Что Церковь должна сделать, чтобы привлечь людей, и чего делать не должна? Что на самом деле мешает человеку войти в Церковь? Размышляет Сергей Худиев.
Время от времени я вижу (чаще на светских ресурсах) статьи на тему «чтобы быть интересной современному человеку, Церковь должна…» и далее выдвигаются те или иные требования — чаще всего, занять определенную политическую позицию, но иногда что-то более специфическое — пересмотреть отсталые догматы, пойти навстречу требованиям общественности в тех или иных вопросах…
И я абсолютно уверен, что ни одного «современного человека» Церковь к себе таким образом не привлечет. Почему? Потому что этот эксперимент уже ставился. Широкие шаги навстречу современному обществу уже делались рядом протестантских общин, например, Епископальной Церковью США. Эта община являет собой просто мечту либерального интеллигента — экуменическая, открытая, адогматичная, сохраняющая католическую эстетику без католической жесткости, с женщинами-епископами, и вот теперь еще епископами-геями. Все в лучшем виде, все требования прогрессивных кругов исполнены — и что? Община стремительно теряет прихожан. Люди не хотят к ней присоединяться.
Почему это так? Почему люди сначала требуют «сделайте нам в Церкви как мы хотим! Прекратите отталкивать думающего современного человека!», а потом, когда им делают, как они хотели, они все равно не идут? Наверное, потому, что «то, что человека раздражает в Церкви (или ее медийном образе)», и «то, что мешает ему войти в Церковь» — это совсем разные вещи. Раздражать может что угодно, а вот мешать войти может только одно — неверие.
Как-то давно — ближе к началу девяностых — я разговаривал с человеком, который очень хотел уехать в из наших неблагословенных снегов в благословенные Соединенные Штаты. Он считал, что у нас все плохо, а приближается уж и вовсе тотальный дизастер, а вот там, в Сияющем Граде на Холме, все очень хорошо. Он не просто мечтал уехать — он активно действовал, осаждая американское посольство.
Это было нелегко. Там его ждали огромные очереди из таких же, как он, соискателей, также рвущихся всеми правдами, а больше неправдами, достичь вожделенных берегов, и усталые от такого наплыва посольские работники. Они как-то совсем не рвались воплощать известные строки: «Всех жаждущих вздохнуть свободно, брошенных в нужде, / Из тесных берегов гонимых, бедных и сирот. /Так шлите их, бездомных и измотанных, ко мне, / Я поднимаю факел мой у золотых ворот».
Напротив, посольские работники смотрели на соискателей довольно косо — как на людей беспокойных и незаконопослушных, и видели свою работу главным образом в том, чтобы убедить каждого соискателя в том, что ни сегодня, ни завтра, ни через слезы, ни через угрозы, ни через жалкие попытки подкупа, ему тут ничего не светит, чтобы он наконец удалился и больше не приходил. Я не знаю, попал ли парень в итоге в Америку — он был человек энергичный и пробивной. Но он явно очень хотел и старался.
Человек, который жаждал попасть в Америку, не спрашивал, удобные ли условия обеспечены ему в посольстве (в стоящей очереди известно какие условия), и приветливы ли сотрудники (они были, по его словам, крайне неприветливы). Он спрашивал, как ему добиться своей цели — попасть в страну, которую представляло это посольство.
Я не знаю, может быть, сейчас времена изменились, в посольстве США нет никаких очередей, а сотрудники приветливы, как ангелы, встречающие спасенную душу — я просто не собираюсь ни переезжать в США, ни посещать эту страну, и мне просто неинтересно.
Так вот, Церковь — это небесное посольство. Форпост небесного Царства, вынесенный на нашу землю. Здесь дают подданство Вечного Царства. Здесь дают право на вход в настоящий сияющий город — Небесный Иерусалим.
Если я не верю ни в какой Небесный Иерусалим и полагаю все это жалкими выдумками, у меня нет никакого мотива присоединяться к Церкви. Там могут убрать все, что меня раздражает, и организовать все, что меня привлечет — крутить мою любимую музыку, собирать подписи за моего любимого политика, трижды в день провозглашать анафему политикам, напротив, мной нелюбимым, наряжаться героями моего любимого сериала, в общем, вытворять что угодно, но это никак не ответит на вопрос — а я-то что там забыл? Зачем мне туда идти?
Что, если я верю в Небесный Иерусалим примерно так же, как некоторые верят в эльфов? Их смутно греет мысль о том, что где-то в степях Ирландии эльфы еще сохранились, им легче и светлее с этой мыслью, но они не собираются пускаться на поиски эльфов. Они мечтают, да — но не настолько верят, чтобы действительно хоть как-то искать встречи. Если моя вера находится на таком уровне — меня тоже будет не очень-то тянуть в Церковь. Очень небольшая преграда — желание отоспаться в выходной день, слова какого-нибудь священника, которые мне не понравятся, да все что угодно, может меня удержать. И не очень-то хотелось.
Совсем другое дело, если я верю в то, что Бог может навсегда ввести меня в Небесный Иерусалим, в город, который вместо Солнца освещает Источник всей Истины, Добра и Красоты в мире, туда, где жизнь вечная и блаженная, и Радость, которую ничто не может отнять. Если я больше всего жажду войти в его ворота и утолить мою глубочайшую жажду водой из его реки. Тогда я устремлюсь в ближайшее посольство этого Города — и поверьте, я не буду капризничать.