«А вы-то его слышите?» – «Всё, что просит, делаю!»
– Распространенная ситуация: трехлетний ребенок исчеркал листок бумаги какой-то бурной калякой-малякой. Взрослый спрашивает: «Это что?» «Машина!» – радостно отвечает ребенок. «Да какая же это машина? – возмущается взрослый. – Машину надо рисовать вот так!» И ему, взрослому, невдомек, что ребенок в свои три года вовсе и не пытается ИЗОБРАЗИТЬ машину.
А что же он делает, в таком случае? Ну, например, помечает свое ощущение от быстро несущейся машины, от ее крутящихся колес. А взрослому недосуг задуматься и расшифровать детский рисунок. Взрослый мыслит стереотипами. И неудивительно, что радость ребенка от совершенного им открытия угасает, доверие к взрослому исчезает…
А взрослый просто обязан понимать, что трехлетний ребенок в принципе не рисует «по схеме». И рисунок его – это вовсе не то, с помощью чего он пытается что-то изобразить. Он с помощью своего рисунка метит какие-то свои переживания, свое воображение. И оттого за каждой «калякой-малякой» у него может скрываться целый мир воображения и фантазий.
Это могут быть и страшилки, и приключения – да мало ли что. И очень важно, чтобы эти тайные детские миры были интересны окружающим ребенка взрослым. И если мы оказываемся способными прислушаться к этому миру – ребенок будет нам благодарен, он будет прислушиваться к нашим мирам. Если мы вслушиваемся в ребенка, то он научится вслушиваться в нас. Это абсолютный закон.
Вот ко мне приходит очередная мама и жалуется: «У меня такой непослушный ребенок! Я ему сто раз одно и то же говорю, а он меня не слышит!» Я спрашиваю: «А вы-то его слышите?» – «Всё, что просит – всё делаю!» «Э, нет! – говорю. – Слышать – это пытаться понимать, что происходит ВНУТРИ вашего ребенка. Что происходит в его чувствах и мыслях в тот или иной момент времени!» И, представьте, для мамы это абсолютное открытие. Ей в голову не приходило, что важнейшая задача родительства – это вчувствование в мир детских переживаний.
Вечная история: пятилетний ребенок играет на ковре в какие-то свои игры и что-то сам себе при этом бормочет. Я спрашиваю маму: «Как вы думаете, о чем он сейчас сам с собой говорит?» – «Да ерунду какую-нибудь, какая разница?!» А я присаживаюсь рядом с ребенком и начинаю вслушиваться.
И в какой-то момент какие-то его фразы начинаю воодушевленно повторять. Просто повторять – слово в слово. Но – раскрашивая своими интонациями. И я еще не видел ребенка, которого это не привело бы в состояние радостного восторга: ведь это так здорово, когда тебя СЛЫШАТ.
И это стимулирует ребенка к тому, чтобы говорить всё больше и всё интереснее. Стимулирует к тому, чтобы вступать со взрослым в диалог. И… научает ребенка слышать то, что говорит взрослый. А ведь обычно взрослые никогда не вслушиваются в детскую речь. Она для них какой-то привычный фон, на который можно не обращать внимания.
Взрослые прислушиваются к детской речи только тогда, когда ребенок учится говорить. Вот тогда – да, каждое новое слово, каждая новая фраза – это событие. А вот потом, когда у ребенка начинается настоящий речевой поток, интерес почему-то пропадает.
И распространеннейшая история: ребенок говорит, говорит о чем-то для него важном, а мама его слушает вполуха или вообще не слушает. А потом возмущается, что ребенок не слышит ее. Но стоит начать вслушиваться в детскую речь, как эта речь начнет дарить нам настоящие жемчужины. Мы обнаружим, что в речи взрослеющего ребенка очень много надбытового, очень много парадоксального, волшебного и поэтического.
А если мы начнем записывать эти жемчужины детской речи на бумагу, это станет одним из мощных стимулов целостного развития ребенка. И, в частности, научит его читать. И откроет дорогу к рождению его собственной письменной речи. И станет мощным инструментом развития его мифопоэтического мышления.
– А как найти такого учителя, который будет слушать ребенка и прислушиваться к нему?
– Прежде всего, искать такого учителя в себе. Да, со школьным учителем может не повезти. Учителя загнаны в прокрустово ложе урока и учебника. И хотя я знаю гениальных учителей, которые умеют слышать и вслушиваться во внутренний мир ребенка, это всё-таки невероятная редкость.
Но что мешает нам в самих себе возделать вслушивающегося собеседника? Что мешает нам самим не перебивать ребенка, не забивать его нашим собственным потоком, а бережно возделывать его собственную речь? Что мешает научиться относиться к детскому слову как к слову священному?
