Протоиерей Алексий Уминский: Мы в Церкви постольку люди, поскольку друг другу нужны
Мы очень привыкли к словам о том, что Церковь — это тело Христово, и воспринимаем подчас эти слова несколько отстраненно, как бы богословски отдаленно: дескать, это же не по-настоящему тело Христово — это некий образ, символ, который надо для себя расшифровать. Но при этом — в Посланиях апостольских — апостол Павел подчеркивает совершенно конкретную телесность: Церковь — это плоть Христова.
Святитель Иоанн Златоуст в одном из своих огласительных слов говорит следующее: «Церковь исходит из ребра Христова, подобно тому как из ребра Адама произошла его супруга Ева». Свидетельствует о том же и апостол Павел, говоря: мы члены тела Его, от плоти Его и от костей Его (Еф. 5, 30). И само по себе библейское повествование тоже говорит нам не об абстрактном «созидании», а именно о рождении Церкви.
Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них,— это говорит Христос (Мф. 18, 20). И из этого мы можем понять, что всё человечество было задумано Богом как Церковь. Всё человечество мыслится в русле некоего всеобщего единения в Боге — и в этом смысле первая Церковь создается в лице первого человека Адама и жены его Евы.
По мнению некоторых святых отцов, Бог, творя Еву из ребра Адама, отделяет мужское от женского. Но я бы хотел высказать здесь совсем другую мысль: как раз всё ровно наоборот — не разделяется мужское и женское, а творится мужское и творится женское, причем как нечто совершенно особое.
Весь животный мир уже живет в половом разделении: в нем есть самки и самцы, особи одного пола и особи другого пола. Адам и Ева — не из этого ряда: они не самка и самец, они не «особи» — они люди, человечество. И не пол в человеке созидается, а творится именно мужское и женское — творится та разность, которая дает возможность двум людям в любви друг друга дополнять.
И это одновременно и раскрытие Адама до некой полноты, и некое разделение человека, в котором один без другого не полон, один без другого не совсем человек. У животных нет мужского и женского — у них нет нужды в единстве, их половая функция существует только для того, чтобы продолжался род.
А в человеке это всё иначе: это основано на некой огромной нужде в другом, и без этой нужды не рождается в человеке главное. И Церковь — это, собственно говоря, тот организм любви, где каждый нуждается друг в друге. И в ней мы постольку люди, поскольку друг другу нужны. Если человеку никто не нужен, то он в каком-то смысле, как говорил преподобный Иустин Попович, «внечеловек», или «мимочеловек».
Умножить не численность — умножить любовь
Адам говорит о Еве: вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей (Быт. 2, 23). То же, как мы уже вспомнили, говорит апостол Павел в отношении Христа и Церкви. И о том же самом говорится в чине венчания: «Боже Святой, создавший из праха человека и из ребра его образовавший жену, и сочетавший с ним помощника, соответственного ему, ибо так угодно было Твоему Величеству, чтобы не одному быть человеку на земле».
И здесь содержится ответ на то, что же является целью брака, ради чего брак существует. Очень часто можно услышать, что христианский брак своей целью имеет чадородие,— но нет. Чадородие — это природа брака, и она такова у всех народов, во всех верах,— а целью христианского брака является исполнение любви.
Фото: Olga Galkina / Flickr
И здесь можно провести аналогию с тайной Святой Троицы: каждая Ее ипостась наполнена смыслом любви — это любовь отеческая, любовь сыновья и любовь утешительная, то есть фактически материнская любовь Духа Святого.
И потому соединение в браке — это не только соединение в природе. Это соединение в образе Божием, данном человеку. Собственно говоря, это и есть действие любви. И в связи с этим мне бы хотелось сказать немного об интимности в семье. Это тема, которая обычно подвергается, скажем так, очень строгому на нее взгляду. В среде верующих людей часто высказывается мнение, что интимные отношения в семье, супружеские соития существуют исключительно ради функции детородной: плодитесь и размножайтесь (Быт. 1, 22), и наполняйте собой землю.
