Совершенно удивительный фильм, из тех, что смотреть надо обязательно. Такой удар в солнечное сплетение. Хотя мы полночи в итоге спорили о том, что каждый увидел и понял для себя.
Замечательная операторская работа, захватывающие дух виды Ирландии. Гора, нависающая все тяжелее и тяжелее по ходу развития сюжета.
Ирландия. Удивительная страна, с которой мне все чудится достаточно много точек пересечения, страна с древним христианством, которое было источником и культуры, и образования, страна без змей и хищников, зеленый остров, посреди океана, ветра, штормов и край множества испытаний и трудной жизни. Страна мудрых святых.
Священника предупреждает убийца, оставляя ему неделю. А дальше идет обычная жизнь: герой встречается и разговаривает с людьми.
Предельная честность и правдивость. Лаконичность. Он не говорит больше, чем нужно, произносит только то, что нельзя не сказать. Дает шанс и выбор каждому быть услышанным, дает каждому выбор и шанс – услышать и измениться. И бесконечно один – все вокруг глухи и заняты только своим несовершенством и муками.
Мир греха. Мир, отказавшийся от Бога и оттого потерявший глубину и радость.
Как говорит владыка Антоний Сурожский:
«Грех убивает все в жизни – и меньше всего мы ощущаем его как смерть. Плачем мы обо всем, сетуем обо всем, горюем обо всем, кроме как о том, что заживо умираем, что постепенно вокруг нас образуется непроходимое кольцо отчужденности и от грешника, и от праведника, и от Бога, что это кольцо не может разомкнуться даже любовью других, потому что нам тем более стыдно и страшно, чем больше нас любят».
Священник готов принять всех этих людей, пытается отозваться на их страдания, но живут они в разных мирах, и его отношение к ним – только усиливает их страдание.
Это как пытаться понять трехмерное изображение через плоскую проекцию – вроде похоже, но чего-то не хватает, и только тот, кто мыслит себя вне измерений и времени может понять и то, и другое.
Люди, тоскуя о чем-то, чего им страшно не хватает, пытаются заменить эту нехватку сексом, алкоголем, насилием, властью, но все это не то, поэтому тоска только мучительнее и острее, жажда не утоляется, одиночество ярче, жизнь – бессмысленнее. А не хватает, собственно, любви и веры. Со-чувствия и со-страдания. Бога.
«Помните слова Христовы о том, что если око наше, глаз наш темен, то все вокруг – темнота; если сердце наше слепо, и глухо, и мертво – все вокруг мертво, все молчит молчанием смерти, все вокруг нас темно потемками пустоты и отсутствия», – это слова Владыки Антония Сурожского. И эти люди так и живут – в мучительном молчании, которого даже и не замечают.
Этот фильм о выборе, об ответственности, об искуплении, об одиночестве и мужестве. И еще о многом.
Почему он, этот священник, оказался один? Это пронзительное одиночество, тем не менее – одиночество, открытое Богу и с – Богом, и нет места в нем ни обольщению, ни самообману, облегчающему жизнь. Может быть потому, что наша личная ответственность намного важнее любой коллективной. Господь спросит: как ты, именно ты прожил свою жизнь и кем ты стал?
К фильму замечательный эпиграф из блаженного Августина: «Do not despair; one of the thieves was saved. Do not presume; one of the thieves was damned. (Не отчаивайся, один из воров был спасен. Не обольщайся, один из воров был проклят).
В каждом из нас есть и искра Божия, и разбойник (грешник) – но какой? Тот ли, что хулил Христа, или тот, что раскаялся?
Святитель Игнатий Брянчанинов говорит так: «Разбойника-хулителя грех богохульства, тягчайший из всех прочих грехов, низвел во ад, усугубил там для него вечную муку. Разбойника, пришедшего при посредстве искреннего самоосуждения к истинному Богопознанию, исповедание Искупителя, свойственное и возможное одним смиренным, ввело в рай. Тот же крест – у обоих разбойников! Противоположные помышления, чувствования, слова были причиною противоположных последствий».
Господь оставляет все двери открытыми – но видим ли мы их?
Фильм и об искуплении. Как всегда, грехи мира – на плечах тех, кто эти грехи видит и понимает то, что происходит, но живет вне греха, вот и отвечает за все. Каждый упрекает его за многое, чего он лично не совершал. Люди стараются обидеть его, добиться того, чтобы и он стал несчастен и обижен, как они. Так они пытаются избавиться от своей боли. Так человек может порой до крови прикусить губу, потому что боль непереносима.
«Порой человек говорит злое или даже творит зло, потому что в нем такая боль, которую он ничем иначе не может выразить» (владыка Антоний Сурожский).
Священник тут виноват для них уже тем, что посвятил себя Богу и тем противопоставил себя остальным. Это так же невыносимо для тех, кто вне этого посвящения живет, как бездельнику – видеть работящего и успешного человека. Что с того, что он тяжело работает?
Сам его образ жизни – уже укор, что ты сам не такой. Всякий норовит унизить, обидеть, сделать больно, просто за то, что он сам – немой укор каждому, напоминание о том, что можно жить иначе, с другой глубиной, смыслом, объемом. Ответственностью и содержанием.
Горит церковь, погибла собака, даже дочь пытается покончить с собой – и это тоже страшная боль и несчастье. Только один человек оказывается рядом с ним, равным ему в этой пустыне – вдова, только что потерявшая мужа.
