Смерть — не фотография

Смерть – не фиксация окончательного душевного состояния, это следующая часть жизни. Но к переходу в эту часть нужно подойти хорошо подготовленным. Как это сделать? Что мешает? Своими размышлениями делятся священник Сергий КРУГЛОВ и писательница Юлия ВОЗНЕСЕНСКАЯ, автор книги «Мои посмертные приключения».

Почему Христос плакал над Лазарем?

«Смерть — великое таинство, дверь в загадочное будущее, самый большой наш страх и самое увлекательное приключение… Многоликая, прекрасная и ужасная. Кому какая выпадет… “Смерть грешников люта…” А приходилось вам видеть смерть праведника? Мне вот довелось однажды, — рассказывает Юлия Вознесенская.

— Умирала старая монахиня, моя духовная мать. Ей было 88 лет. Умирала она недолго, примерно с месяц, но болела восемь лет. Рак. Медленный, ползучий, изнурительный, захвативший постепенно весь организм. Сначала Матушка ослепла на один глаз, потом стала с трудом ходить, в конце вовсе перестала вставать с постели. Высохла, стала легонькая как ребенок. Я брала ее на руки, сажала в кресло и придвигала к распахнутому окну в сад – “на прогулку”.

В храм она уже не ходила, причащали ее в келье, а службы Матушка слушала из храма по местному монастырскому радио. Читать тоже уже не могла — ей читали вслух правила, акафисты и службы. Но больше всего она любила слушать Евангелие. Слушала так, будто слушает впервые, просветленно и внимательно.

Паломников Матушка больше не принимала — сил не было, только на письма еще отвечала. Смерти Матушка не боялась совсем. Наоборот, часто вздыхала: “Ну когда же, когда? Я так надеюсь увидеть Господа нашего, я так хочу к Нему! Истомилась я, устала… Скорее бы!” Я делала вид, что обижаюсь: “А меня на кого оставите, Матушка-голубушка?” Она смотрела на меня хитро одним своим видящим глазом и отвечала: “А ты не надейся, что я тебя оставлю! Я и оттуда за тобой приглядывать буду!”

Но она не только радовалась, она продолжала готовиться к смерти. И делала это истово, целеустремленно. Господи, как же она подскребала по сусекам памяти свои последние грешки! Девочку она обидела в гимназии, посмеявшись над ее некрасивым платьишком, и каялась со слезами: “Как же я могла ей сказать такое? Как я могла?! Прости меня, Господи, окаянную!” И имя вспомнила, и молилась о ней, и прощения у нее просила. А однажды прихожу к ней утром, а она встречает меня радостная: “Мы сегодня помирились наконец с Юркой!” Это был некий близкий человек, с которым она поссорилась много лет назад.

Она молилась, каялась, и вот он ей приснился и… “Мы так хорошо с ним поговорили, обнялись и все простили друг другу! Как же радостно теперь будет с ним встретиться! ” Ум у нее оставался живым и светлым до конца, сохранилась и остроумие, и память. Страха у нее совсем не было, но томление изредка охватывало ее — лежит и тихонечко постанывает. “Матушка, дорогая, что я могу для вас сделать?” — “Приголубить…” — отвечает. Я беру ее на руки и покачиваю, а ощущение такое, будто на руках у меня ребенок, которого я несу от Причастия. Из другой страны приехал ее старинный друг архиепископ, исповедал ее, причастил… “Ну вот, теперь я готова!” — сказала Матушка после его отъезда. И она стала причащаться Святых Христовых Таин каждый день: после Литургии приходил священник с Чашей и приобщал ее…

Умерла Матушка спокойно, как уснула, вечером, уже после всех служб — никого не потревожила. На похоронах я плакала не о ней — о себе. А перед глазами стояло светлое улыбающееся лицо Матушки, и я все время ловила себя на том, что улыбаюсь ей в ответ… Мой любимый писатель К. С. Льюис за два дня до смерти сказал брату Уоррену: “Я выполнил все, для чего был послан в этот мир. Я готов уйти”. Хорошо бы иметь право так сказать. Матушка — имела».

«Смерть не создана Богом, она противоестественна. Конечно, когда смерть как реальность вошла в жизнь падшего человека, Бог постарался сделать все — вплоть до предания Себя Самого смерти на кресте, — чтобы появился шанс спасения от нее, шанс претворения смерти в жизнь, — говорит священник Сергий Круглов. — Но тем не менее в основе своей смерть — трагедия. Вспомним, как и Сам Христос плакал над умершим Лазарем… Конечно же, смерть была для Него мерзка, и конечно, Он жалел друга Лазаря. Как и всякую живую тварь, подверженную тлению…как и Сам испытывал смертные муки на кресте — муки, которыми в результате эту смерть попрал».