Да, такая заповедь тоже дана человеку, без сомнения. Но дана она не так, как дана была животному миру. Это совсем другая категория ответственности, потому что это заповедь не об умножении численности — это заповедь об умножении любви.
И плодиться для человека — не всегда значит просто буквально умножать количество человеческих существ; плодиться и умножать собой землю — значит человечеством, любовью ее наполнять.
Интимные отношения между мужчиной и женщиной до брака и вне брака рассматриваются Церковью как грех блуда, и это совершенно правильно: христианин призван хранить чистоту и целомудрие не только в действиях, но и в помыслах, потому что похоть, зачав, рождает грех, а сделанный грех рождает смерть, как говорит апостол Иаков (ср.: Иак. 1, 15). Апостол Павел утверждает, что блудники Царства Божия не наследуют (см.: 1 Кор. 6, 9).
Каноническая норма — отлучение от причастия за грех блуда на семь лет, за прелюбодеяние — на пятнадцать лет. И нужно понимать, что это было принято не только потому, что грех блуда имеет очень серьезное разрушительное действие на человека, но и именно потому, что эти отношения между мужчиной и женщиной, заложенные Богом, настолько высоки, настолько святы и настолько таинственны.
Но порой в связи с этим приходится слышать иное: дескать, само соитие мужчины и женщины греховно, это только лишь уступка плоти и это нечто такое, что может быть использовано только по назначению — ради рождения детей. Из этого делается два вывода: что отношения между супругами не могут быть «чистыми» по определению и что всякое соитие не с целью зачатия является грехом.
Исходя из подобных взглядов на интимную близость, верующие супруги начинают избегать этих отношений, опасаются проявлять нежность друг к другу, испытывают чувство вины. Это приводит к охлаждению между ними, а порой и к разрушению брака. Надуманное и неоправданное супружеское воздержание может стать причиной психических срывов; но бывает и другое, и это еще хуже,— вынужденная, навязанная многодетность, понести которую семья не может, отчего часто страдают прежде всего сами дети.
Целомудрие — не система запретов
Когда мы говорим о том, что грехопадение исказило образ Божий в человеке, следует помнить, что это коснулось не только сексуальной сферы,— искажены и ум, и воля, и все человеческие чувства, так что делать в этом смысле упор на интимную сторону по меньшей мере некорректно.
Но кроме того все дары Божии можно и должно обращать во спасение, даже если они искажены первородным грехом. И интимную близость как исполнение любви — безусловно, тоже. А то, как это будет, определяется личной внутренней свободой каждой семьи и зависит только от самих супругов — ни от кого и ни от чего другого.
И здесь отдельным вопросом стоит вмешательство священника в интимную сферу жизни супругов: нужно сказать, что оно может нанести очень серьезный ущерб семейному счастью. Знаете, у нас в некоторых местах еще существует такая дикая практика: священники отказывают молодоженам в причастии во время венчания по причине того, что впереди у них первая брачная ночь.
«Как можно причащаться, если потом у вас будет “это”? Такое причащение будет только в осуждение!» Здесь проявляется полное непонимание того, что и то, и другое — по сути таинства: таинство причащения Тела Христова, плоти Его — и таинство супружеского соития в единую плоть.
И в этом, или примерно в этом, истоки того, что целомудрие у нас воспринимается как система запретов. Так порой детей и подростков и учат целомудрию: постоянно говорят им о том, чего им нельзя, куда им не надо смотреть, чего им не следует слушать, о чем не говорить, чего не чувствовать и чего себе не позволять.
Фото: patriarchia.ru
Но очевидно, что в нашем обществе эта система запретов уже давно не действует. Когда-то она действовала: в девятнадцатом веке и даже еще в первой половине двадцатого, потому что социальные отношения были выстроены таким образом, что всё внешнее поведение человека было подконтрольно общественному сознанию. Но сейчас, даже не касаясь всего прочего, эта система в принципе нежизнеспособна.