Мы недооцениваем силу прощения, говорит главный герой в фильме. И я вспоминаю, как мы идем по зеленому ирландскому лесу, выходим к руинам старой церкви, XI века, на берегу озера.
Взбираемся немного на холм, поворачиваем и оказываемся перед деревянным крестом, парящим над озером, между водой и церковью. На нем большими буквами написано – FORGIVENESS. Чайка парит над лесом и крестом, над храмом и холмами, как символ той свободы, что дарит нам истинное прощение.
Герой фильма – свободен, именно потому, что прощает. Находит в себе силы отпустить и принять мир таким, какой он есть. Мир, приносящий боль. Отнимающий самое дорогое. Но и мир, где есть место любви. «Я всегда буду с тобой тут, – говорит он дочери, показывая на ее сердце, – а ты – тут! (показывая на себя)». Они улыбаются, глядя друг на друга. Как банально и вечно. И прекрасно.
Наши родители и вправду – с нами всегда, и мы всегда существуем в этой зоне родительской любви, нас сотворившей и давшей нам не только жизнь, но и это ощущение вечности и присутствия, тыл, защищенный их дыханием, их силой и любовью. Даже если их уже нет рядом.
И это о наших отношениях с Богом, от которого мы отворачиваемся, закрываемся, а он нас хранит и любит и готов принять всегда. Простить. Освободить от горечи и чувства утраты – потому что ничего не уходит, не пропадает в Его садах и лесах. Просто надо пойти и встретить. Услышать и сделать.
Не ждать искупления такой страшной ценой.
Про каждого героя видно, насколько он во власти неверного выбора, трагических последствий неверия и депрессии, внутренней пустоты и страхов. Священник тоже делает свой выбор: хотя и не очень понятно, до какой степени он осознает опасность, но есть ли у него другой выход? Кто-то может сказать, что его выбор – почти самоубийство. Мучительное для дочери, для тех, кто его ждет и все-таки любит.
Этот выбор принять трудно, почти невозможно. Смерть – страшна. Непредставима. Особенно смерть близкого человека и, особенно, его выбор и смерти и страдания. Вот это – близкий тебе человек – и он идет спасать тонущего в ледяной воде или человека из горящего дома или под пулями закрывает собой товарища на войне.
Каждый раз – это выбор возможного страдания и смерти. Непредсказуемый вариант, потому что и чудеса случаются, и решение можно изменить в последний момент.
Но каждый такой шаг – это жертва. Жертва Богу. И страшное напоминание нам о нашем бесчувствии и нашем выборе – смерти души, в непробиваемой сытости и беспечности. А тут наш герой и не выбирает особо – он один. Один за всех и может поступить только так. Мне до последнего момента хотелось, чтобы он остался жив, хотелось удержать его от этого шага. Все внутри протестовало.
О смерти мы говорим меньше всего, не ощущая ее как целое с нами и с самой жизнью. Может быть, оттого, что только в жизни с Христом и во Христе ты чувствуешь всю значимость жизни вечной и воскресения. Любовь продолжается и не иссякает только с Богом. Ведь «почил в Бозе» – то есть соединился с Богом.
«Мы можем противиться чьему-то страданию, можем восставать против чьей-нибудь смерти или тогда, когда человек сам, будь это правильно или нет, противится им, или же когда мы не разделяем его намерений и его отношения к страданию; но в таком случае любовь наша к этому человеку – любовь недостаточная и создает разделение.
Это такая любовь, какую проявил Петр, когда Христос по дороге в Иерусалим сказал Своим ученикам, что идет на смерть. Петр, отозвав Его, начал прекословить Ему, но Христос ответил: Отойди от Меня, сатана, потому что ты думаешь не о том, что Божие, но что человеческое (Мк. 8:32). Мы можем представить себе, что жена разбойника, распятого слева от Христа, была полна того же протеста против смерти своего мужа, как и он сам; в этом смысле они были вполне едины, но и оба не правы», — так об этом говорит владыка Антоний Сурожский.
Для того, чтобы понять замысел режиссера, надо, как мне кажется, посмотреть и его первый фильм – The Guard («Однажды в Ирландии»). Вроде бы совсем о другом, но идея та же. Немного есть праведников, готовых положить душу свою за других людей.
И узнать этих людей тяжело: герой первого фильма – такой антипод героя «Голгофы». Неприятный и не обаятельный человек, оказывающийся единственным и последним честным полицейским в стране. Мир жесток, как бы говорит автор. Проснитесь. Хотя бы от ужаса смерти и несправедливости.
Фильм заканчивается. На экране идут титры, лицо мокрое от слез, а внутри как будто камень.
И я не могу говорить, только горюю и печалюсь, и только через некоторое время начинаю жить заново. Жизнь продолжается. Только мне кажется, что что-то изменилось во мне, я постараюсь это не забыть.
Что, в сущности, такое – эта смерть, странная и нелепая – торжество зла? Потерянный шанс на спасение? Или, наоборот, новая надежда, возможность и выбор? Каждый решает сам. И все мы недооцениваем великую силу прощения, которая и есть – сама свобода. И жизнь вечная.
Но все же – Церковь в огне. Одна. И это мы – те, кто ее поджег. Те, кто стоят равнодушно рядом. Но ведь можно прыгнуть туда – в огонь? И, может быть, выстоять?