Протоиерей Николай Солдатенков: надо уметь отдавать лучшее Родине

Такому батюшке хочется исповедоваться. Открывать душу. Протоиерей Николай Васильевич Солдатёнков способен выслушать человека до донышка. Найти слова прощения и утешения. Беседа со священником прихода святых Стефана и Германа (МП) во Франции, потомком мецената Козьмы Солдатенкова в газете «Вечерняя Москва».

– Николай Васильевич, вашей родословной позавидует любой россиянин.

– Я большой болтун, поэтому вы меня останавливайте, пожалуйста. Со стороны мамы мы потомки Александра Сергеевича Пушкина и Николая Васильевича Гоголя. Сам писатель был холостяком и детей не имел. Но его сестра, Елизавета Гоголь, вышла замуж за Владимира Быкова. Их единственный сын, Николай Владимирович Быков, служил в 13-м гусарском Нарвском полку под началом Александра Пушкина сына поэта), исполняя обязанности его адъютанта. У Александра Александровича была дочь – Мария. Они полюбили друг друга, обвенчались. Родили 10 детей. Одна из них – моя бабушка Елизавета Николаевна Быкова (по мужу Савицкая).
Теперь линия со стороны дедушки. У знаменитого купца Козьмы Терентьевича Солдатёнкова был брат Иван, в сорок лет он умер, оставив сиротой семилетнего сына Василия. Вот Василия, моего прадеда, и взял на воспитание Козьма Солдатёнков. Когда Василий Иванович стал отцом, то сына, а моего деда, он назвал Козьмой в память своего дяди и благодетеля.
Семья отца (ему минуло 8 лет) покидала Россию через Ригу, Латвию. А семья мамы ей сравнялось шесть) – через Одессу, Константинополь.
Они встретились в Париже в центре русской эмиграции на ступеньках Православного кафедрального собора Александра Невского, где вскоре и обвенчались. В тридцать восьмом году на свет появился я.

– Николай Васильевич, ваш русский великолепен!

– Родители учили меня русскому языку с малых лет. Но французская школа, лицей, служба в армии – говорить на языке родины мне там было просто не с кем. И я начал его практически забывать. Но по воле Божьей я стал посещать православные курсы. И стал вспоминать русский через церковно-славянский язык.

– Когда вы впервые посетили Россию?

– В 1965 году. Чтобы купить билет на поезд, я работал круглые сутки целый месяц сторожем в гостинице. Я приехал в Москву к своей тете. Конечно, она расстаралась, и мы пошли в Большой театр на «Пиковую даму», а потом поехали в Троице-Сергиеву лавру. Там я приложился к мощам преподобного Сергия.
Через 12 лет меня рукоположили в священники – в День преподобного Сергия Радонежского.
Здесь, в Москве, меня посетило чувство, что я всегда был русским. Словно уезжал на время, а спустя много-много лет вернулся домой. Такая неизбывная радость царила в моем сердце…

– Вам удалось побывать в особняке Солдатёнкова на Мясницкой улице. Какие ощущения вы там испытали?

– В 1991 году – это моя вторая поездка в Россию – я пошел туда. В доме при входе сидел швейцар. Я объяснил ему, что я потомок Солдатёнкова, – можно ли войти в дом? Он попросил подождать. Стою. Спустился человек в форме. Представился полковником Герасимовым. И говорит: милости просим, проходите, я кое-что вам покажу.
Конечно, посмотреть все (понимаете, мне так хотелось это сделать!) было невозможно. И я осознал это с первых минут.
Сами знаете – у военных слишком много секретных мест. Но кое-что я увидел. У меня дома есть фотография особняка на Мясницкой Козьмы Терентьевича, где снята какая-то комната. И «главное действующее лицо» ее – огромный буфет.
Представляете, я захожу – а вот он, буфет! На своем собственном месте! Правда, он оказался совершенно пустым – никакой посуды. Но это было не главное – радость от родной вещи я тогда испытал. Показали мне комнату, которая прежде была молельной Козьмы Терентьевича. На окне я увидел кусочек креста. Я так разволновался… У меня была маленькая кинокамера – я решил снять дом еще и снаружи: – Что вы тут делаете, шпион? – услышал я голос за спиной. Какая-то женщина кричала, что это снимать нельзя. Видно, швейцар услышал. Потому что вскоре появился тот самый полковник Герасимов. Я, воспользовавшись суматохой, продолжил съемку. Через четверть часа женщина подошла ко мне и стала извиняться. Да, такие времена тоже были.

– А какие-то семейные реликвии хранятся в вашем доме?

– Да, и немало, ведь мой дом друзья называют «Русским домом» в Бургундии. Но самая дорогая из них связана с именем деда, Козьмы Васильевича, флотского офицера. Во время Цусимского сражения в Корейском проливе крейсер «Олег», на котором он служил, получил множество пробоин.
Но дедушке повезло: он чудом остался жив. В память друзей и в благодарность за свое спасение он заказал в мастерской Фаберже напрестольный крест золотого литья, который и стал памятным вкладом моряка в храм «Спаса-на-Водах» (который петербуржцы называют еще Цусимской церковью). В 1930-е годы храм был снесен (все церковные ценности пущены с молотка). Золотой крест Козьмы Васильевича приобрела на аукционе богатая американка. Видимо, был в том тайный Божий промысел – эта бесценная реликвия попала в ее добрые руки.
В Париже, где американка проездом остановилась в русском доме Треповых, она показала свое необычное приобретение главе семейства.
Старый генерал первым обратил внимание на надпись, выгравированную на оборотной стороне креста: «Дар лейтенанта Козьмы Васильевича Солдатёнкова в память дорогих друзей, погибших в бою».
И год освящения храма –1911й. Но еще большим удивлением для заокеанской гостьи стало то, что сам даритель жил в одном из парижских пригородов. Эта добрая женщина разыскала деда и вернула ему храмовый золотой крест.

– Так теперь вы владелец этой драгоценной реликвии?

– Нет, лишь ее хранитель. Так завещал дед. Золотой фамильный крест я передам в Петербург, в Цусимскую церковь, как только ее восстановят и в ней зазвонят колокола. Я вхожу в состав Попечительского совета строящегося храма. А пока в городке Семюр-эн-Оксуа, близ Дижона, где я живу с семьей, каждый год в конце мая, когда две эскадры, русская и японская, сошлись в бою близ острова Цусима, совершаю с золотым крестом панихиду по погибшим морякам…