Правильное понимание целомудрия исходит из правильного понимания супружеского соития: это одна из великих тайн, в которой двое становятся единым существом; это не уступка грешному естеству, а великий дар, как и всё, что дано для созидания великого.
Целомудрие не может восприниматься как некая техническая вещь, как некое противоядие скверне, под которой в этом случае подразумевают любую физическую близость, даже после венчания.
Мне в связи с этим запомнился вопрос одной женщины-христианки, у которой были сложности в браке; это не тайна исповеди, это был просто разговор: «Батюшка, когда мне все-таки приходится быть близкой с супругом, я во время этого читаю Иисусову молитву. Я правильно делаю?»…
Опыт познания
Собственно говоря, человеческая любовь осуществляется через познание. Ведь любить можно только того, кого ты знаешь, причем не просто знаешь, а кого ты по-настоящему глубоко познал,— и верить тоже можно только тому, кого ты знаешь. Нам дана заповедь возлюбить Господа Бога всем сердцем своим, всею мыслью своею, всею душою своею, всем разумением своим и всею крепостью своею (ср.: Лк. 12, 30). «Всею крепостью» — значит всем телом, то есть эта любовь — понимаете? — в том числе и в нашей плоти.
И познание — тоже в том числе плотское. Поэтому Адам и Ева познали друг друга и соединились в этой любви. И можно даже сказать, что через это человечество получило возможность двигаться дальше, то есть познавать Бога, уже имея этот опыт познания — опыт взаимопроникновения, соединения воедино.
Богопознание — это путь желания этого проникновения: того, чтобы Бог, Который каждого из нас знает до конца, пронзал нас Своей любовью, и это знание вызывало в нас такое же пронзительное желание узнать Его. И в первую очередь — в таинстве Евхаристии. Церковь — это тоже форма соития, только совершенно иного: соития, в котором мы становимся единым телом со Христом, в котором мы и Он буквально друг в друга проникаем.
Любовь — это то, что делает единым существом. И супруги в этой любви могут стать настолько едиными, что им уже не нужно будет плотское соединение. Поэтому и написано, что в Царствии Небесном уже не женятся и не посягают друг на друга (см.: Мф. 22, 30), потому что там уже все едины, уже все пронизаны этой любовью и соединены друг с другом во единого Духа Святого причастии.
Рожденные от плоти
Христос рождается на земле реальным образом, во плоти. И Церковь — тоже рождается, мы в самом начале об этом сказали: именно рождается, а не создается. Это рождение на земле той же плоти Христовой, того же тела Христова. Часто мы мыслим о рождении от Духа в какой-то уже законченной категории: мы приняли таинство крещения — и это рождение от Духа произошло.
Но нет, оно не произошло — оно происходит. Человек рождается в Церкви — в этой плоти Христовой рождается. И когда мы читаем в Евангелии: Рожденное от плоти есть плоть, а рожденное от Духа есть дух (Ин. 3, 6), не нужно это понимать как противопоставление: от Духа хорошо родиться, а от плоти — плохо. Когда говорится, что рожденный от плоти есть плоть, речь идет о нас и о Христе: мы рождены от Его плоти, и поэтому, собственно говоря, Церковь — это таинство родства. Как говорил святитель Афанасий Великий, Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом.
И вот это рождение от плоти Христовой и есть самое главное в Церкви — оно делает бесплотного, вечного, всемогущего Бога и плотского, ограниченного, смертного человека едиными — и не просто едиными, а едиными во плоти. Ведь и вознесение Христа совершилось во плоти — Он во плоти воссел одесную Отца, и мы воскреснем тоже телесно. И наши тела будут соприродны Самому Христу: кость от костей Его, плоть от плоти Его — это мы.
Помню, я рассказывал как-то на встрече о смысле Евхаристии — о том, зачем мы причащаемся. Надо сказать, многие из нас привыкли, что причастие — это наше собственное дело, наше собственное освящение, что мы причащаемся, когда нам надо — для того чтобы прибавилось сил, чтобы вылечиться от болезни, избавиться от грехов, то есть получить некую духовную поддержку.
