О земной жизни отца Павла расскажут, без сомнения, те, кто хорошо знал его лично, и тут мне нечего добавить. О его жизни в вечности говорить сейчас самое время – словами молитвы. А здесь и сейчас мне хотелось бы сказать несколько слов о том, что осталось у нас – тех, кто помнит о нем.
Не было в нашей церкви более «неудобного» священника: он говорил, что думал, а главное, он жил в полном соответствии со своими словами, начиная с тех самых советских времен, в которые за проповедь давали не золоченые митры, а годы заключения. И глядя на такого человека, все понимали: он тогда не боялся, не убоится и теперь, его можно смять и отбросить – но нельзя запугать, и нельзя сделать вид, что его нет, или что его опыт, его слово ничего не значат.
Потому смяли и отбросили. Теперь непонятно, какой писать некролог.
Но зато какой удобной может стать его фигура после его земной смерти… Кровь мучеников, вера исповедников – самое драгоценное, что есть у церкви, и как легко можно ее разменять на какие-то земные преференции. Доказать с ее помощью свою правоту, особые привилегии своего сословия или превосходство своего идеологического лагеря над другим. Как легко начать составлять очередные списки «наших – ненаших»…
От отца Павла осталась одна главная книга – «Догмат о Церкви в канонах и практике». Она, по сути, говорит о самом главном, чему была посвящена и его жизнь: о церковной общине, о том, какой заповедал ей быть Христос, какую создавали апостолы и отцы первых веков – и о том, что сложилось у нас сейчас на практике.
Эта книга безмерно далека от назидательного триумфализма, когда нынешнее положение дел объявляется самым лучшим, и всех призывают им восхищаться. Но не в меньшей мере она далека и от того, что принято называть «очернительством» или «нападками на церковь». Это опыт жизни в церкви и размышления о прожитом и увиденном, его сравнение с Писанием и Преданием.
Отец Павел меньше всего похож на реформатора, который объявляет: «все за мной, уж я-то вам расскажу, как надо». Его книга открывается предисловием, которое носит название – «Приглашение к диалогу». И надо признать, что диалог этот, по сути, еще и не начинался. Одни отмахнулись от его слов как от чего-то неудобного и неприятного, другие увидели в них подтверждение собственной правоты, третьи… третьи были заняты чем-то другим. Да и что толку говорить о прекрасном, когда надо голосовать за новый приходской устав, когда от тебя всё равно ничего не зависит, а за лишние мысли можно запросто по шапке получить?
От отца Павла осталась не только книга, но и жизнь, но ростки – или лучше теперь уже сказать «осколки»? – той общинности, которую он в этой жизни созидал. Он постоянно приглашал людей к диалогу, он готов был его вести. Отстаивая свою правоту в церковном или светском суде (вещь у нас прежде неслыханная), он подбирал аргументы, выстраивал линию защиты, выслушивал противоположную сторону. На него смотрели как на чудака: да ведь всё же и так ясно, ничего тут не изменить!
Теперь эта земная жизнь стала историей – и его вопросы, его идеи, его приглашение из новейшей церковной истории не вычеркнуть. Очень легко и просто можно поднять всё это как знамя идеологической борьбы, водрузить его над очередными баррикадами, обличить всех «ненаших» и сплотить ряды всех «наших»… Только диалог так не начинают. И отец Павел, сдается мне, совсем не этого хотел.
Говорить сейчас пристало о нем или с ним – в вечности. Но пройдет время, утихнет острота этой утраты, и тогда мы сможем начать спокойный и уважительный разговор о том, что он прожил, пережил, высказал. Я совершенно точно уверен: он не обидится на нас, если мы уточним формулировки, оспорим аргументы, предложим иной взгляд на некоторые вещи, если останемся при разнице во взглядах, как и бывает в настоящей общине (в отличие от казармы). Обидно будет, если мы его наследие замолчим – и совсем плохо, если сделаем из него очередную идеологическую погремушку.