Михаил Моисеев, в 2007 г. — заместитель руководителя пресс-службы Московской Патриархии, делится своими воспоминаниями о подписании Акта о каноническом общении между Русской Православной Церковью в Отечестве и За границей.
***
Когда меня попросили написать что-нибудь к третьей годовщине подписания Акта о каноническом общении, поначалу я удивился: неужели уже три года миновало, а потом попытался вспомнить, что это были за дни — дни подготовки к торжествам 17 мая и сам день праздника Вознесения Господня. Вспомнить получилось неважно. Почему-то на память ничего особо яркого не приходило. Я даже забрался в фотоархив «Патриархии.ru» и просмотрел репортажи от 17 мая 2007 года, чтобы освежить воспоминания. И все равно, почти ничего особенного про тот день я рассказать, наверное, не смогу.
Храм Христа Спасителя. Наверное, в тот день был установлен рекорд его заполняемости: такого огромного количества людей я в нем не видел ни до, ни после. Причем даже за алтарем, в галерее, где обычно переоблачаются служащие архиереи, было не протолкнуться. Да и в самом алтаре иерархов, священников, иподиаконов было столько, что казалось, будто произошло нечто странное и в алтарь пустили всех желающих — что, конечно, было не так. Своеобразным свидетельством-напоминанием о том дне стали фотографии, сделанные фотографами пресс-службы на богослужении. Как мы ни старались, в какой-то момент сдерживать массу священников, диаконов, иподиаконов, почетных гостей и просто любопытных прихожан стало практически невозможно, и, к сожалению, сам момент подписания Акта толком снять не удалось никому из фотографов пресс-службы.
«Зарубежников» (это слово, кстати, мне никогда не нравилось) можно было узнать без труда: на их лицах читалось какое-то особое выражение — да, конечно, это была радость; но радостными были лица всех, кто пришел тогда в Храм Христа Спасителя. К радости же представителей и прихожан Зарубежной Церкви, видимо, примешивалась то ли робость, то ли то ощущение, которое неизбежно завладевает человеком, когда он попадает в гости в малознакомый дом. А здесь ситуация была еще более неординарная: ты пришел в гости, а тебе сообщают, что большой и красивый дом, в который ты пришел, теперь принадлежит и тебе по праву. В общем, сквозь все эти мимолетные ощущения, сквозь мелкие детали, ухваченные краем глаза, — во всём просвечивала атмосфера уникального праздника, который вряд ли повторится когда-нибудь.
Хотя, с другой стороны, теперь, вспоминая тот день, я понимаю: вполне возможно, что для тех, кто участвовал в подготовке торжеств, праздник Вознесения в 2007 году мало чем отличался от прочих подобных больших празднований в Храме Христа Спасителя. То же самое патриаршее богослужение, разве только с некоторыми особенностями. Например, очень необычно смотрелся стол, выставленный на солею, за которым Святейший Патриарх Алексий и митрополит Лавр подписали Акт о каноническом общении. Но в общем и целом, ни большое количество «випов», ни присутствие Президента, ни его выступление, ни толпа прессы, ни залитый «телевизионным» светом храм не были чем-то особенным. И тем не менее, всем было понятно, что происходившее в тот день в Храме Христа Спасителя — это совершенно уникальное событие — именно в силу своего духовного значения и смысла.
Наверняка каждый осознавал этот смысл по-своему. Я точно помню, что в тот день неоднократно возвращался к воспоминаниям середины 90-х годов, когда в одном из московских храмов, прихожанином которого я тогда был, познакомился с православными американцами, жившими в то время в столице. Да, они были «представителями РПЦЗ», Церкви, находившейся в расколе, и с какой-то формальной точки зрения они не могли считаться прихожанами этого храма. Но благодаря мудрому отношению настоятеля проблемы как таковой просто не существовало: эти ребята точно так же, как и все остальные, участвовали в богослужениях, исповедовались и причащались, и, положа руку на сердце, являли собой пример куда более внимательной духовной жизни, чем мы, тогдашние неофиты-«канонические» православные.