И я попытался объяснить, что причастие — это нечто другое. Это то же самое, что, допустим, сидит женщина, и у нее на руках ее младенец. И для нее никого дороже нет — это ее плоть и кровь. Так же и мы — на руках у Господа, и именно то, что через причастие, через это взаимопроникновение, мы становимся Ему уже совершенно родными, дает нам возможность быть в буквальном смысле Его детьми и называть Его своим Отцом.
Фото: Vk / Симбирская митрополия
Вопросы и ответы после выступления
— Вы сказали, что целомудрие — это правильное понимание, а не запреты. А как тогда учить целомудрию?
— Думаю, что этот вопрос каждый решает, исходя из собственного опыта. Когда я пытаюсь говорить об этом с молодежью в нашем храме или просто с близкими мне подростками, то говорю о высоком предназначении человека и о том высоком в браке, что невозможно просто так отдать кому-то, просто так разменять.
Невозможно свое тело, как пишет апостол Павел, отдать блуднице (см.: 1 Кор. 6, 15–16), потому что каждый из нас — храм Духа Святого и Бог в нас живет. Мы не можем говорить об этом в рамках запрета, но говорить о любви и о том, что делает с человеком любовь, как два человека становятся единым существом, как эти два человека неразлучны потом в Царствии Небесном становятся, о том, как любовь действует в нас, как она действует в Церкви,— обязательно нужно.
К слову, у нас очень сложно с пониманием того, как действует любовь в Церкви: мы не понимаем своего места в ней, мы всё время сами по себе, мы не ищем этого единства, мы легко от этого единства отказываемся.
Мы, каждый раз произнося Символ веры, свидетельствуем, что она единая,— а какая она для нас единая? Мы умудряемся находить в ней возможность от кого-то отделяться, с кем-то не причащаться, с кем-то не молиться, с кем-то за одним столом не сидеть. Мы выискиваем среди канонических норм огромное количество поводов для того, чтобы кого-то не полюбить.
Поэтому когда мы говорим о целомудрии, мы говорим прежде всего о любви,— и о том, что именно целомудрие дает любви в браке редчайшее качество, когда двое принадлежат друг другу по-настоящему и до конца. А как это сказать? Надо думать об этом, надо искать слова и надо делиться прежде всего своим собственным опытом, конечно.
— Если следовать тому переводу Библии, который мы имеем, Господь сотворил Еву, пока Адам спал. Но если перевести более точно, Адам был введен в исступление, то есть, надо понимать, всё видел, но ничего не чувствовал. Это, на ваш взгляд, что-то меняет в истории об Адаме и Еве или нет?
— Нет, не думаю, что это что-то меняет, потому что это же не пересказ коротенького и вполне доступного нашему уму события. Речь идет о том, что неизобразимо, в том числе и в словах. Творение Евы — величайшая тайна, которая выражена в неких символах, в неких словесных мифах. И поэтому состояние Адама могло быть и исступлением, и одновременно сном. И под словом «сон» может подразумеваться всё что угодно, я не воспринимаю эти слова абсолютно буквально.
— Если муж не верит в Бога, увлекается различными практиками, применимо ли сказанное вами о единстве к такому браку — зарегистрированному, но не венчанному?
— Есть слова апостола о том, что муж неверующий освящается женою верующей, а жена неверующая освящается мужем верующим (см.: 1 Кор. 7, 14). Я так для себя понимаю: освящается — значит спасается, то есть он становится святым через эту любовь жены к нему, которая долготерпит, милосердствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит злого, всему верит, всего надеется, всё переносит (ср.: 1 Кор. 13, 4–7).
Вот эта любовь как свойство Божие, в человеке родившаяся и передаваемая другому человеку, является спасительной силой, потому что всех нас спасает Божественная любовь, она приходит в мир как любовь спасительная — к тем, кто этой любовью еще не обладает. И если человек вдруг умеет так любить, да еще такого человека, который от Бога отворачивается, то эта любовь любимого человека с собой приводит в вечность. Но это я так думаю, со мной может кто-то не соглашаться.
