линии, идущие от окружности к центру, суть пути жизни человеческой», преподобный пояснял: «Таково естество любви: на сколько мы находимся вне и не любим Бога, на столько каждый удален и от ближнего. Если же возлюбим Бога, то сколько приближаемся к Богу любовью к Нему, столько соединяемся любовью и с ближним; и сколько соединяемся с ближним, столько соединяемся с Богом».
Форма и сущность
Но иногда после Литургии идешь и думаешь, сколько же людей уходит из храма в свое личное социальное одиночество. Потому что уже на своем куцем опыте догадываешься, что чем больше в человеке Бога, тем слабее связь с людьми. Формальная, социально сущностная. Та, которая обязана выражаться в ожидаемых поступках и реакциях, чтобы быть удовлетворительной. А этого уже нет и не может быть.
Ты уже не можешь поддерживать большинство общих тем, у тебя нет своего мнения по самым расхожим поводам. Тебе не нужны всякие сериалы, реалити-шоу и прочие наполнители жизни масс, которую и культивируют усиленно масс-медиа. Самые сенсационные новости не задевают, становятся второстепенными, проскальзывают мимо. Громкие истории с наиболее публичными персоналиями тебя абсолютно не касаются. Что, собственно, так и есть. Иллюзия причастности, на которую и цепляет своих потребителей индустрия развлечений, больше не действует. И ты все меньше знаешь о той жизни, которой живет большинство ближних. С тобой говорить не о чем! А у тебя все меньше потребность в словах – пустых и ненужных. Ты все больше живешь внутри себя, по-другому.
Монах отвергает мирскую жизнь ради Господа, но ты-то не монах. На монашество и кишка тонка, и вера мелкая. А потому, вроде бы, жить надо хоть в каком-то ладу с обществом и его социальными нагромождениями. Но почему-то именно это «надо» становится все менее интересным и значимым.
Марина Богданова