Вниманию читателей предлагается комментарий протоиерея Андрея Кордочкина на проект документа Межсоборного присутствия «О подготовке ко Святому Причащению».Учитывая центральное значение Евхаристии в жизни Церкви и каждого христианина, “Приготовление ко святому Причащению” — крайне важный документ. Самой сильной его стороной является, безусловно, “краткий исторический обзор”, покрывающий период до начала 20-ого века. Своевременным является и напоминание о постановлении Священного Синода от 28 ноября 1968 года в отношении приготовления к вечернему Причащению — хотя бы потому, что сама возможность и необходимость совершения Литургии преждеосвященных Даров — вечернего богослужения — вечером, не всегда и не для всех очевидна.
Очевидно, что не только в православном мире, но и в самой Русской Православной Церкви, в разных храмах и монастырях существуют разные практики и традиции приготовления к Причащению. Это естественно; у нас достаточно большая Церковь, чтобы вместить разные пастырские подходы, не шантажируя друг друга спорами о единстве Церкви. В этом смысле, целью документа должно стать не столько введение полного единообразия евхаристической дисциплины, сколько обозначение запретных линий, обозначающих разрыв между верой Церкви и современными практиками, вступающими с ней в противоречие. Но ни одну из этих практик документ не осуждает, его цель в нынешней форме не ясна, и не совсем понятно, чем читатели должны ответить на его прочтение.
Документ ничего не говорит о том, что означает Евхаристия для природы Церкви. Речь идет лишь о Причащении как об отдельном акте, совершаемым отдельным человеком. Вопрос о Литургии как об “общем деле” церковной общины остается за скобками. Подобная перспектива сама по себе уже подрывает православное видения Церкви, которая есть прежде всего Евхаристическое собрание.
Богословие документа ограничивается историческим обозрением, вполне добротным. Однако читатель ждет богословского осмысления современных реалий — как жить не в I-ом, не в IV-ом, не в XIX-ом, а в XXI-ом веке. Что означает приготовление к Причащению для жителя мегаполиса, проводящего много часов на работе, в транспорте? Должна ли семья в полном составе, с детьми и стариками, непременно участвовать во Всенощном бдении, вычитывать каноны и акафисты, чтобы не быть отрезанными от Евхаристии?
Без сомнения, нужна преамбула о значении приготовления как такового. В христианстве само время — будь то время человеческой жизни, или история всего человечества — есть ожидание и приготовление для встречи со Христом. Весь ритм церковной жизни есть ожидание и приготовление к Литургии, и, соответственно, к Причащению. Так христиане понимают, или, вернее сказать, ощущают смысл времени. “Подавай нам истее Тебе причащатися в невечернем дни Царствия Твоего”. Таким образом, приготовление к Причащению не может и не должно быть ограничено “чтением”, “участием” и другими отдельными действиями.
Документ констатирует, что “высокий идеал постоянной готовности к принятию Святых Таин оказался труднодостижим для многих христиан”. Тем не менее, отказ от этого идеала ведет к подмене большего меньшим, и вот перед нами уже не жизнь как ожидание Встречи, а формальный набор “условий”. Фраза о том, что “целью говения является не внешнее выполнение формальных условий, но обретение покаянного состояния души, искреннее прощение и примирение с ближними”, не слишком заметна в перечне этих “условий”.
Если и начинать разговор об этих условиях, следует непременно отметить, что, как я писал ранее в статье “Таинство исповеди: в поисках утраченного смысла”, опубликованной в июньском номере ЖМП, “евхаристическая дисциплина не предполагает облегченного приготовления к причащению со стороны священнослужителей. Напротив, священник призван более глубоко и вдумчиво, чем мирянин, готовиться к участию в таинстве Евхаристии.” Должен четко прозвучать тезис о том, что пастырь не должен возлагать на прихожан “бремена неудобоносимые”, наподобие трехдневного поста, которые сам он и не думал соблюдать. Вопреки тексту документа, во многих храмах и монастырях именно трехдневный, а не однодневный пост является общепринятой нормой. Документ почему-то не осуждает эту порочную и лицемерную практику. Кроме того, и однодневный пост в субботу не находит оправдания в литургическом богословии Православной Церкви, относясь к области “благочестивой самодеятельности”.
