Связь, существующая между символом и выражаемой им реальностью, вполне познаваема, поскольку сознательно установлена человеком. Этим объясняется выразительная сила светского символа. Не так обстоит дело с христианскими символами, зачастую трудными для интерпретации, а их толкования в некоторых случаях даже противоречивы. Дело доходит до того, что иногда православным доводится слышать: “Когда вы участвуете в литургии, вы сами не знаете того, что делаете”, и часто эти слова не лишены основания. Можно даже сказать: хорошо, что дело так и обстоит, ибо если, участвуя в литургии и пользуясь символами, мы бы в точности знали, что мы делаем, мы бы не нуждались в символах. Если бы данный предмет был постигаем и мы знали бы его с полной определенностью, символ был бы бесполезен. Таким образом христианский символ представляется именно как то, что было дано в результате Откровения, так как символика всегда укоренена в Библии. Представленная реальность неизвестна нам, но мало-помалу раскрывается через использование символа. Это язык Бога, Который все более и более посвящает нас в неизвестную нам дотоле реальность, Который раскрывает перед нами мир, чьей тенью в некотором роде является символ. Кажется, что эта мысль перекликается с платоновской; может быть, это и так, но происхождение библейских символов Божественное, и восходит оно к Моисею, а не к Платону 1. Речь идет не об идеях, но о реально существующем. В символах выражены сами Божественные действия, живые Лица Троицы, а вовсе не идеи, не концепты. Происхождение того, что выражается символически, всегда заключено в самой Божественной речи, запечатленной Святым Духом. Святой Дух образует все более и более тесную связь между символом и означаемой им реальностью, так что на границе между ними символ смешивается и отождествляется с этой реальностью. Итак, существует градация символов, исходящая от Божественного языка, который остается для нас внешним, — с тем, чтобы нам прийти ко все большему участию в Божественной жизни, когда символ, находясь на границе, уже полностью идентифицируется с отражаемой им реальностью.
Эта идея может быть проиллюстрирована четырьмя примерами, взятыми в порядке возрастания отождествления символа с символизируемой им реальностью.
Первый пример: форма храма и литургические действия, в нем разворачивающиеся
Форма храма в Православии очень важна. В православной церкви самым главным является ее форма, очертание, и форма может существовать только одна — по той причине, что форма храма — это библейский дар Откровения, образ (tЪpoj), данный Богом Моисею на Синае: “И поставь скинию по образу, который показан тебе на горе” (Исх 26:30; ср. Исх 25:9 и Чис 8:4); это образ, которым Моисей должен руководствоваться при постройке земного храма. Моисей еще не знает, что представляет этот “тип”, и Ветхий Завет этого не узнает, однако он с ним будет сообразовываться. Люди примут символ, будут им жить, еще не зная его значения. А затем будет открыта изображаемая символом реальность; впрочем, эта реальность будет изображена в самих условиях подъема Моисея на Синай. Реальность, которая отображена перед ним видением образа, изображается самими условиями его восхождения. “Пойди к народу, объяви <…> пусть вымоют одежды свои, чтоб быть готовыми к третьему дню: ибо в третий день сойдет Господь пред глазами всего народа на гору Синай; и проведи для народа черту со всех сторон и скажи: берегитесь восходить на гору и прикасаться к подошве ее; всякий, кто прикоснется к горе, предан будет смерти <…> На третий день, при наступлении утра <…> вывел Моисей народ из стана в сретение Богу, и стали у подошвы горы <…> И сошел Господь на гору Синай, на вершину горы, и призвал Господь Моисея на вершину горы, и взошел Моисей” (Исх 19:10–12, 16–17, 20). Храм состоит из трех частей, и уже начинает проясняться значение символики: вместо двора — лагерь, вместо Святого — подножие горы, вместо завесы — установленные границы, вместо Святая Святых — вершина горы. Уже на вершине Синая “вид же славы Господней <…> как огонь поядающий” (Исх 24:17), и уже Моисей движется, восходя на гору, а за ним в отдалении следует народ, который еще не отваживается подняться на Синай (фигура Христа, возносящегося в Царство Небесное). Ключ к пониманию нам будет дан Новым Заветом: “Ибо Христос вошел не в рукотворенное святилище, по образу истинного устроенное, но в самое небо, чтобы предстать ныне за нас пред лице Божие” (Евр 9:24). В тот момент, когда Христос умирает на Кресте, завеса храма раздирается, и вследствие этого Святая Святых открывается. А апостол Павел сможет сказать о древнем храме как об образе и тени небесного (ср. Евр 8:5), которое мы встречаем и открываем в Христе.
Церковь сохранила этот тип:
— двор — это нартекс, где находятся оглашенные,
— Святое — неф, где располагаются верные,
— Святая Святых, отделенная завесой и Царскими вратами — алтарь.