И тогда, в дни подписания Акта о каноническом общении у меня в душе созрело четкое понимание: расколы возникают почти всегда «сверху», по инициативе политических или церковных властей, а преодолеваются — «снизу», через такое вот простое, незаметное и ничем не примечательное на первый взгляд общение. Обычное человеческое общение людей друг с другом и, через Евхаристию — таинственное, со Христом. Почему-то именно эти воспоминания часто всплывали в памяти тогда. И каждый раз, когда я возвращался к ним, я с облегчением понимал, что больше такого неестественного и болезненного разлома в человеческих отношениях не будет.
А вообще, самым запоминающимся эпизодом того дня для меня стал один из «рабочих моментов», связанных с нашими служебными обязанностями. Это произошло уже после завершения всех мероприятий в Храме Христа Спасителя, когда мы успели вернуться в Чистый переулок. Я не помню точно, то ли во дворе Патриархии, то ли в кабинете управляющего делами я увидел в руках митрополита Климента большую белую папку с тисненым золотым крестом на обложке и плетеной закладкой с кисточкой в виде крестика. Кто-то шепнул, что это — Акт о каноническом общении. По привычке, приобретенной за годы работы, я тут же «сделал стойку» и подскочил к владыке митрополиту:
— Владыка, благословите на пять минут взять Акт — сфотографировать и отсканировать!
Владыка Климент на удивление легко согласился с этой моей просьбой, и в руках у меня оказалась эта самая белая папка. Странное было ощущение. Без всякого пафоса — это было прикосновение к истории. И как-то неловко было за то, что с ценнейшим историческим документом, символом завершения целой эпохи мы проделывали абсолютно прозаические операции, не имея времени даже просто с благоговением прочесть его. Вообще, в тот момент хотелось надеть белые перчатки — как это делают музейщики, когда берут в руки свои реликвии.
Я залетел в пресс-службу:
— Серега, давай скорее, хватай камеру, снимаем!
Страницы Акта разложили здесь же, на столах; Сережа Власов, фотограф, сделал по несколько снимков каждой страницы. Но сразу же стало понятно, что качества сделанных наспех фотографий, пусть даже и мощной современной техникой, может оказаться недостаточно — если возникнет необходимость отпечатать изображение документа. Поэтому тут же решили его сканировать. Сразу стоит упомянуть: Акт был написан от руки, то есть цифровой версии документа не было. Были только четыре страницы собственно Акта и одна страница Приложения, написанные черной тушью на толстой тисненой бумаге красивым и витиеватым шрифтом, стилизованным под старославянский. Вот мы их и бросились сканировать. В результате все получилось хорошо. Слава Богу, выяснилось, что особой спешки не было — Акт никуда не нужно было везти, он, вероятно, должен был оставаться в Патриархии, может быть, в архиве. Закончив все необходимые манипуляции, мы вернули папку владыке Клименту.
Вот что я запомнил острее всего: какое-то странное несоответствие между привычной пресслужбовской суетой и важностью момента. Акт о каноническом общении «проскочил» через наши руки так же, как до этого и многажды после проходили десятки и сотни других документов. Но именно это мимолетное событие стало для меня прикосновением к истории. Такие моменты, несмотря на их, казалось бы, малозначительность, почему-то помнятся особенно долго.
Получается, что главное, что запомнилось — это сам Акт. Ничего странного: запоминаются прежде всего символы. Хорошо, что наше время оставило в памяти такой светлый символ.
Акт о каноническом общении. Из ежегодника «Предстоятель».
Акт о каноническом общении. Из ежегодника «Предстоятель».
Акт о каноническом общении. Из ежегодника «Предстоятель».
Акт о каноническом общении. Из ежегодника «Предстоятель».
Акт о каноническом общении. Из ежегодника «Предстоятель».