В первую очередь хочу отметить, что лично мне очень импонирует честная и последовательная позиция госпожи президента в отстаивании принципа светскости государства. Начала она с того, что как человек нерелигиозный отказалась от, ставшего за четверть века уже традиционным в день вступления в должность нового президента присутствия на торжественном богослужении в Домском соборе. Впервые за все время восстановления государственной независимости Эстонии президентская инаугурация была ограничена светскими мероприятиями. Это было где-то очень приятно отметить: вот, наконец, нашу страну возглавляет человек, способный ясно и твердо обозначить свою мировоззренческую позицию и, сказав честное «нет!», перестать использовать храмовое богослужение как церемониальное средство придания торжественности политическому мероприятию.
И тут дело не столько в том, что сама Керсти Кальюлайд религиозно индифферентна, сколько в том, что согласно ст. 40 Конституции ЭР, у нас «государственной церкви нет», между тем, всякий раз, когда инаугурация сопровождалась богослужением в Домском соборе, вне зависимости от конфессиональной принадлежности инаугурируемого (Арнольд Рюйтель — к примеру, православный по факту крещения), это производило впечатление, что «все конфессии равны, но некоторые равнее других». Спешу уточнить, что, если публичное лицо, в т.ч. и президент, будучи религиозным, желает отслужить в каком-либо храме своей конфессии по какому-то поводу (любому, не только в связи с избранием или вступлением в должность), например, благодарственный молебен, в этом нет никакого нарушения принципа светскости государства, если только это его частное дело, в котором, конечно же, могут участвовать все желающие помолиться вместе и поздравить, со всей сопровождающей папарацией и последующим освещением в светской хронике.
Так вот, возвращаясь к вышеупомянутому отказу, хорошо бы с ее стороны все и ограничилось этим проявлением принципиальной приверженности принципу светскости государства (принципиальность — вообще штука хорошая). Однако вскоре стало ясно, что все не так просто и радоваться рано. Когда г-жа президент поделилась в интервью газете «Meie Maa» широко распространенным в узких кругах мнением, что Рождество – никакой не религиозный, а елочно-подарочно-гномо-колбасный праздник зимнего солнцестояния («конкретно связанный», по ее версии, «с длинным и темным временем года, когда человеку больше нечего делать, кроме как ждать дома гномиков»), это уже было тревожным симптомом. И пусть архиепископ Евангелическо-Лютеранской Церкви Эстонии с удовлетворением отметил, что она поздравила всех все же с Рождеством (уфф! Слава Богу!), а не с зимним солнцестоянием, но в ее светской позиции стал четко просматриваться этакий «секуляризационный уклонизм».
Не торопитесь обвинять меня в тавтологии, дескать, что за масло масляное, ведь секуляризм – это и есть светскость? Да, это распространенное мнение, но, как говорится, «Бог в мелочах, а дьявол – в крайностях». Секуляризм (лат. saecularis от saeculum – век, поколение, мир) – это не просто принцип светскости, подразумевающий беспристрастное отношение государства к той или иной религии, исключающий, как сращение с какой бы то ни было из них, так и сегрегацию религиозной жизни в целом или дискриминацию отдельных организаций. По идее, светскость в указанном смысле – это наилучшее, что может быть в модели отношений государства с религиозными сообществами. Но вот уже секуляризм – это явление не такое «белое и пушистое», как может показаться при его отождествлении со светскостью. Это «идеология, отвергающая любые богословские системы и обосновывающая окружающую действительность, общество и человека исключительно исходя из опыта земной жизни». Одно дело, когда каждый человек лично для себя выбирает, что принимать, а что отвергать, и совсем другое, когда речь идет об идеологии, объединяющей людей и становящейся негласной, а то и официальной основой государственной политики.
Светскость государства, выражающаяся в невмешательстве во внутренние дела религиозных организаций, пока они являются внутренними – это прекрасно. Как сказано в Основах социальной концепции РПЦ, принцип светскости государства «предполагает лишь известное разделение сфер компетенции Церкви и власти, невмешательство их во внутренние дела друг друга». Иное дело – секуляристское истолкование и применение этого принципа как «радикальное вытеснение религии из всех сфер жизни народа, отстранение религиозных объединений от участия в решении общественно значимых задач, лишение их права давать оценку действиям властей» (там же).
После этого вполне последовательно прозвучало новое высказывание Керсти Кальюлайд о том, что «светскость государства – лучшая защита от чужих религий». Последовательно, однако самопротиворечиво… Последовательно в проявлении секуляризма как вышеописанной идеологии, но самопротиворечиво, потому что, хотя принцип светскости государства не отрицает приоритетности традиционных религий, некогда оказавших (и в определенной мере поныне оказывающих) существенное влияние на формирование культуры общества, которое, собственно, наняло государственных чиновников на службу себе (да-да, не будем забывать, что и президент и другие избранники и функционеры – не «господа» наши, а уважаемые, хорошо оплачиваемые и защищаемые, но все же «слуги»), однако словосочетание «чужие религии» звучит несколько дискриминационно и принципу светскости не соответствует.