Хоррор в кино и новостях

Сегодня смерти в избытке в символике (например, у готов, байкеров, любителей татуировок), на обложках книг, на экранах. Но поминутная гибель героев, например, в кино не напоминает о предстоящем тебе последнем испытании, только подбадривает дозами адреналина. В масскультуре это все та же игра «Я не боюсь, потому что привык!» — или эстетизация смерти, как у готов. «То и другое христианству чуждо, ибо христианин через смерть приходит к Богу и святым, через смерть преодолевается его разлука с прежде ушедшими близкими. У нас не игра «в смертяшки», не готическая эстетика склепа, а сияющая дверь в Вечность и великий Переход», — говорит Юлия Вознесенская.

Так, возможно, стоит не превращать смерть в карнавальное чучело, а напоминать о ней, как о натуралистичном чудовище, как это делают иногда в новостях? «Верной мне кажется позиция осознания включенности смерти в жизнь, причем осознания духовного, осоленного солью евангельской, учением Церкви. Враждебны такой позиции, например, попытки убрать напоминания о смерти (и связанном с нею страдании) из повседневного обихода: не пускать детей к умирающей бабушке, убрать подальше с глаз, в больницу, тяжелобольных и инвалидов, максимально выхолостить обряд похорон и так далее, — считает отец Сергий Круглов. — Щекотание же нервов изображением “живых трупов” в кино или смакование катастроф и расчлененки по ТВ, конечно, вовсе не возгревает ни в ком (особенно в детях!) память смертную, а способствует укоренению различных греховных страстей в душе зрителя и развитию в нем психических недугов».

Но можно ли молодому, здоровому человеку подготовиться к смерти? Как при этом не потерять интереса к жизни? «Думаю, в основе своей, так же как и старому и больному, — осознать, что смерть — это роды в жизнь дальнейшую, это не конец всему, — отвечает отец Сергий Круглов. — И сама смерть, и такое ее осознание — трудны, страшны, болезненны (и у всех проходят, конечно, по-разному) — и тем не менее… Вообще, как жить человеку без такой веры, когда смерть — дело неестественное по существу, не созданное Богом, хотя и ставшее родами по Его промыслу — даст о себе знать, пробьется-таки сквозь толщу врожденного, от Бога вложенного жизнелюбия? Думаю, что без такой веры — от страха смерти спастись невозможно, разве что чем-то заглушить на время». «Мы готовимся к смерти с рождения! — считает Юлия Вознесенская. — Но только с возрастом осознаешь, что осталось совсем немного, о смерти думаешь как о путешествии, к которому уже пора серьезно готовиться заранее. Приоритеты меняются, сроки разных планов сокращаются. И уже чаще думаешь не о том, каким ты должен стать, а о том, каким предстанешь».

«Смерть — не фотография, не закостеневание в некоей последней позе, смерть есть часть жизни, процесс перехода в следующий ее период. Важно, в каком состоянии входит человек в эту вечную жизнь — но это состояние не есть еще окончательный приговор, — поясняет о. Сергий Круглов. — О том, каковы будут дальнейшие изменения состояния человека, Священное Писание и Предание говорят довольно прикровенно, но утверждают одно: изменения эти — возможны, особенно по молитвам Церкви об усопшем».

Эвтаназия вместо страданий?

Почему человек должен страдать, часто нестерпимо, длительно, если есть возможность прекратить эти страдания? Ведь в христианстве страдания никогда не были самоцелью? «Конечно нет, страдания — не главное! Как и огонь для глиняного горшка вовсе не самое главное. Только вот без огня никакого горшка не получится, — отвечает Юлия Вознесенская. — Один человек сказал, что он будет просить у Бога смерти через онкологическую болезнь, потому что не надеется достичь праведности молитвенными подвигами и добрыми делами, а спастись очень хочется».

«Страданий вообще не должно было быть в том мире, который задумал и сотворил Бог… Однако через грехопадение, совершенное человеком, смерть и страдания вошли в его жизнь, омрачили ее. Что сделал Бог? Он сделал, что отныне эти страдания — не беспросветны, они служат духовному возрастанию человека, если он принимает их во Христе. Хорошо бы, если бы их не было. Но раз уж появились и избежать их нельзя, то пусть страдания тела станут тренингом духа (понимаю, что в наше гедонистическое времечко эти слова для многих прозвучат дико, но как-то же надо правду-то говорить). Телесная боль пройдет — а дух останется…

Православный народ говорит об этом так: в предсмертных страданиях, переносимых с верой и молитвой, все наши грехи сгорают. Лишить человека этого — значит лишить его возможности роста, которая есть у него даже в предсмертный час, — говорит о. Сергий — Недавно мы похоронили двух наших прихожанок, по-настоящему верующих, одна из них приняла постриг перед смертью, у обеих был рак. Одна из-за сильных болей принимала наркосодержащие препараты, другая отказалась от всяких лекарств и держалась только молитвой — и то, и другое было благословлено Богом. Но ни той, ни другой даже в голову не пришло прекратить боли путем эвтаназии… Помощь больному в облегчении его мук — это наша обязанность, исполнение заповеди о любви к ближнему. Но прекратить жизнь ближнего, данную ему Богом, вмешаться в сферу его с Богом отношений — нет, как бы ни было тяжело, этого делать нельзя.

