Архимандрит Савва (Мажуко)
Старушка Лаврентьевна была главным наставником моей церковной юности. Она первой приходила в церковь и последней шла домой. Все труды были на ней. Стирать, гладить, мыть, смотреть за свечами – работа незаметная и малопочетная, но для нее это было самым высоким служением, потому что она трудилась в церкви, а что может быть выше этого? Этим благородным и благодарным сознанием высокого служения всегда светилось ее лицо. Так я впервые увидел, как может сочетаться в одном лице чувство собственного достоинства с глубоким и подлинным смирением.
Нашей «штаб-квартирой» была колокольня. Там мы пили чай с хлебом и панихидным сахаром. Там хранилось главное сокровище – книги и тетрадочки. С книгами тогда было очень плохо, поэтому народ Божий усердно переписывал от руки акафисты, жития и даже целые романы. Поэтому на колокольню я ходил, как в библиотеку. Ради этих тихих минут чтения порой прогуливал школу, о чем не жалею и сейчас.
Лаврентьевна очень любила рассказывать про старцев и монахинь, которые прошли через тюрьмы и лагеря. Она лично знала немало таких людей. Кто-то останавливался у нас в городе по дороге из ссылки, с кем-то она имела счастье беседовать. Рассказы о мучениках зажигали в ее глазах какой-то новый живой огонек, лицо становилось таким молодым и вдохновленным, что даже не верилось, что это говорит маленькая сухонькая старушка. Этот же зоркий огонь горел в ее глазах, когда она описывала последние времена, которые, она верила, вот-вот наступят:
– Будет такое время, вот положат тебе хлеб и крест и скажут: выбирай! И многие отойдут от веры и возьмут хлеб, за кусок хлеба Христа продадут.
И я слушал и думал, что ни за что в жизни не выбрал бы хлеб – это ведь так просто и понятно. А потом меня пригласили помогать в алтарь, и когда я с жаром рассказал о последних временах одному молодому батюшке, он тут же меня срезал:
– Ну, конечно, я бы взял хлеб. Семью-то как кормить? Тут даже и думать нечего.
Мне рассказывали, что некоторые наши батюшки едят в пост скоромное, потому что «прошлогоднее сало – постное», но услышать от священника такое я был не готов. А как же мученики? А как же Божии старчики, которых и били, и морили голодом?
– Это ты такой романтичный, потому что никто никогда тебя по-настоящему не бил. Читать о мучениках легко и приятно, а вот как ты заговоришь, когда тебя самого пытать начнут?
Это был сильный аргумент. Но для меня он не был достаточным. Мученики были, есть и будут. На крови мучеников стоит Церковь. Мы сверяем свою жизнь не только с историями мучеников, но даже и с их святыми образами. Никак нам не прожить без их святой памяти, поэтому, несмотря на Великий пост, Церковь всегда торжественно празднует память сорока мучеников Севастийских. Сорок молодых воинов были замучены в почти легендарном четвертом веке. С тех пор погибло за свои убеждения огромное число людей, но этих сорок церковная память выделяет особо.
Страдание святых 40 мучеников Севастийских
Воины-христиане отказались участвовать в языческих жертвоприношениях. Сначала их уговаривали, потом соблазняли и, в конце концов, загнали в замерзшее озеро. Фашисты были всегда. Их предки из четвертого века поставили на берегу озера баню, готовую принять «остудивших» свое рвение солдат. Но из ледяного озера никто не выходил. Страдальцы поддерживали друг друга, и это так трогательно изображено на иконе: вот юноша совсем ослабел, но крепится, склонившись на плечо брата. Один все-таки поддался искушению и, обезумев от холода, бросился в теплую баню. Взошел на берег, кинулся к избушке и тут же умер на месте. Солдат из охраны, наблюдавший это зверство с берега, снял с себя одежду и добровольно вошел в озеро к мужественным воинам.
