В издательстве Никея выходит «Книга о счастье» психолога, священника Андрея Лоргуса. В отличие от прочей литературы на данную тему, эта книга не дает готовых рецептов успеха и благополучия. О чем же она и почему именно сегодня появилась необходимость взглянуть на счастье с христианских позиций, отец Андрей рассказал Правмиру.
Протоиерей Андрей Лоргус
— Отец Андрей, почему вдруг счастье? От священника ждут проповедей о спасении души, открытия духовных истин. А вы вдруг взялись писать на такую приземленную, я бы даже сказала бытовую тему.
— Для меня это тема принципиальная. По моему мнению, прежде чем человек воспринимает высоты духа, у него должна быть достаточно крепкая жизнелюбивая, жизнестойкая позиция. Тогда он способен и на милосердие, и на какие-то лишения, даже на аскезу. Чтобы принимать их открыто и добровольно, необходим некий ресурс, щедрость души. И мне бы хотелось, чтобы таким ресурсом было естественное для христианина ощущение счастья земной жизни.
— Вы считаете, что любой человек рожден для счастья?
— Человек сотворен для блаженства, для меня это очевидно. Счастье можно рассматривать как некоторую проекцию человеческого совершенства и блаженства в том образе, в каком его первоначально задумывал Господь. Для меня счастье — это духовное понятие. С той бытовой, вульгарной, глянцевой картинкой, о которой вы говорите, оно не имеет ничего общего.
— Тем не менее, счастье — это категория нашего земного существования. Вы хотите призвать людей быть счастливыми здесь и сейчас, а не надеяться, что они получат счастье после смерти как награду за земные страдания?
— Не призвать, а скорее обосновать с христианской точки зрения, что быть счастливыми — в наших руках. Любой человек может быть счастлив. Другое дело, что кто-то избирает для себя другой путь — служение страданию. Пусть, пожалуйста, но это личный выбор. И, с моей точки зрения, этот выбор должен быть осознанным, он должен определяться духовным опытом человека, а не являться слепым следованием стереотипам. Ведь часто люди неосознанно, в силу своей травматичной судьбы или невроза выбирают жизнь в страдании. Это не духовный выбор, это психопатологический выбор. Страдание как мазохизм. Вот в чем беда. Очень легко травмированному человеку навязать страдания — он к ним привык. Очень легко навязать страдание христианину, пока он живет с неисцеленной душой.
— Есть мнение, что христианин не должен стремиться к счастью. Даже наоборот. «Наивероятнейшим признаком избрания Божия и любви Божией к человеку является множество находящих на этого человека скорбей и болезней. И обратно: если человек считает себя верующим, а скорбей и болезней у него нет, то это, по мнению святых отцов, есть признак, что Господь не благоволит к этому человеку» — это высказывание игумена Никона Воробьева.
— Мы с вами сейчас говорим о разных уровнях бытия. Если речь идет о высшем аскетическом пути — да, конечно, все верно. Но не для всех. Проблема русского Православия в том, что высочайшие аскетические открытия, сделанные святыми отцами, такими, как Амвросий Оптинский, Серафим Саровский, были вынесены «на площадь». Они превратились не в опыт старцев, а в лозунги, в идеологемы, которые стали применять к обыденной христианской жизни. Это очень опасно, особенно для неофитов, а в наше время большинство прихожан — неофиты. Для таких людей нужна «молочная пища». И говорить с ними «лозунгами» святых отцов — это все равно как инвалиду-колясочнику рекомендовать побольше ходить пешком, чтобы у него пролежней не было.
Книга о счастье
Травмированные советской эпохой люди, которые еще не знают толком, что такое жить, потому что в основном они не жили, а выживали — им говорить про страдание? Надо понимать, где какие максимы уместно применять. Да, в монастыре, помолившись, натрудившись, сев после вечерней службы в узком кругу учеников, почему бы и не поговорить о страдании? А бедной матери, которая в одиночку растит сына, работая на трех работах, а тот с головой пропадает в компьютере — ей говорить о страдании? Это издевательство над человеком.
— Вам не кажется, что слово «счастье» у нас в обществе почти табуировано? Во всяком случае, к нему очень напряженное отношение. О счастье легко говорят абстрактно, а вот сказать о себе самом «Я счастлив» очень сложно и даже страшно. Почему так?
