Письмо в редакцию: Почему я не православный?
Письмо первое: об Истинном Свете и евангельских предостережениях
Письмо второе: о спасении и Спасителе
Письмо профессора Алексея Кондрашова в редакцию портала«Правмир» вызвало продолжительную дискуссию и серьезное обсуждение – и на портале, и в блогах, и вне Интернета.
Первый цикл обсуждений завершил сам Алексей Симонович — своим вторым письмом к читателям Правмира.
Сейчас дискуссию продолжает новый ответ постоянного автора портала «Правмир» Сергея Худиева.
Сергей Худиев
Добрый день, Алексей!
Хотя Вы сказали о том, что выходите из дискуссии, я хотел бы продолжить отвечать на Ваше письмо — я особенно благодарен Вам за то, что Вы поднимаете вопросы, которые интересны не Вам одному, и хотел бы рассмотреть их все.
О богаче и Лазаре
Процитирую Ваш последний текст на “Правмире”: “Наверное, Ваши слова можно подытожить так – «В Аду окажутся лишь те, кто больше нигде находиться не может, несмотря на все Божьи усилия».
Именно так, Вы поняли меня совершенно правильно.
“Горящий в адском пламени богач – не какой-то особый злодей – он обычный в меру черствый человек. По таким меркам всю Америку с Россией надо в Ад – с нашими бомжами и уклонениями от уплаты налогов”
Очень хорошо, что Вы обратили внимание на притчу о Богаче и Лазаре.
Думаю, в восприятии этого отрывка мы очень близки. Есть два места в Евангелии, которые лично меня совершенно не устраивают — и если бы кто издавал политкорректную версию Библии специально для меня, их бы оттуда обязательно изъяли. Первый — это как раз притча о богаче и Лазаре; второй — это притча о Страшном Суде в 25 главе Евангелия от Матфея.
В обоих случаях осужденными оказываются люди, о которых нам не сообщается, что они активно творили какое-то зло. Они просто распорядились своим временем, силами и деньгами так, как сочли нужным — и они предпочли не тратить их на нищих, голодных, больных и заключенных. Много вас тут, Лазарей, а я один. Если Евангелие — это слово Божие, тогда у меня большие проблемы. Не то чтобы я особенно блистательно пиршествовал, но и в рамках моего скромного достатка я мог бы жертвовать (деньгами, временем и силами) больше, чем это делаю, причем не особенно надрываясь.
Что мне мешает? Страх повредить себе, нежелание себя в чем-то стеснить, эгоцентричность, лень — все то, что можно было бы назвать “неправильно поставленным сердцем”. Если Евангелие право, то я — сильно неправ. Является ли требование Евангелия несправедливым или произвольным? Беда в том, что это требование не является даже специфически евангельским. Это вполне “общечеловеческая ценность”. Капитан корабля, который просто поплывет по своим делам мимо моряков, терпящих бедствие, сядет в тюрьму. Его осудит и закон, и общее мнение. Тем более осудит, если выяснится, что капитан просто не хотел прерывать веселую вечеринку у него на борту ради спасения чужих жизней. Хотя казалось бы — это его корабль, он может им распоряжаться, придет на помощь утопающим — молодец, не придет — его дело. Но закон (и общее мнение) так не считает. Мог спасти людей, но не захотел — значит виновен в их смерти. Боюсь, что это так и на суше — не желая спасать чужие жизни, мы делаемся виновны в их гибели. Это крайне неуютный вывод, но он неизбежен.
Евангелие в этом отношении не сообщает чего-то нового — оно просто подтверждает то, что мы и так знаем. В этой ситуации мы можем сделать три вещи — во первых, мы можем отрицать само Евангелие. Нет ничего плохого в блистательных пиршествах — тут то ли Иисус неправ, то ли Евангелист Его не понял, в общем, пиршествуем и не беспокоимся. Но тут беда в том, что осуждает нас, как уже было сказано, не только Евангелие. Можно попробовать перевести стрелки на других — которые, предположительно, хуже нас; разоблачение и всяческое обличение негодяев несколько помогает облегчить внутреннее беспокойство. Но чужие негодяйства никак не снимают вопроса наших собственных.