Память сорока мучеников прославляли еще в глубокой церковной древности. Есть знаменитая проповедь Василия Великого, есть подробные жития, где по законам жанра сообщаются витиеватые монологи страдальцев. Однако почему-то их подвиг мне всегда представлялся окутанным благородным безмолвием.
Мучители много говорят, тираны терзают своих жертв не только тюрьмами, но и речами. Настоящий подвижник – делатель, а потому не многословен. Он позволяет поступку говорить за него.
Через полторы тысячи лет после подвига сорока мучеников в другой стране другие мучители пытали ледяной водой других солдат. В 1945 году в концлагере Маутхаузен фашисты почти сутки обливали холодной водой на февральском морозе четыреста офицеров Красной армии. Среди них был мой герой и тезка – генерал Дмитрий Михайлович Карбышев. Это был не просто офицер советской армии, но выдающийся ученый-фортификатор. Он попал в плен к фашистам в августе 1941 года и четыре года провел в лагерях. Враги пытались склонить его на свою сторону уговорами, посулами и угрозами. Видя, что Дмитрий Михайлович не идет на сотрудничество, ему предложили работу ученого – тихий кабинет, библиотеку, научные семинары – никакой войны, никаких сражений, а значит, и Родину он будто бы и не предает. В ответ фашисты услышали:
– Мои убеждения не выпадают вместе с зубами от недостатка витаминов в лагерном рационе. Я солдат и остаюсь верен своему долгу. А он запрещает мне работать на ту страну, которая находится в состоянии войны с моей Родиной.
После этих слов Карбышева зверски пытали, а потом убили в числе других советских героев.
Дмитрий Карбышев
– Можно ли в одном тексте поминать христианских мучеников и советского героя? Не кощунство ли это? Не вводят ли читателя в соблазн такие сравнения? Ведь Карбышев страдал не за Христа, а за Родину. Это две разные истории из двух разных миров.
А мне так не кажется. В обоих случаях герои сознательно шли на смерть за свои убеждения. Если для современных христиан сорок мучеников стали легендой, то хотя бы подвиг современника напомнит нам, что человек по-настоящему жив только тогда, когда ему есть за что умереть.
Мир стал комфортным. Мы ищем удобства и безопасности и легко позволяем себе предавать не только убеждения, но и друзей, детей, любимых. Всё можно извинить, каждого можно понять, простить и оправдать.
И тонем мы в своем лукавом многословии.
«Мои убеждения не выпадают вместе с зубами». Эти слова стоят у меня в ушах. Скромный человек, который раз и навсегда сделал свой выбор и просто не позволял себе даже рассматривать какие-то иные версии. Советский офицер, верный своей Родине даже до смерти. Почему же нам, христианам, не взять у него урок верности, ведь так у нас плохо сейчас с этой верностью! Наши убеждения рассыпаются даже раньше зубов.
Священники с легкостью снимают с себя сан, христиане перебегают в ряды агностиков, а потом и циников-атеистов, а модные философы-эрудиты на страницах с бесконечными ссылками и примечаниями доказывают, что истины нет, это всего лишь полезная фикция или устаревшее философское понятие, которому нет места в инструментарии современной мысли. Есть «практики себя», их бесконечное множество, ни одна из них не может претендовать на истину, элементы складываются в причудливый узор и снова рассыпаются. Нет святых, нет и грешников. Всё – игра и скука. Нет Родины, нет веры, нет Бога, нет доброты. А значит, невозможно кощунство и предательство. Если не за что умереть, то и убить не за что. Не за что и жить. Чего вы так суетитесь? Зачем вы так агрессивны? Будьте терпимее – перестаньте быть собой.
А на берегу – теплая баня. Светится огнями. Что же плохого в теплой бане? Разве я не человек, разве не имею право на простое человеческое счастье?
Только нет там жизни. И тепло фальшивое. И свет больной. А вместо счастья – пустота и безымянность.