– «Необучаемого» ребенка обычно приводят к психологу, и специалист говорит: надо изменить что-то в сознании ребенка. Вы почти единственный предлагаете менять не детей, а подход к их обучению, саму образовательную систему. Как вы поняли, что надо действовать в этом направлении?
– Что является главным внешним условием успешного развития ребенка? Наша способность его понимать. В том числе тогда, когда он сам себя понять не может. И всё, что требуется от нас – это научиться вслушиваться в тот его глубинный, внутренний мир, который ему самому зачастую недоступен и непонятен.
Но научиться вслушиваться во внутренний мир ребенка – это самая трудная педагогическая задача, которая только есть на свете. Взрослые не умеют слышать. И уж тем более – вслушиваться. А значит, пытаться понимать, что происходит на тайных, глубинных уровнях детского сознания, чувствования и воображения.
И если рядом с ребенком есть человек, который сопереживает тем внутренним напряжениям, тем болям, тем внутренним духовным поискам, которые всегда есть в детской душе, этот ребенок будет строить свою траекторию успешно в любых обстоятельствах.
– Многих родителей волнует вопрос об успеваемости и неуспеваемости. Есть ребенок, который «не успевает», что с ним надо сделать?
– Начнем с того, что школа, которая заточена на быстроту, – это плохая школа. Ведь само слово «успевать» предполагает, что я успеваю что-то быстро-быстро осваивать. Но ведь огромное количество чрезвычайно талантливых и даже великих людей были отчаянными тугодумами. Качество мышления вовсе не определяется скоростью. И когда ребенок не успевает что-то сделать – это не всегда плохо. Главное – сделать то, что делают все? Или важнее построить свою какую-то хитрую траекторию, гораздо более сложную, гораздо более трудную и, в конечном счете, более эффективную внутри того предмета, в котором он движется? Ребенок – это целая вселенная, она всегда уникальна.
– А как помочь ребенку выстроить эту его собственную траекторию? Как развить его способности и не упустить важного? Если ребенок любит рисовать, нужно ли его обязательно отдавать в художественную школу?
– Здесь нужна предельная осторожность. Мы знаем, что иногда художественная школа может загубить художественный талант, музыкальная школа – загубить музыкальный талант. Дело не в школе как таковой. Вопрос в том, чтобы найти талантливого учителя. Такого, который способен вступить в индивидуальный диалог со способностями ребенка, в осторожный диалог.
И начинать надо с самих себя. Готовы ли мы сами вступить в диалог с теми способностями, которые начинает открывать в себе ребенок? Именно в диалог, который, опять же, начинается с нашего деликатного вслушивания. Когда главное – не какие-то внешние цели и результаты, но состояние и развитие детской души.
Беда, если мы начинаем измерять развитие ребенка в первую голову какими-то внешними успехами и внешними достижениями. Развитие человека – это прежде всего процесс внутренний, а не внешний. Не то, что мы способны увидеть, а то, что происходит в некоем внутреннем таинстве. Если родители понимают, что ребенок – это не просто болванка, которую нужно заточить под какие-то образовательные цели, а что с самого начала это мир души и, в общем-то, неисчерпаемый мир, тогда очень многое может получиться.
Вот чему мы, родители, должны прежде всего учиться. Мы должны вслушиваться в эти тайные какие-то движения. И понимать, что душа – это то, что способно испытывать боль и радость. И если мы понимаем, что эта внутренняя способность к боли и радости – это и есть главное в нашем ребенке (как главное в нас самих), всё у нас получится.
Компьютерная игра гениально измеряет усилие и везение
– Мы имеем право оценивать наших детей? Говорить им, что нам нравится или не нравится то, что они делают?
– Начнем с того, что оцениваем мы не какими-то особыми словами, а прежде всего своими эмоциями, своими интонациями, блеском своих глаз. И ребенок это наше эмоциональное отношение всегда видит. А во-вторых, надо понимать, что главное – это не «конечный продукт», а сама деятельность, которой занят ребенок.
Если вы видите, что лицо вашего ребенка во время той или иной деятельности горит вдохновением, глазки его блестят – вот чему нужно бесконечно радоваться. И, наоборот, когда вы видите, что вашему ребенку плохо, нужно уметь ему сопереживать. Ваше искреннее сопереживание – это и есть ваша оценка.
– Педагог Дима Зицер в школе принципиально не ставит детям оценок, а просто выдает им живую реакцию. Как вы относитесь к такому подходу?
