В своей классической статье «Место окна в поэтическом мире Пастернака» А. К. Жолковский показал, что окно у Пастернака – это зона контакта, это проем, через который в комнату поэта, в его жизнь врывается мир во всем своем ликующем многоцветии. Пастернаковское окно всегда распахнуто.
Много лет назад заинтересовавшись творчеством Виктора Цоя, я давно хотел взглянуть на его окна. Руки дошли только сейчас – в год и день 20-летия со дня его смерти.
Окна у Цоя всегда закрыты. Исключения крайне редки: В это утреннее время там, внизу, все так похоже на кино. / И я беру зубную щетку, открываю окно («Я из тех») – как видим, несмотря на открытое окно, то, что происходит по ту сторону, является для героя чем-то иллюзорным.
Второе исключение – в ранней песне «Саша»: Дамы из высоких окон / Бросают лепестки, / Он борец за справедливость / И шаги его легки. Кроме того, окно может оказаться разбитым – но это происходит в измененном состоянии сознания: либо под действием алкоголя: Мой дом был пуст, теперь народу там полно, / В который раз мои друзья там пьют вино. / И кто-то занял туалет уже давно, разбив окно, / А мне уже, признаться, все равно («Мои друзья идут по жизни маршем»), либо в результате приема специфических медикаментов: Камни врезаются в окна, как молнии Индры, / Я нахожу это дело довольно забавным («Транквиллизатор»). Во всех остальных случаях окна закрыты.
Окно отделяет лирического героя Цоя от неблагоприятного воздействия внешней среды: Белая гадость лежит под окном… («Солнечные дни»), За окнами дождь, но я в него не верю («Звезды останутся здесь»), Гроза за окном, гроза с той стороны окна… («Прогулка романтика»). По эту сторону окна – маленький уютный ночной мир, а за окном – улица, день, свет, город, люди, природа, стихия, и всё это – потенциальная угроза, вызов: За окнами солнце, за окнами свет – это день. / Ну а я всегда любил ночь («Ночь»), Снова новый начинается день, / снова утро прожектором бьет из окна, / и молчит телефон: отключен… («Сказка»), Снова за окнами белый день. / День вызывает меня на бой («Песня без слов»), Наши реки бедны водой, / В наших окнах не видно дня, / Наше утро похоже на ночь, / Ну, а ночь – для меня… («Невеселая песня»), И если тебе вдруг наскучит твой ласковый свет, / Тебе найдется место у нас, дождя хватит на всех. / Посмотри на часы, посмотри на портрет на стене, / Прислушайся – там, за окном, ты услышишь наш смех («Закрой за мной дверь, я ухожу»).
Окно – это экран, на котором отображается какая-то чужая, иногда загадочная, а иногда бессмысленная жизнь: На экране окна сказка с несчастливым концом. Странная сказка… («Сказка»), Я сижу и смотрю в чужое небо из чужого окна / И не вижу ни одной знакомой звезды («Пачка сигарет»), За окном идет стройка – работает кран, / И закрыт пятый год за углом ресторан. / А на столе стоит банка, / А в банке тюльпан, а на окне – стакан («Скоро кончится лето»).
Лирический герой может оказаться и снаружи, по ту сторону окна (этого довольно много в ранних песнях, в поздних – почти нет). В таком случае горящие или погасшие окна – это какие-то миры, отдельные от героя, недоступные ему в его бесприютности и беззащитности: И огня нет, и курить нет, и в окне знакомом не горит свет («Время есть, а денег нет»), Нигде не светит мне родное окно («Ария мистера Х»), Танец и дождь никогда не опустят тебя, в их мокром объятии не видно родное окно («Танец»), Мы вышли из дома, когда во всех окнах погасли огни, один за другим («Видели ночь»), А вечером я стою под твоим окном, / ты поливаешь цветы, / поливаешь цветы… («Это не любовь») и проч.