— Потому что в сознании нашего народа бытует такое неосознанное убеждение, что счастливым быть стыдно. И это понятно. Ведь общество нельзя назвать благополучным, в нем много несправедливости, унижений. На этом фоне всеобщего страдания быть счастливым значит быть вором, обманщиком, преступником. Все страдают, и вдруг кто- то говорит: «Ребята, давайте будем счастливы!» Я не удивлюсь, если моя книга вызовет раздражение. Но времена меняются. Ведь еще лет десять назад писать об этом было просто невозможно. А сейчас возможно. Потому что после перестройки уже выросло новое поколение, те, кто родился после 85 года. Они не понимают, что такое советская власть, у них уже почти не травмированная политическим строем психика. И это поколение хочет жить позитивно, радоваться жизни, хочет эту жизнь преумножать, верить в простые гражданские, социальные блага и выстраивать свою жизнь не на основе страданий и выживания, а на основе далеко идущих жизненных стратегий. А без позитива такие стратегии не формируются. Позитив, жизнелюбие, жизнестойкость напрямую связаны с эмоционально-духовным состоянием счастья. Поэтому новое поколение как раз нуждается в оправдании счастья.
— Вы видите разницу поколений среди своих прихожан?
— Она очень заметна. Молодые ищут новых знаний, они приходят в церковь с книжками, обращаются с вопросами. Они не согласны просто так ходить на службу и ни о чем не думать. Они настроены на духовный поиск. Это не значит, что вопросами счастья не задаются люди старшего поколения. Но им ответ дается намного труднее. Я могу привести в пример свою маму. Когда ей было 10 лет, ее мама — моя бабушка — ежедневно жила в ожидании ареста и готовила к нему мою маму примерно такими словами: «В коридоре висит мешок. Как только за мной придут, ты, пожалуйста, не плачь, бери этот мешок и иди в Лялин переулок. Там живет Вера, будешь жить у нее».
Вот так ребенок с 10 лет жил в ожидании, что маму заберут навсегда, а больше у нее никого из близких не было. Можно представить, в каком окостенении, в каком омертвении живет душа девочки с 10-летнего возраста. Может она быть счастливой? Она сейчас меня спрашивает: «Ты куда едешь?» Я говорю: «На Святую землю». «Зачем? Ты уже там был». — «Мама, бывать там — это счастье!» Она смотрит на меня с удивлением, она не понимает этого слова.
Тем не менее, люди возраста моей мамы тоже спрашивают, может ли быть христианство с улыбкой, со счастливым лицом. У православных принято издеваться над протестантами, которые улыбаются до ушей и обращаются к человеку с приветствием «Бог любит тебя». Мы над ними смеемся. На самом-то деле это они смеются над нами, когда смотрят на наши унылые христианские лица. И задают вопрос: «По-вашему, по-православному, Христос победил смерть или нет?»
— Для ощущения счастья важно знать, что Христос победил смерть?
— Во многих страхах человеческих живет страх смерти. И если страх смерти не преодолен, человеку трудно быть счастливым. А преодолен он может быть только твердым сознанием, что смерти нет, что все мы приготовлены к жизни вечной и что она существует для каждого человека.
— А у меня иногда такое впечатление, что счастье — это простая биохимия. Вот у человека вырабатывается достаточное количество гормона радости — и он счастлив несмотря ни на что. А не вырабатывается — и ничто не радует.
— Счастье — это действительно другая психофизиология. Только причинно-следственная связь иная. Жизнелюбие в норме может быть у каждого человека. И оно дает свою проекцию на физиологию. У жизнерадостного человека и здоровья больше. У здорового духа здоровое тело. Посмотрите на маленького ребенка — он улыбается, потому что ему просто «хорошо быть». Вот так и нормальному человеку может быть «хорошо быть».
— Счастье и душевная гармония — похожие вещи?
— Я не знаю, что означает слово гармония по отношению к человеческой душе. Я бы сказал проще. Состояние некоторого баланса, сбалансированность духовных сил — это условие счастья. Потому что состояние страстности несовместимо со счастьем.
— Верующий человек может быть счастлив, потому что он верит в то, что Господь его простит?
— Для верующего христианина важнее всего, что Христос победил смерть! Верующий человек обретает бессмертие. Это не его личное бессмертие, это всеобщее бессмертие. Вот самое главное, самое первое условие счастья, на мой взгляд. А второе — да, оказывается, я могу быть прощен! Особенно для тяжелого грешника это бывает радостным открытием. Тому, кто очень настрадался от своих грехов и своей вины, это может дать очень сильное переживание счастья.
— Но ведь он может и не быть прощен.
— Ключевое слово — «может». Здесь нет никакого долженствования. Господь не должен прощать, Он может простить. Но на самом деле Он уже простил на кресте все прегрешения человеческие, и теперь все зависит от человека.
Беседовала Евгения ВЛАСОВА