– Если вы называете оценкой балльное шкалирование ребенка, то это самый дурной тип оценивания, который только можно представить. Человек в принципе оценочное существо. И мы всё время находимся в оценочном отношении к окружающему миру и к самим себе. Но это оценивание проявляется не в баллах, а в чем-то совсем ином: прежде всего – в наших чувствах.
И если мы даем ребенку зеркало наших искренних чувств и переживаний по поводу того, что он делает, это и есть самое настоящее оценивание. И это оценивание, которое бессмысленно переводить в баллы. Нельзя перевести в баллы восхищение, радость или горькое разочарование и обиду.
Однако в каком-то возрасте у ребенка возникает совершенно особый интерес к тому, чтобы его усилие оказалось измерено. И это одна из причин, почему дети с такой страстью погружаются в компьютерные игры. Компьютерная игра гениально измеряет усилие и везение. Компьютерная игра никогда не ставит баллы: ты получил три, четыре, пять. Но она очень четко измеряет.
Вы четко знаете, сколько вы набрали очков, и знаете, что завтра сможете набрать больше. И перейти на другой, более сложный уровень. Это создает живой азарт. Все дети, начиная с какого-то возраста, и все взрослые это невероятно любят. Но вот школа почему-то совершенно не умеет учиться у компьютерных игр, а продолжает настаивать на самом непродуктивном механизме шкалирования успешности. И ко всему прочему называет это примитивное балльное шкалирование успешности «оцениванием», приводя к смысловой каше в головах.
– Но в семьях-то родители хвалят именно за пятерки, а ругают – за двойки. Именно школьные баллы становятся предметом эмоционального отношения.
– Если отношение родителей к ребенку измеряется школьными баллами, это – настоящая катастрофа. Потому что главный вопрос, который должен стоять для родителя, – это не то, как ребенка прошкалировали в школе, а то, какие усилия он приложил, и насколько ему удалось продвинуться по отношению к самому себе. Точь-в-точь, как в компьютерной игре.
– А мы можем защитить ребенка в собственной семье от этой балльной системы, даже если в школе и вокруг она существует как что-то сверхважное?
– Только своей способностью противопоставить балльной однозначности свое умение видеть реальный детский прогресс. У школьной балльной системы есть один-единственный смысл: прошкалировать детей с точки зрения их сравнительной успешности. Но это не человеческая задача, а задача бюрократической системы. А вот задача истинного педагога и истинного родителя должна заключаться совсем в другом: измерить развитие ребенка по отношению к самому себе. Не сравнить его с кем-то, а оценить его собственный прогресс.
«Целыми днями лежит на диване и ничего не делает…»
– Что делать, если ребенок вообще ничем не интересуется, а целыми днями лежит на диване или сидит в своем смартфоне?
– Отвечу парадоксально: причина в том, что нам не интересен наш ребенок. Нам интересны только его внешние успехи, а не интересно то, что происходит в нем самом.
Да, приходят ко мне родители и жалуются, что ребенку не интересно ничего, кроме компьютерных игр. Я спрашиваю: «А в какие именно игры он играет? А как изменились его игровые пристрастия за последний год? А что именно увлекает его в этих играх? А кем он себя воображает в этих играх, кем чувствует, играя в ту или иную игру?»
И выясняется, что родители не имеют об этом ни малейшего представления. Они даже не задумываются о том, что, играя в те или иные игры, ребенок отыгрывает какие-то свои напряжения и страхи. Что, играя, он обязательно фантазирует и воображает. Что через игру он пытается решить какие-то свои психологические проблемы.
Например, идентифицируясь с каким-то монстром или злодеем, пытается избавиться от какой-то своей глубинной неуверенности в себе. Сегодня компьютерная игра – это зеркало души ребенка. И он в этой своей игре отыгрывает свои страхи, свои напряжения, свои боли. Но кто из родителей об этом задумывается и пытается понять и почувствовать, что происходит в душе ребенка, и какие болезненные проблемы пытается он разрешить с помощью компьютерной игры?
Или когда ребенок «целыми днями лежит на диване и ничего не делает» – вполне типичная родительская жалоба. Я спрашиваю: «Вы уверены, что он ничего не делает?» – «Совсем ничего! Просто лежит!» «Хорошо, – говорю я, – а когда вы просто лежите – вы что делаете? В вас в это время что-то происходит, или совсем ничего?..»
