Я начну с того, что гимназист Коля употребил неверное слово.
Георг Йохан Рау, немецкий ефрейтор, родившийся 17 января 1922 года в многодетной семье, и погибший в лагере для военнопленных в Бекетовке 17 марта 1943 – не был НЕВИННОЙ жертвой. Он пришел на чужую землю с оружием в руках, и это против него под Сталинградом воевал мой дед.
Коля ошибся в выборе слова.
Но боюсь, что лавина ненависти, обрушившаяся на голову мальчика, спровоцирована не только этим неверным словом…
Я боюсь, что Коля покусился на наше священное право ненавидеть, не прощать и НЕ быть милосердными к врагу.
Он сделал что-то очень противное нашему сегодняшнему миропониманию, вытащив на свет Божий не «фрица» и «фашиста», а такого же мальчишку 20 лет, попавшего в страшные жернова войны, обученного убивать в том возрасте, когда сама жизнь учит только любви и радости, – и безвестно сгинувшего в лагерном бараке, вдали от мамы и родного дома.
Вы правы. Георг должен был не ходить на войну. Должен был отказаться.
Георг виноват сам…
Я расскажу вам две истории.
Первая – история моей мамы, пережившей в раннем детстве голод и бомбежки. В 1945 году ей было 8 лет. Когда-то я уже писала о том, как ее, пятилетнюю, вместе с моей молодой тогда бабушкой гонял по полю немец на самолете, поливая насмерть перепуганных бабу с ребенком пулеметными очередями. Мама хорошо помнила, как доставали из-под обломков соседнего дома тела подружки и ее маленького братишки. Как пережидали налеты в метро.
Как ели суп из лебеды, и как от голода болел живот.
И как потом, в 44-м, по Москве гнали пленных немцев. И как бабка моя сунула ей кусок хлеба и велела отдать пленному.
И мама отдала.
— Мне было их жалко, — сказала моя мама.
Вторая история – о том же самом, но это цитата из самой страшной книги Светланы Алексиевич «У войны не женское лицо».
Это рассказ военного врача.
Закройте глаза, перед тем, как прочесть. Не пожалейте себя. Представьте ее опыт. На короткую минуту вообразите, что она видела и что пережила.
Вот цитата:
«Да, ненависть, обида – все смешалось. Но вот случай со мной был. Наш эшелон остановился. Не помню, что там было – то ли ремонт дороги, то ли меняли паровоз. Сидим мы с одной медсестрой, а рядом двое наших солдат варят кашу. И откуда-то подходят к нам два пленных немца, стали просить есть. А у нас был хлеб. Мы взяли булку хлеба, разделили и дали им. Те солдаты, которые варили кашу, слышу, говорят:
– Смотри, сколько врачи дали хлеба нашему врагу! – и что-то такое, мол, разве они знают настоящую войну, сидели в госпиталях, откуда им…
Через какое-то время другие пленные подошли уже к тем солдатам, которые варят кашу.
И тот солдат, который нас недавно осуждал, говорит одному немцу:
– Что – жрать захотел?
А тот стоит и ждет. Другой наш солдат передает буханку хлеба своему товарищу:
– Ладно, отрежь ему.
Тот отрезал по куску хлеба. Немцы взяли хлеб и стоят – видят, что каша варится.
– Ну, ладно, – говорит один солдат, – дай им каши.
– Да она еще не готова.
Вы слышали?
И немцы, как будто тоже знают язык, стоят. Солдаты заправили кашу салом и дали им в консервные банки.
Вот душа русского солдата. Они осуждали нас, а сами дали хлеба, да еще каши, и только тогда, когда заправили салом»…
Это – голоса тех, кто пережил. Видел. Боялся. Умирал.
Я не буду цитировать тех, кто не видел, но готов растерзать мальчика, которому хватило мудрости и доброты, чтобы ненавидеть не немца, а ВОЙНУ…
Думаю, вы легко найдете их проклятия в любых комментариях Колиного выступления.
Видимо, эти люди пережили что-то более горькое, чем дети тех страшных лет. Что-то более ужасное, чем то, что видели врачи полевого госпиталя и солдаты с передовой. Что-то такое, что дотла выжгло в них жалость и милосердие. Что-то такое случилось в их головах, что позволяет им писать залихватское «41-45, можем повторить» на бамперах своих немецких и японских машин, наряжать младенцев в солдатскую форму и прилаживать картонное дуло к детской коляске – так, чтобы дитя в ней было похоже на танкиста, готового сгореть заживо…
Что-то отменило, мне кажется, в их душах саму Победу, ради которой отдали жизни их деды и прадеды.
Слава Богу, у нас есть не только они. Есть и такие, как мальчик Коля из Нового Уренгоя. Может быть, именно его поколение сможет похоронить проклятую войну, и привести нас в ту самую «Эру Милосердия».
Помогай им Бог. Мы пока усердно сопротивляемся.