Для светского государства могут быть религии традиционные и нетрадиционные, но не может быть «чужих», если они распространены среди его народа, который, согласно ст. 1 нашей Конституции, является «носителем верховной власти». Относительно понятия «народа Эстонии» существуют разные толкования. Если хорошо поискать на официальных сайтах, то можно обнаружить, что не только граждане Эстонии составляют ее народ, но и все лица, обладающие правом голоса хотя бы на местных выборах (т.е. имеющие постоянный вид на жительство). Со стороны главы государства и гаранта Конституции, по-моему, некорректно назвать, например, ислам «чужой религией», учитывая, что среди народа Эстонии (в т.ч. и граждан), около 4000 мусульман.
Это высказывание сразу ставит два вопроса: 1) какие вероисповедания, в таком случае, «свои» для Эстонской Республики и 2) о «защите» кого и от кого речь? Каждый может отвечать на эти вопросы, как считает нужным, я выражу свое личное мнение.
Во-первых, ни одна из религий, за исключением тоталитарных сект (пусть и зарегистрированных – это уже проблемы соответствующих инстанций, а я за собой сохраняю право на собственное мнение), которые исповедуются постоянными жителями Эстонии, не могут считаться «чужими». Но это не означает равноценности всех религий с точки зрения общественных интересов. Государство обязано заботиться о развитии отечественной культуры, которая сформировалось в лоне христианской религии. Поэтому поддержка традиционной религии во всем ее конфессиональном многообразии – долг государства перед обществом. Никто не призывает и, тем более, не принуждает госчиновников исповедовать христианство, Боже нас упаси от этого! Не дай нам Бог начать использовать христианские символы и обряды как средства ритуального оформления светской жизни, а библейские тексты для оправдания политических решений! Речь вовсе не идет о пресловутой клерикализации, но лишь о том, чтобы, «обустраивая Эстонию», с его христианским сообществом считались. В упомянутых выше Основах социальной концепции РПЦ сказано, что «никакая социальная система не может быть названа гармоничной, если в ней существует монополия секулярного миропонимания при вынесении общественно значимых суждений».
Во-вторых, с какой стати нам надо «защищаться» от «чужих религий»? И кому это «нам»? И не путает ли г-жа президент нетрадиционные для Эстонии религии с ордами тех, кто прославился безобразиями в Европе и кого по недоразумению называют «беженцами», причесывая под одну гребенку с ними и тех, кто, в самом деле, вынужден был бежать из страны и кому необходима помощь и всесторонняя поддержка? Я, например, не вижу необходимости защищаться не только от единоверца сирийца-христианина, но и от иноверца мусульманина, вне зависимости из Азии он или откуда-то с реки Лимпопо, если он отдает себе отчет, что, приезжая в чужую страну, он должен с уважением относиться к ее законам, правилам, обычаям и лично к местным жителям, помня, что он пользуется гостеприимством. Некоторым людям ничего тут объяснять не надо, а кто-то нуждается в доходчивых напоминаниях.
Так вот, насчет доходчивости. Чтобы иммигранту было легче понять, что он оказался не на ничейной земле, но пользуется гостеприимством в чужом доме, он должен увидеть, что страна, в которую он приехал – это действительно дом. Не в смысле стен (инфраструктура, соцзащита и т.п.), а в смысле семьи, в которой соблюдаются не только правила, сравнительно недавно установленные, но почитаются ценности, которые эту семью сформировали, есть и уважаются незыблемые святыни.
Никто не предлагает всем миром вдруг уверовать и строем идти в крещальную купель. Но уважать традиционные святыни и требовать уважения к ним со стороны – это признак самоуважения. Отсутствие этого признака – повод иммигрантам считать, что хозяева – никакие не хозяева, что «местные» себя не уважают, так с какого же перепугу их уважать, а «квартира», в которой их принимают, «ничейная» и, поскольку тут отсутствуют свои глубокие и всеми чтимые традиции, они этот вакуум охотно заполнят…
Насколько «эффективен» принцип светскости в секуляристском истолковании, как защита от засилья нетрадиционных религий и от агрессивного бескультурья, достаточно свидетельствует новейшая история Европы. И это при том, что многое замалчивается.
Ну что, будем дальше баранами или за ум возьмемся? К баранам на Востоке отношение простое: мясо и шерсть. Чтобы нас за людей считали, надо разумно себя вести, укореняясь в традиционной культуре, уважая ее, поддерживая ее корни и оберегая их. Не надо ни на кого нападать, ни против кого не надо ощетиниваться. Достаточно просто вспомнить о той мировоззренческой почве, которая сформировала Европу: о христианских основах гуманизма, который на сегодня извратился до своей противоположности. Вспомнить и начать целенаправленно укреплять.