В этом-то и состоит суть: когда ребенок «просто лежит на диване», в нем много чего происходит. Он думает, он мечтает, он фантазирует, он переживает. Но никому нет до этого дела. Потому что для взрослых все эти его переживания и мечтания – это «глупости», не стоящие внимания. А для ребенка-то это и есть самое важное…
Так вот, я настаиваю, если нам будет интересно, что происходит во внутреннем мире ребенка – это будет главный мостик к тому, чтобы ему становился интересен наш мир. Если мы постоянно обесцениваем его внутренний мир: «Он о ерунде всякой думает!» – он будет всё дальше и дальше уходить от нас. А ведь на самом деле наша фантазия, наша мечта – это единственное, чем мы по-настоящему обладаем. Наши фантазии – это единственное, что нам с самого начала принадлежит. И самое ужасное, что делают родители, это когда они относятся к детским фантазиям с пренебрежением.
Подростковость – это совсем не про выбор профессии
– Что же делать, если отчуждение уже произошло, и подросток уже воздвиг между собой и нами бронированную стену?
– Мы можем начать вспоминать самих себя. Вспоминать, что с нами самими происходило в этом возрасте. Вспоминать остроту собственных переживаний. Пробуждать собственные чувства. И понемногу начинать понимать, что то, что происходит внутри подростка, лежащего на диване, возможно, и является самым важным в его жизни.
Потому что это вопросы о жизни и смерти, о счастье и несчастье, вопросы об одиночестве и непонимании… Подросток очень часто думает о своем праве на свою жизнь, а значит, и о своем праве на смерть. А кто из взрослых готов всерьез об этом думать и разговаривать? Единственный вопрос, который готовы обсуждать с ребенком взрослые – это вопрос его школьных успехов и жизненных целей.
И это горько. Потому что на самом деле единственный вопрос, который по-настоящему волнует подростка – это вопрос о смысле жизни. Но это вопрос, который он не столько «думает головой», сколько чувствует и проживает. Чувствует и проживает всем своим телом.
– Но как это совместить с тем, что именно в этом возрасте должен происходить выбор будущей профессии…
– Подростковость – это совсем не про выбор профессии. Подростковость – это встреча с собой. А до выбора профессии еще шагать и шагать. И надо суметь полноценно прожить возраст подростковости – возраст встречи со своим новым телом, возраст встречи с совершенно новыми переживаниями, возраст встречи со смысложизненными вопросами.
И если этот возраст будет полноценно прожит, то и полноценная встреча с профессией произойдет. Но давайте понимать, что у каждого возраста свои законы и свои проблемы. И это очень опасно, если мы перепрыгиваем через какой-то этап психологического взросления ребенка.
Именно здесь, в подростковости закладываются какие-то наиболее фундаментальные вещи, связанные с переживанием себя. И если этот этап жизни прожит полноценно, это заложит фундамент для счастливой жизни.
Уверяю вас: один из ключевых источников всякого рода депрессий, алкоголизаций и других проблем, которые возникают у человека (порою весьма успешного) в зрелом возрасте – это неполноценно прожитый подростковый период. Это я ответственно заявляю как психолог-консультант, работающий с огромным количеством взрослых клиентов.
Вообще проблема психологической инфантильности, психологической незрелости взрослых – это одна из самых острых сегодняшних проблем. И корень этих проблем во многом как раз в том, что в свое время у человека не произошла полноценная проработка подростковых переживаний.
Мол, главное – это выбрать профессию. Да нет же, главное – это разобраться с собой. А человек спрятался за выбор профессии – и не решил самых главных вопросов своей жизни. И вся его личная жизнь до старости превратилась в замкнутый круг, где он постоянно наступает на одни и те же грабли. И не может построить счастливые отношения – ни с другими, ни с самим собой.
Однако своего собственного сына-подростка этот глубоко несчастный человек с пафосом воспитывает: «Ты должен хорошо учиться! Ты должен выбрать профессию! Ты должен поставить правильные жизненные цели!» То есть фактически предлагает своему ребенку повторить путь собственной жизненной несостоятельности.
Из благих побуждений, конечно же. Совершенно не думая о том, почему его собственная жизнь – при всей ее профессиональной успешности! – на самом деле совершенно не задалась… И это есть не что иное, как проявление глубокого родительского инфантилизма.
– То есть прежде всего психологическая помощь нужна самим родителям?
– Естественно. У нас невероятно неразвита эта массовая психологическая культура, психологическая мудрость. Мы стрелку слишком быстро переводим на ребенка, мол, это его проблема. А надо бы прежде про самих себя подумать. Мы-то сами что-то успели понять про самих себя? И если мы умеем ставить зеркало себе, своим собственным проблемам, то мы способны помочь и своему ребенку. А вот если мы со своими собственными проблемами не разобрались, то мы и нашему ребенку не поможем.
Текст Анны Уткиной
Фото Ефима Эрихмана