Но неужели герой Цоя – это всего лишь закомплексованный маленький человек, который прячется от дневного света, жмется в углу своей квартиры, нервно курит на кухне и не может утолить жажду горькой водой? Нет, у этой натуры есть и другая сторона. Этот зажатый и забитый житель мегаполиса – одновременно романтик, воин, ведомый далекой звездой. Собственно, сначала лирический герой просто живет улицей (песни «Мои друзья идут по жизни маршем», «Время есть, а денег нет», «Просто хочешь ты знать», «Бездельник», «Бездельник–2», «Восьмиклассница», «Прохожий» и многие другие). Затем (не хронологически, а в порядке развития характера) – «Прогулка романтика». А дальше…
Дальше: Мы сидим не дыша, смотрим туда, / где на долю секунды показалсь звезда («Троллейбус»), Ты видишь мою звезду, / Ты веришь, что я пойду («Дождь для нас»), Пора открывать двери, / пора зажигать свет, / пора уходить прочь, /пора! («Пора»), Теплое место, но улицы ждут / Отпечатков наших ног. / Звездная пыль – на сапогах («Группа крови»), Я ждал это время, и вот это время пришло, / Те, кто молчал, перестали молчать. / Те, кому нечего ждать, садятся в седло, / Их не догнать, уже не догнать («Спокойная ночь»).
И еще: Среди связок / В горле комом теснится крик, / Но настала пора, / И тут уж кричи, не кричи. / Лишь потом / Кто-то долго не сможет забыть, / Как, шатаясь, бойцы / Об траву вытирали мечи («Легенда»), И мы знаем, что так было всегда, / Что Судьбою больше любим, / Кто живет по законам другим / И кому умирать молодым («Звезда по имени Солнце»), Но странный стук зовет: «В дорогу!» / Может сердца, а может стук в дверь («Стук»), Застоялся мой поезд в депо. / Снова я уезжаю. Пора… / На пороге ветер заждался меня. / На пороге осень – моя сестра («Красно-желтые дни»), И опять за окнами ночь / И опять где-то ждут меня / И опять я готов идти / Опять… («Сосны на морском берегу»).
Но призыв, который слышит и на который откликается лирический герой, предполагает возвращение – домой, к любимой; движение вовне сочетается с памятью о доме, о тех, кто остается здесь: Я ухожу, оставляя листок / С единственным словом – Пора! («Пора»), Я хотел бы остаться с тобой, / Просто остаться с тобой, / Но высокая в небе звезда зовет меня в путь («Группа крови»), И, когда я обернусь на пороге, / Я скажу одно лишь слово: «Верь!» («Стук»), И я вернусь домой / Со щитом, а, может быть, на щите, / В серебре, а может быть, в нищете, / Но как можно скорей («Красно-желтые дни»).
Таким образом, пространственно-временная структура мира Цоя может быть в общих чертах изображена следующим образом: в центре мироздания – квартира, дом лирического героя, отделенный от внешнего мира оконным стеклом. Далее – город. Это привычная, отчасти комфортная, отчасти враждебная среда обитания. Над городом и над лежащим вокруг него миром – солнце, а ночью – луна, звезды. Герою хорошо в своей квартире, ему спокойно в своем городе. Однако в какой-то момент он слышит зов дороги, призыв к подвигу, к битве. Здесь начинается центробежное движение. И герой уходит в неизвестность – но лишь с тем, чтобы после – со щитом или на щите – вернуться. Центробежная сила сменяется центростремительной. Но это не просто возврат на исходные позиции: герой возвращается не таким как был, но возмужавшим, приобретшим жизненный опыт, избавившимся от комплексов городского обывателя.
Разумеется, в эту схему вписываются не все песни Цоя. В ряде текстов налицо философская и этическая проблематика: выбор между действием и бездействием, между сохранением status quo и решительным изменением жизни, социальная и космологическая структура мироздания – это «Невеселая песня», «Песня без слов» и, конечно, знаменитые «Перемены», в финале «Ассы» и «Звезда по имени Солнце» – в «Игле».
Мы рассмотрели относительно подробно слово (или, как теперь часто говорят) концепт «окно» и лишь едва коснулись коснулись (в примерах) слова «звезда». Думается, что дальнейшее изучение других концептов, важных для текстов Цоя («ночь», «солнце», «луна», «война», «белый» и др.), даст интересные и, возможно, неожиданные результаты.
А те, кому близки и дороги песни Виктора Цоя, пусть не забудут испросить для него милости у Бога.