— Хотелось бы услышать ваше мнение по поводу того, что настоящий брак может создать только здоровая личность с другой столь же здоровой и полноценной личностью.
— Нет, конечно. Я как раз об этом в начале сказал: как хорошо, что мы очень несовершенны все,— из-за того, что человек несовершенен, он бесконечно нуждается в другом. И всякое несовершенство в человеке есть не повод для отторжения, а повод полюбить, пожалеть, повод прийти на помощь. И в браке это, конечно же, тоже имеет место.
— Вы упомянули, что опыт познания другого человека в близости — это важнейший опыт для познания Бога. А как же монахи?
— Брак — это нечто естественное для человека, а монашество — это сверхъестественное. В человеке может быть сверхъестественная способность глубочайшим образом познавать Бога и оставаться при этом одному, но это свойство какого-то очень небольшого количества людей, которые имеют, как говорят, ангельское призвание.
— Вы говорили, что любовь — это соединение, познание. Так происходит в любви мужчины и женщины. А как это происходит в дружбе?
— Это тоже очень близкие отношения, и хотя они не идут через плотское соединение, они всё равно идут через познание другого. Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин. 15, 13). Сам Христос говорит о том, что дружба — это сторона любви.
Христос Своих учеников называет всё время друзьями — это очень важно, что у Христа есть друзья. И отношения дружбы могут быть величайшими. Любовь многообразна, мы просто говорим о любви супружеской как об особенной любви — не единственной, а особенной, которую можно сравнить с тайной Церкви.
— В продолжение вопроса: возможна ли дружба между мужчиной и женщиной?
— Возможна дружба между мужчиной и женщиной, между мужчиной и мужчиной, между женщиной и женщиной, между двумя мужчинами и двумя женщинами и так далее.
— Я как психолог вижу порой христианские семьи, где очень напряженная атмосфера: люди давно вместе, между ними нет особо никакой любви, но они живут, потому что у них есть дети, потому что они христиане и они венчаны. Понимаю, что это вопрос очень непростой, но как с этим быть?
— Только не любят они друг друга, а так христиане, конечно… Я не знаю, как ответить на этот вопрос. У Льва Николаевича Толстого написано, что все семьи счастливы одинаково, а несчастны по-разному. И все люди по-разному приходят к тому состоянию, когда любви, как им кажется, нет. Была ли эта любовь? Хранили ли люди эту любовь, берегли ли ее, умножали ли ее или просто пользовались этой любовью как неким прекрасным горючим, которое будоражило кровь, наполняло жизнь яркими красками, а потом закончилось, и всё потухло?
Здесь еще важно понимать, что любовь — это не чувство, это свойство. И это не чувство Бога к нам — это Он Сам.
Чувство — это то, что человек испытывает время от времени: чувство голода, чувство жажды, например. Захотел поесть — поел, захотел попить — попил, захотел подышать свежим воздухом — прогулялся, захотелось прекрасного — сходил в Пушкинский музей…
Если любовь поставить в этот ряд — в ряд чувств, то она обязательно рано или поздно закончится. Но если к ней относиться по-другому — как к полноте жизни, как к самой жизни, как к тому, что делает человека человеком,— она не кончится никогда, она будет тебя вести дальше и дальше.
Протоиерей Алексий Уминский. Фото: Владимир Михайлов / Друзья Фонда «Духовное наследие митрополита Антония Сурожского» / Facebook
— У меня есть вопрос, который имеет отношение лично ко мне, к истории моих родителей. Вы сказали, что браку свойственно единство с любимым человеком в вечности. Моя мама прожила много лет с моим отцом в очень большой любви, а потом папа умер, и спустя несколько лет она вышла замуж во второй раз и венчалась. Непонятно: как будет в Царствии Небесном?
— Не беспокойтесь, в Царствии Небесном всё будет хорошо. Поверьте, ее любовь к вашему отцу никуда не делась.
