Вся современная жизнь несёт на себе печать памяти о Первой мировой. В историческом мире совершенно обосновано звучат слова о том, что только падение Берлинской стены и объединение Европы являются подлинным окончанием Первой мировой войны. Первой, а не Второй, поскольку Вторая была неизбежным и органическим продолжением Первой, и при желании их можно смело соединять. Но обо всём по порядку.
Есть такое выражение — «театр военных действий». Война никогда не была театром в полном смысле слова, но столетиями носила в себе элементы возвышенного и героического зрелища. Отсюда парады, конные разъезды, яркая, красивая форма и военные оркестры. Всё это существует и поныне, хотя весьма урезано в правах и смыслах. Но именно в ходе Первой мировой впервые отказались от театральной составляющей. Театр просто был вытравлен парами хлора, рассыпан оружейными залпами невиданной дотоле мощности и закопан в грязь долгого и бессмысленного позиционного противостояния.
Пулемёт «Максим», как специально указывалось конструктором, выбрасывал 666 пуль в минуту (на самом деле — за 1 минуту 7 секунд). Появившийся подводный флот соблазнял возможностью лёгкого потопления судов противника. А самолёты впервые в истории сделали небо источником военной угрозы. Война нырнула в волны, взмыла в облака и перепахала землю. Последний царь из дома Романовых одним из первых сильных земли почувствовал, что гонка вооружений (знакомая фраза?) грозит неслыханными бедами. Николай II предложил европейским державам первую в истории программу разоружения (тоже знакомое выражение). За это был номинирован на премию мира (это слышали все), но сама программа так и не была принята.
Война моторов, война железа, чугуна и стали. Война, в которой кабинетные успехи химика или инженера стоят больше, чем храбрость кавалерийского офицера. Это — Первая мировая. Человек сам должен был стать немножко чугуном, немножко сталью, немножко кабинетным теоретиком, одуревшим от статистики смертей, публикуемой в газетах.
* * *
Есть военные конфликты, а есть борьба за выживание и столкновение цивилизаций. В начале ХХ века впервые со словом «враг» стали ассоциировать не только армию и флот противника, но всех жителей воюющего государства. Отсюда — тотальный характер бойни. Именно потопление немцами в 1915 году гражданского лайнера «Лузитания» показало, что мишенью стали все. То есть — гражданские тоже. До гитлеровских преступлений ещё было очень далеко, а методы уже были опробованы. США вскоре вступили в войну, европейская схватка превратилась во всемирную, и похоронки полетели через Атлантику.
Когда мужчины стали гнить в окопах, их место за станками на заводах и у плуга в фермерских хозяйствах заняли женщины. Это оттуда плакаты в стиле pin-up с дамой в рабочем комбинезоне, показывающей напряжённый бицепс, мол, «мы тоже не промах». Женщина с сигаретой, женщина в пивной после рабочего дня, женщина, рассуждающая о политике и требующая права голоса на выборах, — это оттуда. И ещё: тотальная война «не на живот» требует напряжения всех сил. Всё для фронта, всё для победы! И это оттуда. Правительства вынуждены были прибегнуть к контролю за рынком продовольствия, стратегического сырья и информации. По сути, правительства стали тоталитарными, хотя и с согласия населения. Ужесточилась цензура и появилась пропаганда. Появившись однажды, они уже никогда не исчезали полностью, и последующий тоталитаризм вполне может быть признан детищем той войны.
Сегодня евреи не слушают Вагнера, потому что его сильно любил фюрер ненавистного Третьего Рейха. А тогда, в начале века, англичане отказались исполнять и слушать Баха и Бетховена, домохозяйки выбрасывали столовые приборы с немецкими торговыми марками. Мальчик с фамилией Крюгге или Цейс был обречён ходить с синяками. Из корня национализма вырос проклятый цветок идеологической ненависти, цветущий до сих пор и издающий запах. Образом врага стала собирательная карикатура «Ганса», «Ивана» и «Джона». На пропагандистских плакатах с тех пор и доныне красивый и смелый «наш» держит за шиворот (пронзает штыком, душит и прочие варианты) отвратительного врага, воплощающего мировое зло. Пропаганда становится оружием, которое мобилизует своих и разлагает противника. Кроме пуль и шрапнели на окопы теперь сыпятся и пропагандистские листовки. Их эффект часто превышает эффект боевого оружия. Но были и другие последствия.
Пропаганда так «накачивала» котёл страстей, что мир на разумных основаниях становился невозможным. Только полная капитуляция врага! Уравновешенность суждений стала звучать как измена. В милосердном человеке могли усмотреть предателя. Будущий мир после войны изображался как почти что рай свободы и счастья. Многие после этих иллюзий, столкнувшись с реальностью, не выдерживали перепада. Всё это живо сейчас и даже более живо, чем в годы появления на свет. В этом смысле (в смысле пропаганды и райских посулов) война не думает останавливаться.
* * *
Когда страна сотрясается от ударов извне, внутри у неё просыпаются те, кто не прочь изменить ситуацию. На Британских островах в 1916 году восстали ирландцы. В России активизировались крайне-левые с лозунгом превращения империалистической войны в гражданскую. Турция была охвачена пожаром восставших покорённых народов, которые вскоре на развалинах Османской империи получили статус самостоятельных государств. Сформировалась та самая карта Европы, которая ещё будет неоднократно перекраиваться, и «перекраивание» которой ощущается даже сегодня.
Верденская мясорубка, стояние на Сомме, Брусиловский прорыв, несколько битв при Ипре. Прорыв фронта на милю оплачивался сотнями (!) тысяч убитых. Так было при Третьем Ипре. Потом ответный удар возвращает позиции на исходную, и опять цена — 100–150 тысяч погибших с обеих сторон. Это всё будут изучать в академиях. И поколение, пережившее это, назовут «потерянным». А пока…
Солдаты гниют в окопах. Пулемётный огонь сковал мобильность пехоты. Вши и грязь страшнее пули. Как только война закончится, вся Европа оденется в бетон заградительных линий: линия Зигфрида, линия Мажино, линия Маннергейма. И как в насмешку — всё это окажется совершенно ненужным во время Второй мировой. Слишком много нового выползло на поля сражений, словно из пасти ада.
В 1911 году изобретателя танка в Англии генералы назвали сумасшедшим. Но к концу войны немцы уже говорили, что у них выиграл «генерал танк». И в воздухе в это время стало твориться неслыханное. Применяемые в начале войны только для разведки, самолёты немцев уже в 1917-м бомбили Лондон. Началось создание ПВО, над полями наземных сражений стали разворачиваться воздушные бои с участием иногда сотни самолётов. Воздушные асы становятся национальными героями. Был среди них и молодой Герман Геринг, сподвижник Гитлера, отравившийся в камере Нюрнберга.
Россия вышла из войны усилиями Троцкого и Ленина. Вышла, чтобы продолжить воевать уже внутри. Германию принудили к Версальскому договору, зарядив целое поколение немцев жаждой реванша. Будущую капитуляцию Франции Гитлер заставит французов подписать именно в том же вагоне, в котором был подписан Версальский договор. Англия стала терять колонии, что со временем будут только усиливаться вплоть до полного краха системы колониализма. Америка, потеряв убитыми немало сыновей, серьёзно приобрела в деньгах. Но до Великой депрессии ей оставалось лет пятнадцать.
Война была столь ужасной, и при этом казалась столь бессмысленной, что мир был уверен — такое не должно повторяться больше никогда. Но мы-то знаем, что вскоре это повторилось, причём в гораздо больших масштабах.