Полагаю, что избежать уклона в формализм было бы можно, включив в текст цитату из св. Иоанна Кронштадтского: “Некоторые поставляют все свое благополучие и исправность перед Богом в вычитывании всех положенных молитв, не обращая внимание на готовность сердца для Бога – на внутреннее исправление свое, например, многие так вычитывают правило к причащению. Между тем, здесь прежде всего надо смотреть на исправление и готовность сердца к принятию Святых Тайн. Если сердце право стало во утробе твоей, по милости Божией, если оно готово встретить Жениха, то и слава Богу, хотя и не успел ты вычитать всех молитв. «Царство Божие не в словеси, а в силе» (1 Кор. 4:20). Хорошо послушание во всем матери Церкви, но с благоразумием, и, если возможно, «могий вместити» – продолжительную молитву – «да вместит». Но «не вси вмещают словесе сего» (Мф. 19:11); если же продолжительная молитва несовместима с горячностью духа, лучше сотворить краткую, но горячую молитву. Припомним, что одно слово мытаря, от горячего сердца сказанное, оправдало его. Бог смотрит не на множество слов, а на расположение сердца. Главное дело – живая вера сердца и теплота раскаяния во грехах”.
О причащении на Светлой Седмице (сюда же стоит добавить Святки) документ сообщает: “следует признать соответствующей каноническому преданию сложившуюся в целом ряде приходов и епархий Русской Православной Церкви практику, когда соблюдавшие Великий пост христиане в период Светлой седмицы приступают ко Святому Причащению, ограничивая пост невкушением пищи после полуночи”. У внимательного читателя возникает вопрос: если такова практика “в целом ряде приходов и епархий”, то какова практика в других приходах и епархиях? И как следует к ней относиться? Документ молчит. В этом отношении была бы более уместна другая формулировка:
“Следует признать несоответствующей каноническому преданию сложившуюся в целом ряде приходов и епархий Русской Православной Церкви практику, когда в течение Рождественских Святок и Светлой Седмицы пастыри, сами приобщаясь за Литургией Тела и Крови Христовых, не допускают к причастию мирян, за исключением детей, больных и умирающих, под предлогом невозможности поститься перед Причащением в эти дни”.
Запрет о причащении в дни “женской нечистоты” нуждается не только в ссылках на каноны, но и в богословском разъяснении. Не везде и не для всех смысл этого запрета очевиден. Если в Новом Завете упраздняются все ветхозаветные нормы о материальной нечистоте, как можно объяснить нашим прихожанам смысл этого запрета?
Безусловно, в доработке нуждается пассаж об исповеди.
“Исповедь перед причащением является неотъемлемой важной частью говения, поскольку не только очищает душу для принятия Христа, но и свидетельствует об отсутствии канонических препятствий к участию в Евхаристии. В отдельных случаях, с благословения духовника, миряне, намеревающиеся приступить ко Святому Причащению несколько раз в течение одной недели — в первую очередь, на Страстной и Светлой седмицах, — могут быть в качестве исключения освобождены от исповеди перед каждым причащением”.
Нельзя освободить человека от исповеди. Освободить можно от физкультуры, от прививок, от налогов, от иной повинности. От исповеди нельзя освободить, как и нельзя к исповеди принудить. Исповедь есть прежде всего свободное проявление человеческого духа, совершаемое при нужде и необходимости. Мы говорим о верности церковному преданию, и именно поэтому читателю стоит напомнить о том, что “за две тысячи лет христианской истории таинство покаяния в его настоящем понимании никогда и нигде не совершалось” (прот. Владимир Воробьев). Для полноты Православной Церкви принудительная исповедь вовсе не является условием причащения в отношении членов Церкви, не впадающих в грехи “многие и лютые”, через которые человек отпадает от Евхаристии.
Если исповедь является непременным условием для Причащения в отношении мирянина, почему она не является условием для клирика? Он по определению более благочестив, чем его прихожане? У него другое строение ДНК? Документ не дает ответа на этот вопрос.