— Когда речь идет об интимности в семье, о соединении, так или иначе возникает вопрос личного пространства. Человек, особенно привыкший жить один, остро чувствует, что теперь в его жизни появился другой — со своим личным пространством. И это столкновение пространств подчас влияет на способность воспринимать единство — и в Церкви тоже.
— Этот вопрос касается еще одного глубокого онтологического состояния человека — свободы. Мы говорили о любви, что это не чувство,— и то же самое можно сказать о свободе. Настоящая свобода дается человеку с тем же огромным трудом, с каким дается любовь. Мы видим, как в той же Книге Бытия Господь ограничивает Свое собственное пространство ради пространства человека. Ведь грехопадение совершается, скажем так, на территории Бога и в Божественном присутствии,— но Господь не переступает ту границу, за которой Адам и Ева уже создали себе иное пространство — пространство отчуждения.
Он в это пространство аккуратно стучится: «Где ты, Адам?», как будто не видит. Это и есть дарование свободы, и это, прежде всего, дарование своего собственного пространства другому — для того чтобы тот человек учился поступать по отношению к другим так же. И в супружестве должно иметь место постоянное добровольное ограничение своего пространства ради свободы того человека, который рядом.
И в этом смысле очень важно такое понятие, как послушание. Обычно о послушании говорят в таком контексте, что жена должна быть послушна своему мужу, должна «убояться» его и так далее. И в связи с этим бывают споры о том, кто кого должен слушать, кто кому должен быть послушен. И вот оказывается, что первое послушание берет на Себя Господь: сначала Он слушает и сначала Он слушается, не переступая ту границу, которую пролагает Адам.
Можно сказать, что Он находится во внимательном послушании к тому, что творится с человеком, о чем этот человек просит, о чем он молится,— а мы, когда просим в молитве «Отче наш»: «Да будет воля Твоя», выражаем, в свою очередь, согласие на послушание Богу.
Муж и жена тоже находятся в неком подобном послушании — послушании исполнения любви. «Я тебя слышу, я к тебе прислушиваюсь, я готов исполнить твою волю». А слово «воля» — это ведь синоним слова «свобода», то есть «да будет воля Твоя» — это «да будет Твоя свобода действовать во мне».
И в этом смысле не только любящие супруги находятся в послушании друг другу, но и родители находятся в послушании своим детям. Когда ребенок еще младенец, они в постоянном послушании у него: он запищал — они прибежали. Они ежеминутно вслушиваются: что для него сделать, что ему дать, чего ему хочется? А ребенок, подрастая, постепенно начинает, в свою очередь, оказывать послушание родителям. И таким образом возникает общее личное пространство семьи: из того пространства, которое даруется друг другу в любви.
— Прозвучала такая мысль: цель брака — исполнение любви. А могут помимо этого быть какие-то индивидуальные цели в браке у мужчины и у женщины?
— Нет. У человека, состоящего в браке, могут быть свои индивидуальные цели — скажем, хорошая работа, образование, машина, дача… Но это не цели брака, они к браку как таковому не имеют никакого отношения.
— Часто бывает так: у человека появляется семья, и он фактически сосредотачивается на ней, а то служение, которое он нес в церковной общине, отходит на второй план, и порой даже как-то теряются его внутренние связи с членами прихода. Это неправильно? Или все-таки это правильно?
— Это естественно для человека. А чтобы Церковь стала для нас семьей, нужно, чтобы наша семья стала Церковью. Пока у нас не будет в семье настоящего служения любви, Церковь для нас не превратится по-настоящему в семью.
Общинность в Церкви вырастает из общности с самыми близкими людьми; она появляется там, где люди знают, что такое любить друг друга, как другого не ранить, как другого не напрягать, где люди понимают, что нельзя другого ломать, что нельзя у другого отнимать личное пространство, что надо быть снисходительным. Всё это должно быть в храме, в приходе, но сначала это должно быть в семье.
Видео: Игорь Давыдов