Можно еще сказать, что мы не сильно хуже среднего уровня — в самом деле, “по таким меркам всю Америку с Россией надо в Ад”. Но Библия и говорит, что все люди согрешили и нуждаются в спасении — никто не заслуживает рая, хотя все могут быть спасены во Христе. Беда еще в том, что у нас перед глазами люди, которые ведут себя значительно лучше нас — так, как мы бы вполне могли бы себя вести, если бы захотели.
По правде сказать, в Церкви — и в ее истории, и в ее настоящем — меня мало беспокоят люди, которые ведут себя плохо. Это как раз люди, которые ведут себя хорошо, заставляют меня чувствовать себя неуютно.
Евангелие призывает не искать отговорок, а признать свой грех, попросить прощения, предаться Богу, чтобы Он изменил и исправил наше сердце, делать то, на что нас хватает сейчас.
Христос обличает нас в том, что наша жизнь неправильна, и требует ее изменить — причем требует именно как Господь и Судия. Мы не хотим меняться? Если мы не изменимся, мы окажемся в аду. В вечности нельзя быть в меру черствым — мы либо входим в Царство любви, либо отказываемся войти. Мы не можем измениться? Он может нас изменить, если мы сдадимся Ему. Не хотим сдаваться Ему?
Но тогда дело именно в этом, а не в свв. Константине или Иосифе Волоцком, младоземельных креационистах, антисемитах или еще каких-то неприятных людях, которых мы усматриваем в Церкви. Если бы их всех и на свете не было, на наше решение это бы никак не повлияло. В этом случае дело вовсе не в плохих — или заблуждающихся — людях, которые возмущают нашу совесть. Дело в человеке, который говорит нам истину о нас и нашу совесть обличает — Иисусе Христе. Главная проблема именно в Нем, и давайте отдавать себе в этом отчет.
Наше отношение к Церкви определяется нашим отношением к Иисусу Христу — чтобы быть православным христианином, надо, как минимум, признавать Христа Спасителем, а себя — одним из тех грешников, которых Он пришел спасти. Каждый православный христианин, идя к Причастию, повторяет слова Апостола Павла: “Христос Иисус пришел в мир спасти грешников, из которых я первый. (1Тим.1:15)”. Человек, исповедующий эту веру, еще не обязательно принадлежит к Православной Церкви; ее разделяют с нами и неправославные христиане. Но ее исповедание вводит человека в совершенно другой мир и дает ему совершенно иную точку отсчета. Некоторые вопросы оказываются важными, некоторые — утрачивают свое значение. Если Иисус тот, Кем Себя объявлял — то Он жив сейчас, и сейчас, пребывая в одной со мной комнате, ожидает от меня ответа на Его вопрос — “ты веруешь ли в Сына Божия? (Иоан.9:35)”.
Если мы отвечаем на этот вопрос “нет”, и полагаем евангельское свидетельство ложным, то дальнейший разговор о Церкви теряет всякий смысл — если в основании Православной Церкви — и всего Христианства вообще — лежит заблуждение, обещания, которые никто не выполнит, молитвы, которые никто не услышит, надежды, которые никто не оправдает, если кости Иисуса лежат где-то в земле — такие же мертвые, как кости любого другого мертвеца — то разговор о Православии можно окончить на этом, и свв. Константина с Иосифом Волоцким можно оставить в покое за полной ненадобностью.
Если Вы не верите в то, что Евангелие говорит истину об Иисусе Христе, то рассматривать те пожелания, с которыми Вы обращаетесь в конце Вашего письма, просто бессмысленно — допустим, мы рассмотрели их и пришли к выводу, что Ваши представления о Церкви просто ошибочны. Придете ли Вы в Церковь? Нет; да и было бы странно этого ожидать — в Церковь люди приходят потому, что они поверили во Христа, а не потому, что перестали верить в некоторые мифы о Церкви. Если я имел, к примеру, ложные представления о буддизме, а потом от них отказался — это же еще не повод делаться буддистом.
Единственная причина делаться христианином — это то, что евангельское свидетельство о Христе истинно. И здесь мы должны рассмотреть вопрос о том, Кем именно считал Себя Евангельский Христос и кем считали его Апостолы.
Евангельский Иисус о Себе
Вы пишете “Сама по себе гипотеза о боговоплощении многим по душе. Мне, к примеру, легче уважать Бога, который добровольно спустился с небес на землю – попробовать на своей шкуре, каково жить в сотворенном им мире – вместо того, чтобы с безопасного расстояния выставлять нам оценки по поведению. Но можно ли однозначно определить, что такое боговоплощение?”.
Что же, Вы сами определяете его вполне верно — Бог сошел в наш мир и стал человеком, одним из нас. Как говорит святитель Мелитон Сардийский, “Бог облекся в человека, и страдал ради страдающего, был умерщвлен ради умерщвленного и погребен ради погребенного”.
Но есть и то, что Вас смущает: “Сам Иисус, согласно Евангелию, в разных случаях говорил о своей божественности по-разному («Я сказал: вы – боги»; «Кто видел меня – видел Отца»; «Я и Отец – одно»; «Отец мой больше меня») – и уж наверное ему виднее… Однако Вселенские соборы, осчастливив нас точными сведениями о структуре Бога, навели порядок и здесь и установили, что Иисус обладал двумя нераздельными и неслиянными природами и волями”.
Насколько я понял, Вы находите неубедительными постановления Соборов о личности и деяниях Христа: “Вопрос (к тому, кто станет мне возражать) – как бы Вы отнеслись к решениям об эпохе царя Алексея Михайловича, принятым пленумом ЦК КПСС по указанию Сталина?”
Я обращусь к предложенному Вами сравнению. Допустим, никакого Сталина, способного принуждать историков к определенным воззрениям, давно уже нет; историю эпохи царя Алексея Михайловича рассматривает множество ученых и их коллективов из разных стран, не имеющих никакого общего руководства и нередко ведущих острую полемику друг с другом. Возможно, если мы обнаружим, что между абсолютным большинством исследователей той эпохи есть согласие в отношении некоторых ключевых фактов, мы согласимся считать эти факты хорошо обоснованными. Если, скажем, все историки, рассматривая дошедшие до нас свидетельства, сходятся на том, что в царствование этого государя была проведена военная реформа, значит, по всей видимости, она действительно имела место.
Новозаветные свидетельства о Христе исследуются аналогичным образом — у Православных, Католиков, Лютеран, Баптистов, Реформатов и других общин, признающих Новый Завет, нет общего руководства, которое могло бы навязать всем общие взгляды. Тем не менее, между всеми этими группами существует поразительно обширная область согласия — так, например, общей для всех них является вера в Боговоплощение и Троицу. Если абсолютно не связанные административно и подчас ведущие между собой энергичную полемику группы исследователей Писания вычитывают из этого Писания одни и те же догматы, этому есть только одно объяснение — они там действительно есть. Общины, отрицающие Троицу — такие как Свидетели Иеговы — обычно опираются на какой-то внебилейский авторитет (у СИ это т.наз. “Руководящая Корпорация”), и носят, по отношению к христианскому миру в целом, скорее маргинальный характер — как последователи Академика Фоменко к исторической науке.
Почему представители таких разных христианских общин независимо друг от друга признают Иисуса Богом? Потому что таково Его свидетельство о Себе, сохраненное Евангелием.
Несколько раз в Евангелии Христос прямо назван «Богом». Например апостол Фома говорит: “Господь мой и Бог мой!”, увидев Воскресшего Спасителя (Ин 20:28), причем такое исповедание сам Иисус принимает без возражений. Надо отметить и то, что Христос в Евангелии везде и всюду утверждает Свою Божественность. Современного читателя Евангелий тут часто подводит незнание библейского контекста. В рамках библейского языка Иисус постоянно и очень настойчиво говорит о том, что Он — Бог. Евреи вообще избегали говорить о Боге прямо, опасаясь нарушить заповедь «не поминай имя Господа, Бога твоего, напрасно». В речи на Бога часто указывали косвенно — «Благословенный», «Господь», «Небо», «Великий Царь», «Судия».
Иисус указывает на Себя как на Царя, Судию (напр. Мф 25:34), Того, кто посылает Пророков (напр. Мф 23:34), Того, о Ком в ветхозаветных пророчествах говорится как о Боге, и т. д. В рамках Библии это не может означать ничего, кроме предельно ясного отождествления говорящего с Богом. Вспомним хотя бы притчу о Страшном Суде:
“Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей, и соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов — по левую (Мф 25:31-33)”
Судией всех народов здесь выступает Иисус, хотя в библейском контексте никакого другого высшего Судии, кроме Бога, нет и быть не может. Есть и другие слова Христа, которые не могут быть истолкованы иначе как самосвидетельство о Его Божественном достоинстве. Это случаи, когда Он говорит о прощении грехов (Кто Он, что грехи прощает?), называет Себя Господином субботы (хозяин субботы — только Бог, суббота — Его день), свидетельствует о Своей безгрешности (Ин 8), говорит: Я и Отец — одно (Ин 10:30).
Окружающие Его отлично понимали:
“Иудеи сказали Ему в ответ: не за доброе дело хотим побить Тебя камнями, но за богохульство и за то, что Ты, будучи человек, делаешь Себя Богом (Ин 10:33)”. Итак, Господь Иисус Христос использует максимально сильный язык для утверждений Своей Божественности.
Соборы было бы неверно рассматривать как аналог современных законодательных собраний — которые устанавливают ранее не существовавшие законы. Соборы не вводили каких-то новых истин о Христе — они придавали четкие формулировки “вере, однажды преданной святым. (Иуд.1:3)”, чтобы оградить ее от попыток исказить ее так или иначе. Христиане верили в Иисуса Христа как совершенного Бога и совершенного человека до эпохи вселенских соборов; такая вера ясно выражена уже в текстах Нового Завета.
Почему невозможно обойтись без догматов
Почему важно в это верить? Этот вопрос ставят достаточно часто. Не важнее ли быть просто приличным, нравственным человеком, чем признавать именно это — пускай и верное — учение о Христе?
Беда в том, что с нашей “приличностью” и “нравственностью” есть очень большие проблемы, которые мы не можем решить своими силами. Серьезные попытки следовать Свету их немедленно выявляют. Нам нужно обратиться к Свету напрямую и искать его помощи. Но уже простейшее проявление веры — молитва — предполагает определенные догматы. Решение упоминать или не упоминать Иисуса в нашей молитве уже предполагает определенный догматический выбор; тем более, такой выбор стоит за решением, в каком качестве Его упоминать. Простейшая молитва — “Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешного”, уже предполагает определенное догматической сознание — мы исповедуем Иисуса Господом и Судией, у которого ищем милости — то есть недвусмысленно отождествляем Его с Богом. Впрочем, отказываясь обращаться к Нему таким образом, а молясь как-то иначе, мы тоже исповедуем определенные догматы — только другие.
Любая молитвенная практика догматична. Ввергают ли ложные догматы в ад? Сами по себе — нет, в ад ввергает грех, упорное, сознательное и нераскаянное противление Свету. Сколько в вероисповедном заблуждении того или иного человека от сознательного противления, сколько — от обстоятельств его жизни, сколько — от незлонамеренных ошибок человеческой немощи, мы не знаем; Бог знает.
Мы не утверждаем, что все неправославные попадут в ад. Возможного, язычник, придя на Суд Христов, встретит тот Свет, который он, как мог и как умел, искал всю свою жизнь, и возрадуется вовеки. Мы не знаем. Мы утверждаем другое — Иисус Христос есть Свет; в конечном итоге мы выбираем между Ним и тьмой.
Другие недоумения, которые Вы выражали, относятся к исторической Церкви и соотношению христианства и науки. Бог даст, мы рассмотрим их в двух следующих письмах.
Читайте также:
Почему приличный человек может быть христианином?
Письмо первое: об Истинном Свете и евангельских предостережениях
Письмо второе: о спасении и Спасителе
Американская мечта о русском православии
О православном антисемитизме – ответ проф. Кондрашову
Несколько вопросов Алексею Кондрашову
Ответ палеонтолога, или То, что выше рассудка