Фраза о том, что исповедь “свидетельствует об отсутствии канонических препятствий к участию в Евхаристии” и вовсе переворачивает смысл исповеди с ног на голову. В свете этого пенитенциарного богословия Церковь Христова предстает не как семья, а как толпа, подлежащая фильтрации, а пастырь является не отцом, а сержантом на КПП, главная задача которого — делить своих чад на овец и козлищ, “допущенных” и “недопущенных” к таинству, как зачастую и случается на практике, в атмосфере недоверия и подозрительности.
При доработке документа, в особенности об отношении между исповедью и причастием, необходимо вернуться к эпохальном докладу о. Александра Шмемана о связи между двумя таинствами:
“Превращение исповеди и таинства Покаяния в обязательное условие причащения не только противоречит Преданию, но его действительно искажает. Оно искажает учение о Церкви, создавая в нем две категории членов, из коих одна — миряне — в сущности отлучаются от Евхаристии, как самого содержания и исполнения своего членства, как его духовного источника.… Искажается учение о таинстве Причащения, которое начинает восприниматься как таинство для немногих достойных и чистых, а не как Таинство Церкви: грешников, безмерной любовью Божией всегда претворяемых в Тело Христово. И искажается, наконец, само христианское понимание покаяния: превращается в некое формальное условие для причастия, и на деле все очевиднее заменяет собою настоящую подготовку к причащению, то подлинное внутреннее раскаяние, которым вдохновлены все молитвы перед причащением. После трехминутной исповеди и разрешительной молитвы человек чувствует себя вправе приступить к Чаше, достойным и даже безгрешным, т. е. чувствует, по существу, обратное тому, к чему ведет подлинное приготовление к причастию”.
Чтобы избежать профанации таинства, можно идти по другом пути — созидать Церковь как общину, в которой пастырь знает своих овец, и при отсутствии тяжелых грехов не заставляет их дышать друг другу в затылок перед аналоем за пол-часа до начала Литургии. Так он сможет уделять больше времени для для исповеди тех людей, кто в ней реально нуждается, делая в Церкви первые шаги, или освобождаясь от тяжелых грехов и пороков.
В этом смысле, в документе следует отметить, что практика принудительной исповеди для мирян, имея свои премущества и достоинства, никогда и нигде не являлась общепринятой, и священник может сам, согласно своему пастырскому рассуждению, допускать или не допускать человека ко Святой Чаше, не превращая исповедь в формальность.
Приходится признать, что церковные обсуждения о связи исповеди и причащения (в частности, публикации прот. Павла Великанова), которые имели место в последние годы, начиная с круглого стола в Даниловском монастыре в 2006 году, не нашли никакого отражения в новом документе. Мол, поговорили, полиберальничали, и хватит.
Буквально несколько дней назад епископ Троицкий Панкратий сказал в интервью: “Если человек не чувствует каких-то тяжелых грехов, которые бы его вынуждали искать полноценной исповеди, ему не обязательно перед каждым причастием исповедоваться. Таинство Покаяния — это ведь важное самостоятельное таинство, «второе крещение» и недопустимо его сводить к некоему обязательному придатку к Евхаристии”.
Едва ли кто-то сможет обвинить столь почтенного святителя в обновленчестве и модернизме. Однако в свете нового документа и он обречен быть маргиналом и “под подозрением”. Полагаю, итоговый документ должен отражать мнение не только крайних традиционалистов, но и пастырей, настроенных на раскрытие исторического и богословского смысла обоих таинств. В документе могли бы прозвучать следующие слова:
“Пастырям следует помнить, что общее причащение за Трапезой Господней является условием созидания церковной общины. Именно общинность церковной жизни создает доверительные отношения между священником и его прихожанами; зная жизнь каждого из своих прихожан, священник может допускать их к Причащению, не принуждая их к исповеди. Каждому из них он может рекомендовать приступать к таинству исповеди с определенной частотой, причем исповедь в этом случае не должна совершаться конвейерным методом; каждому священник должен уделить необходимое для исповеди время”.