Анна Данилова, главный редактор «Правмира»
Почти каждый день мне пишут с вопросом: как сделать так, чтобы пустили в реанимацию к родному человеку. Мне, представляете? Журналисту. Сколько таких вопросов пишут врачам? Сколько людей не могут попасть к своим самым близким, сколько матерей воюют за право быть рядом с ребенком и ухаживать за ним.
Это не вопрос к врачам.
Реаниматологи – это великие люди, которые работают в сложнейших условиях нередко переполненных реанимаций.
«Проблема с нормальным обучением среднего медперсонала и с адекватной зарплатой. Нельзя требовать качественной работы от уставших и озлобленных людей» — написал нам врач-реаниматолог.
Это проблема организации процесса.
Нельзя унижать.
Нельзя оставлять лежать голым.
Нельзя скупиться на ширму.
Нельзя скупиться на памперсы.
Нельзя оставлять ребенка одного без матери.
Я смотрю на то, что делает Нюта Федермессер и понимаю, что нет непреодолимых вещей. В московских хосписах люди тоже лежали голыми и привязанными, а потом, когда московский паллиатив возглавила Нюта, оказалось, что можно не привязывать. Можно мыть. Можно одевать. Можно открыть двери и пускать родственников, можно пускать круглосуточно и вообще денег вполне на все хватает.
«Без боли, грязи и унижения» — это девиз Нюты в деле хосписов. И это главное про реанимацию.
«Хосписы стали открытыми. Я очень хорошо помню, когда я пришла сюда, в ЦПМ, больше года назад вместе с комиссией. Запах и уныние, масса пациентов, привязанных какими-то тухлыми бинтиками, и это всё воспринималось как норма. Пациенты были голые, в памперсах под простыней, и в этом унижения никто не видел».
«Когда мы открыли двери на 24 часа в сутки 7 дней в неделю для родственников, а потом для волонтеров, то первое, что ушло — хамство. Вместе с хамством уходят люди, которые не могут выносить дополнительной нагрузки в виде постоянного эмоционального напряжения. Если ты в целом не привык говорить вежливо и улыбаться, а тут все время какие-то бесконечные люди, у таких людей возникает ощущение, как будто в хосписе всегда комиссия. Такие сотрудники ушли первыми».
Дети НЕ ДОЛЖНЫ лежать без родителей. Никогда. Особенно, если ребенок в критическом состоянии, он не должен ни при каких условиях уходить без мамы. Его реанимируют до бесконечности, а мамы или близкого человека рядом нет… В страдании и боли ребенку очень сильно нужна рядом мама. Нельзя ребенку быть одному.
Взрослому тоже очень нужна мама. Ну или какой-то близкий человек. А ребенок просто обязан быть с матерью, отцом, со своим главным взрослым.
Поставить ширмы, накрыть простыней и пледом и менять памперсы — это не революция.
В обсуждении статьи Лидия Мониава, руководитель детского хосписа «Дом с маяком» написала:
В России крепкая традиция закрытых учреждений – интернаты, детские дома, тюрьмы, психиатрические больницы, отделения реанимации… В любом закрытом учреждении неизменно начинает твориться ад – сильные обижают слабых, человеческое достоинство и вообще все человеческое – ничего не значит.
Журналисты в каждом интервью меня спрашивают – ну что, стало лучше с реанимациями? Нет, не стало. Прямо сейчас в хосписе несколько пациентов находятся в разных реанимациях города Москвы. Вот какие письма я получаю:
«N. госпитализирован на скорой помощи. Находится в реанимации. Вчера маму к нему не пустили, сегодня обещали пустить после 17.00».
«N. в реанимации. Утром мама сидела у дверей реанимации. Маму в реанимацию пока не впустили и никто из врачей не выходил к маме. О состоянии мама ничего не знает уже как 2 часа. С папой стоят под дверьми».
«N. по-прежнему в коме, по остальным показателям стабилен. Маму пускают с 15 часов. Можно находиться каждый день до 21 часа».
Хочу чтобы все знали – родственники имеют право не на посещение, а на круглосуточное пребывание в отделении реанимации. И добиваться мы должны именно этого.
А вот, как это бывает. У одних так:
«Сестра 10 дней лежала в реанимации, маму к ней не пускали, пока она не пошла комкаем с подарками и подношениями (был как раз канун Нового гола), потом пустили на 15 минут.
Вышла оттуда постаревшая лет на 20, говорит, у доченьки под капельницей вся рука затекла. Все просила врачей переставить капельницу, а в ответ лишь: она в коме, ничего не чувствует.
7 января сестренки не стало… Мама выла и металась по больнице как раненый зверь, врачи побоялись и пустили её к дочери, на каталке, закрытой простыней. Никогда не забуду как мама в голос выла от бессилия, что не дали попрощаться когда была жива Юлька.»
А у других так:
«Я была с папой в реанимации когда он умирал. Мы дежурили пару суток по очереди у его постели. Ничего важнее этого в моей жизни пока нет. Я не представляю, что он умер бы там один. Но крайне сожалею, что мы пробились туда только когда он уже был в медикаментозной загрузке. И то, я теперь знаю, насколько человек все чувствует. Это невыносимая жестокость — не пускать в реанимацию.
Как нас туда пустили? Я и сейчас не думаю что об этом стоит писать в интернете».
Вот тут инструкция о том, как попасть в реанимацию.
Мы будем вести эту тему.
Мы будем говорить с врачами, мы будем говорить с пациентами, мы будем собирать западный опыт.
Мы будем писать об этом много. Если вам есть что рассказать о реанимации, пишите нам на info@pravmir.ru
Без боли, грязи и унижения.