Конечно, легко об этом рассуждать, а вот как коснется тебя лично или твоих родных… Укрепи же и благослови нас, Господи, в минуту мучений, если уж выпадут они нам или нашим ближним, уметь не только рассуждать, но и поступать достойно, не забывая о человеческом облике и звании христианина».

Чем бессмертие отличается от жизни вечной?

Люди, с одной стороны, боятся смерти, но с другой — и бессмертие им не радость? Симеон Богоприимец страдал до Сретения. И в литературе сплошь какие-то мрачные бессмертные: Вечный Жид, Мельмот Скиталец, бессмертные Свифта, Борхеса, Стругацких. Мы сами не знаем чего хотим. «Смерть пришла в мир не только как катастрофа, она же стала благом — то есть средством прервать грех. Иначе грех стал бы бессмертным. Отсюда и отвращение, ужас перед бессмертием земным, телесно-душевным», — считает Юлия Вознесенская. Отец Сергий Круглов согласен: «Наш любимый киногерой, помните, сказал в “Кавказской пленнице”: “Жить хорошо! А хорошо жить — еще лучше”. Любого человека, независимо от его вероисповедания, социального положения, возраста и прочего, все-таки волнует не столько продолжительность, сколько качество жизни. Есть такое выражение «дурная бесконечность», та мучительная вечность, о которой много размышлял Достоевский, которая способна представляющего ее себе привести к отчаянию, к безумию… В том и антропологический смысл христианской аскезы, соблюдения канонов, практики жития по заповедям, что это — помимо прочего — еще и наша тренировка: как улучшить это самое качество нашей жизни вечной».

Иногда можно услышать, что медицинские технологии — замена больных органов клонированными и т. п. — могут в близком будущем сделать человека бессмертным? И мол, зачем тогда нужна будет христианская аскеза? «Горькое, карикатурное слово — “бессмертие”! Примечательно, что в применении к человеку в Евангелии оно не встречается вообще, — отвечает о. Сергий Круглов. — “Бессмертие” и “жизнь вечная” — диаметрально противоположны по вкладываемому в них смыслу в христианской цивилизации. Под бессмертием имеется в виду линейное продолжение жизни человека, не преображенного, на не преображенной земле. Жизнь вечная — жизнь в мире, где нет смерти, в мире, кардинально преображенном, в котором живут в присутствии Божием, в единении с Ним, люди, изменившиеся в самой своей природе, избавившиеся от греха. Изобретет ли наука таблетки для лечения греха, для исцеления духа человеческого? Для лечения тела — может быть (хотя, когда мы видим, как ныне, при всех достижениях в медицинских технологиях, увеличивается и количество болезней, ранее неведомых, да и мало-мальского долголетия с трудом можно достичь, это предположение выглядит сомнительным). Но что такое исцеленное тело при душе, пораженной порчей злобы, гордыни, нелюбви, находящейся в рабстве у разнообразных похотей?.. Страшная картина. Вспомните «Портрет Дориана Грея»… Не дай нам Бог такого «бессмертия» — по сути, увековечения адских душевных мучений еще при сей земной жизни.

Избавить близких от заморочек

Можно ли просить Бога о смерти? «В каких-то случаях, наверное, можно, — считает Юлия Вознесенская. — Только не забывая добавлять: “Но да будет воля Твоя”». «Молиться о смерти, говорить о ней с Богом — а как же без этого? С кем же еще о ней и говорить. В том числе — и об избавлении от смерти нечаянной, чтобы не уйти в дальнейшую жизнь в состоянии неготовности к ней, — говорит священник Сергий Круглов. — Конечно, боимся не того, что Бог нас может “подловить” в момент неготовности, — нет, мы молимся о спасении от самих себя, ибо знаем: Бог в любви своей дает нам все для того, чтобы мы “имели жизнь вечную, имели с избытком”, но мы-то ведь можем и не суметь (или не захотеть) принять Его дары. А без нас — ничего с нами Бог не поделает. Внезапная смерть — о которой многие даже мечтают, вот, мол, как хорошо, не мучился и — раз! — для христиан весьма нежелательна. Христиане хотят быть готовыми к переходу в вечную жизнь: все необходимое собрано, карта изучена, теперь — в путь!..»

А когда можно считать, что ты готов к смерти? «Ох, не знаю… По себе сужу: думаю, что никогда. Известны слова, что христианин всегда должен быть готов к причастию и к смерти, — но это, скорее, обозначение христианского идеала, путеводный указатель. А на практике… “Перед смертью не надышишься” — есть такая поговорка. Тут уж лучше — собрать всю веру, сколько есть, и доверить все Богу».