Речь – о молитве святого Ефрема, чтение которой скоро надолго пресечется. «Дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми».
Хочется представить образ человека, который допросился до обладания желаемым. Каков будет этот человек?
Он не будет праздным, а значит, по необходимости будет трудолюбцем, отдыхающим за сменой полезных занятий. Он не будет уныл, но весел в Духе, что будет лучшей проповедью Христа. Вы видели радостных монахов или просто христиан со светлыми лицами? Я видел и хочу сказать, что они светящимися глазами говорят о Христе больше книг и лучше слов. Чрезмерная же и постоянная печаль не есть от Бога, но есть признак нераскаянности.
Далее, сей неунывающий трудолюбец будет бежать от первых мест и занимать последние, как и сказано в слове. Власть не будет нужна ему, и необходимость командовать другими он воспримет как крест или наказание. И, наконец, он будет благоразумно молчалив. Не только гнилое, но и праздное слово из его уст мы не услышим. Таков прекрасный образ человека, молившегося молитвой Ефрема Сирина и воплотившего просимое в первой строчке в жизнь. Только в первой строчке!
Все это есть в посланиях апостола Павла: «Трудитесь своими руками»; «всегда радуйтесь»; «повинуйтесь друг другу в страхе Божием» и «всякое слово гнилое да не исходит из уст ваших». То есть нравственное учение святого Ефрема, кратко изложенное в его молитве, есть плод Того же Духа, что и послания апостола языков. И я хочу быть трудолюбивым, радостным, скупым на слова и не лезущим в командиры. Да и все должны хотеть. Значит, нужно с максимальным вниманием и внутренним усилием читать эту молитву в скудные дни, оставшиеся для ее произнесения.
***
Еще хочется проследить связь между грехами, просьба об избавлении от которых содержится все в той же первой строчке.
Первое и четвертое – праздность и празднословие – связаны между собой? По-моему, еще как! Только тот, кто ничего полезного не делает, и наполняет воздух словесным мусором. Основательные же знатоки своего дела всегда процеживают редкие слова, словно метят не в бровь, а в глаз. Эта словесная скупость является обратной стороной полезной занятости. Так что трудолюбец молчит, поет или молится, а праздный человек ищет кого-то, чтобы почесать языками на пару и скрасить празднословием унылые будни.
Опять таки, уныние с праздностью связаны? Связаны. Амвросий Оптинский говорил: «Скука – унынию внука, а лени – дочь». То есть уныние рождает лень, а лень, в свою очередь, рождает скуку. Начни полезно трудиться – и мир не будет тебе скушен так, как был он скушен согрешившему и в идолопоклонство впавшему Соломону.
Особые отношения интимно связывают празднословие с любоначалием, то есть третьего и четвертого «духов». Кто хочет властвовать, тот должен много говорить, должен обещать, должен хвалить се6я, должен словами, как красками, рисовать в воздухе миражи прекрасного будущего.
В демократических странах процедуре выборов предшествует процедура дебатов, предвыборных компаний и прочей болтовни, призванной расхвалить себя и опорочить рядом стоящего соискателя. И всей этой болтовни, в необходимости которой нас почти убедили, должно быть так много, что приходится нанимать целые армии пишущих, шепчущих и кричащих существ, готовых служить своему боссу и мозгами, и голосом. Никакая форма власти, кроме демократической, не делает столь очевидной связь между любоначалием и празднословием.
И любоначалие всегда связано с унынием. Рождаясь от гордости, желание властвовать никогда не даст человеку покоя. Обойдут его на дистанции или другим достанется больше славы – свет будет ему не мил. Если же он залезет выше всех, то, во-первых, останется один в разреженном воздухе власти, во-вторых, принужден будет сказать все те же соломоновы слова о «суете сует», поскольку душа продолжит оставаться голодной.
***
Все страсти связаны и скреплены, как звенья в цепи. Все люди закованы в свои страсти, носят их на себе, словно кандалы, и гремят ими при каждом движении. Звон этих кандалов слышен не в мире людей, но в мире ангелов и для сердечных ушей, то есть для совести. Может быть, для ангельских глаз вся наша жизнь есть лишь нескончаемая вереница закованных в цепи людей. Все бредут покорно, как по Владимирскому тракту в Сибирь во времена оны, и голова колонны из-за многолюдства теряется за горизонтом, так же, как и хвост, только с противоположной стороны.
Но есть люди, которые выскакивают из обреченного каторжного шествия. Они поднимают к небу свои цепи, словно просят Живущего на небеси разрубить эти кандалы. И просьбы некоторых исполняются мгновенно, а некоторым приходится просить дольше и настойчивей. Просят все одними и теми же словами: «Господи и Владыко живота моего! Дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми».