Освенцим – слово, обозначающее беспримесное зло и ужас. Не первое и не последнее массовое убийство в истории – но во многом уникальное в своей механизированности, организованности и, скажем так, цивилизованности.
Сергей Худиев
Относительно недавно произошла страшная резня между Хутту и Тутси; погибло почти миллион человек; чудовищными жестокостями сопровождался и конфликт в бывшей Югославии – но Освенцим продолжает выделяться тем, что он не является порождением дикости, хаоса, разгулом гнусных страстей головорезов, не имеющих представления о дисциплине.
Освенцим – высокотехнологичное предприятие, которым управляли эффективные менеджеры, в деятельности которых личный садизм играл очень небольшую роль – если играл вообще.
Адольф Эйхман, руководивший отделом гестапо IV-B-4, отвечавшим за «окончательное решение еврейского вопроса», настаивал на том, чтобы людей истребляли без лишних мучений.
Ханна Арендт в своей знаменитой серии репортажей из зала суда «Банальность Зла» описывает Эйхмана как управленца, старательно исполняющего возложенную на него вышестоящими задачу. Если бы ему поручили организовать доставку помощи голодающим – он был исполнял это столь же усердно и добросовестно.
Но ему поручили организовать массовое убийство невинных людей – и он трудился над этим столь же старательно.
Как цивилизованные, прекрасно образованные, культурные, приличные люди, дошли до того, что они делали? Как они сами видели свою деятельность?
Мы это знаем от них самих.
Как сказал Генрих Гиммлер, выступая перед командованием и личным составом айнзатцгрупп в Познани 4 октября 1943 года:
«Я хочу также говорить с вами совершенно откровенно по весьма неприятному вопросу. Между собой мы можем называть все своими именами, однако публично никогда не следует высказываться на этот счёт. Я имею в виду… истребление еврейской расы…
Большинство из вас должны знать, что это означает, когда рядами один к одному лежат 100 трупов, или 500, или 1000. Выдержать все это до конца и остаться при этом порядочными людьми за некоторыми исключениями, что называется подчас человеческой слабостью, – вот что делает нас твёрдыми. Это страница славы в нашей истории, которая никогда не была и не будет написана…»
Генрих Гиммлер в концлагере Дахау
Они видели себя порядочными людьми, исполнявшими нечеловечески тяжелую, но необходимую работу. Причем истребление началось не сразу – первоначально евреев просто изолировали в гетто, и на их счет имелись разные планы – вроде высылки куда-то то ли в Сибирь, то ли на Мадагаскар, (которые к тому времени предполагалось завоевать).
Потом выяснилось, что содержать такое огромное количество заключенных в условиях войны накладно – должен ли Рейх лишать пропитания своих солдат, чтобы кормить евреев в гетто?
Потом оказалось, что местные коллаборационисты решают проблему быстро, просто и эффективно – просто убивают и закапывают людей. Потом Адольф Эйхман понял, что в европейских гетто люди мучительно умирают от голода, и решил проявить… милосердие. Да, он видел это именно так. Вот как пишет об этом Ханна Арендт:
«Когда следователь полиции спросил Эйхмана, не кажется ли ему, что директива о том, что следует избегать «ненужных мучений», звучит несколько иронично, ввиду того что людей ждала неминуемая смерть, тот даже не понял вопроса: настолько крепко в его мозгу засело представление о том, что не убийство является непростительным грехом, а причинение ненужной боли.
Во время процесса Эйхман демонстрировал безошибочные признаки искреннего возмущения, когда свидетели говорили о жестокостях и зверствах, чинимых офицерами СС, хотя суд и большинство присутствовавших просмотрели эти признаки – поскольку его незатейливая попытка сохранять самоконтроль их обманула, они сочли его «несгибаемым» и равнодушным; и в настоящее волнение его привело не обвинение в том, что он послал на смерть миллионы человек, а обвинение (отвергнутое судом), которое сделал один из свидетелей – в том, что Эйхман однажды до смерти забил еврейского мальчика.
Не забудем также, что он посылал людей и в те регионы, где действовали айнзацгруппы, которые отнюдь не «гарантировали милосердной смерти», а попросту расстреливали, но потом, на поздних стадиях операции, он, возможно, испытал облегчение.
Дольше в этом необходимости не было, так как производительность газовых камер значительно выросла. Он наверняка полагал, что новый метод указывает на значительное улучшение подхода нацистского правительства к евреям, потому что с самого начала программы умерщвления газом утверждалось, что преимуществами эвтаназии должны пользоваться истинные германцы.
По мере того как продвигалась война, как все больше было ужасных, жестоких смертей – на русском фронте, в песках Африки, в Италии, на побережье Франции, в руинах немецких городов, – газовые камеры Освенцима и Хелмно, Майданека и Бельцека, Треблинки и Собибора действительно представали «благотворительными медицинскими учреждениями», как называли их спецы по милосердной смерти.
Более того, начиная с февраля 1942 года осуществлявшие эвтаназию команды действовали и на Восточном фронте, дабы «оказывать помощь смертельно раненым среди льдов и снега», и хотя убийства раненых солдат содержались в строгом секрете, о них было известно многим, в том числе и тем, кто осуществлял «окончательное решение».
15 декабря 1961 Эйхману зачитали смертный приговор
Да, в глазах палачей жуткая смерть от газа «Циклон Б» была актом милосердия. Крематории же, в которых массово сжигали тела жертв, появились первоначально для того, чтобы как-то убирать тела людей, умерших от недоедания и болезней. Только несколько позже их усовершенствовали и стали сжигать в них людей, убитых газом.
Предельное, демоническое зло в глазах тех, кто его совершал, вовсе не выглядело чем-то особенно ужасным – трудной, но необходимой работой или даже актом милосердного избавления от неизбежных тяжких страданий.
Освенцим указывает на то, что не следует недооценивать человеческую способность ко злу; и также не следует недооценивать человеческую способность к самооправданию – к построению рационализаций, которые должны выставить самое чудовищное зло как что-то достойное, даже жертвенное со стороны убийц, что-то, что надо «выдержать до конца и остаться при этом порядочными людьми».
Если искать оправданий убийству, они обязательно найдутся – Гиммлер и Эйхман превосходно справлялись с этой задачей, справятся и все остальные. Увы, этот путь все более тяжких злодеяний и все более странных самооправданий открыт для каждого.
Чтобы не пойти по нему, стоит помнить о том, что заповеди (и, в частности, заповедь «не убий») нам даны, чтобы мы их соблюдали, а не чтобы мы изыскивали убедительные оправдания их нарушению. Оправдания всегда можно найти.