Но пасхальной ночью Царские врата открываются: завеса разодрана; они остаются открытыми в течение сорока дней 2 по Пасхе; алтарь представляет место, где находится воскресший Христос — воскресший новый Моисей, Который пребывает на земле. Перед нами обстановка, где будет разворачиваться святая литургия, которая, впрочем, будет дополнена еще и тем, что описано в 4‑й главе Апокалипсиса. Небесная литургия, описание которой представлено в этой главе, является моделью нашей земной литургии. Исходя из этого, мы можем лучше понять действо земной литургии. В литургиях святителя Василия Великого и святителя Иоанна Златоуста есть два входа: первый — с Евангелием, второй — с Хлебом и Вином. В обоих случаях путь священнослужителей один и тот же: диаконы и священник пересекают неф, народ (что означает мир) и проходят через Царские врата, чтобы войти в алтарь и подняться к престолу, символизирующему Престол Божий. В первом случае священник или диакон держит Евангелие — Слово, Сына Божия, говорящего с народом, а во втором — диакон и священник несут чашу и дискос с приносимыми в дар Хлебом и Вином, изображающими Христа, восходящего на Крест, к Жертвоприношению и к Воскресению. Будем ли мы говорить о том, что на Западе называют литургией Слова, или о евхаристической литургии, — все равно свершается одно действие: Христос проходит среди Своего народа, чтобы вознестись в Царство. Пасха и представляет собой именно это: прохождение Агнца через мир, чтобы подняться к Царству. В первом случае Сын Божий приходит возвестить Евангелие и через это Слово ведет Свой народ к Царству, во втором случае То же Самое Слово, Тот же Сын проходит через народ, чтобы предложить Себя в жертву на Кресте и чтобы воскреснуть, чтобы подняться к Престолу Божию. Вся литургия будет оживлена движением Народа Божия, следующего за Христом (а уже не за Моисеем) к Небесному Иерусалиму, к небесному Престолу Бога, к Царствию Небесному.
Православный человек всегда удивляется неподвижности священнослужителей, совершающих католическую мессу, поскольку для него вся христианская жизнь есть переход — через пустыню к Земле Обетованной, через мир к Царству Небесному. На этот счет есть комментарий апостола Павла: “Покрывало будет снято, когда они обратятся ко Господу” (ср. 2 Кор 3:13–16). “Мы же все открытым лицем,как в зеркале, взирая на славу Господню, преображаемся в тот же образ от славы в славу, как от Господня Духа” (2 Кор 3:18). Здесь речь идет уже не о завесе храма, но о покрывале, которое Моисей полагал на свое лицо, поднимаясь на Синай, покрывале, которое скрывало “славу Божию в лице Иисуса Христа” (ср. 2 Кор 4:3–6). Вот реальность, которая обозначается алтарем и престолом. Изображение, вид храма и символическое действо, которое в нем разворачивается, мало-помалу приближает нас к небесной реальности, подводит нас к славе Божией.
Изображая материальное действие, мы все более продвигаемся к Царству. Библия нам дает Символ. А мы, воплощая его в послушании и принимая его всерьез, шаг за шагом открываем для себя саму славу Того, Кто явился в виде испепеляющего огня на Синае. Очевидно, что эти движения могут иметь множество библейских интерпретаций, которые пересекаются между собой. Например, малый вход может означать начало жизни Иисуса среди народа при Его крещении, а великий вход символизирует одновременно как вход Иисуса в земной Иерусалим, чтобы там быть Ему распятым, так и вход в Небесный Иерусалим, чтобы там царствовать. Все эти эпизоды пересекаются, но всегда передают одну и ту же реальность — восхождение к Царству для того, чтобы разделить славу Сына Божия, которая отныне стала для нас доступной. Мы уже начинаем принимать участие в скрытой за символом реальности, но еще достаточно четко видим различие между символом и символизируемым, между земным образом и небесной реальностью.
Второй пример: Крещение
Теперь речь пойдет о решающем в деле спасения поступке Самого Иисуса, о Его Крещении, — центральном и переломном событии, подготовленном разными событиями Ветхого Завета. В повествовании о сотворении мира Дух носится над водою, затем, в рассказе о потопе, воды поглотили грех, и только Ной со своей семьей спасся. Далее, переход через Чермное море: народ движется к Земле Обетованной и пересекает Чермное море, которое поглощает солдат фараона. Наконец, это горькие воды Мерры, которые Моисей сделал сладкими, бросив в них дерево; вода из скалы, напоившая евреев; переход через Иордан Иешуа (еврейская форма имени Иисуса Навина). Все это подготавливает главное событие Крещения Иисуса, которое христиане торжественно празднуют задолго до того, как начали отмечать Рождество. На самом деле это выражение Божественности Иисуса, Богоявление Сына Божия — и Голос Отца тому подтверждение. Первый раз Иисус предстает в Воплощенном Слове, и также в первый раз через Откровение явлена тайна Божия в Трех Лицах. Для нас и нашего спасения это станет погребением старого человека, грешной человеческой природы в водах Иордана и в то же время — обновлением, воссозданием этой самой природы в воде, через Святого Духа, воссоздающего образ Божий в человеке. Это и обновление творения, представленного в своей совокупности водами — как и в книге Бытия; это символ нового творения. Это уже изображение смерти и воскресения Христа, да и Сам Христос будет говорить о Своей смерти как о крещении.
Празднование великого праздника Богоявления — это чествование, воспоминание определяющего события из жизни Господа.
Когда мы участвуем в освящении воды, мы осознаем, что в данный момент являемся частью таинства, которое нас объемлет. Здесь присутствует нечто гораздо большее, чем символ в обыденном значении этого слова. Речь идет о действии Христа: в многочисленных молитвах на освящение воды последняя расценивается как доступная проницаемости Святого Духа. С момента Воплощения материя проницаема Духом, и все тварное, которое некогда было вовлечено в падение по причине согрешения человеком, будет возвращено в первоначальное состояние проникновением Духа. Это более чем символ; мы молимся, чтобы Сам Дух сошел на воды, как Он на них сошел в день крещения Иисуса. Здесь перед нами уже встреча символа с символизируемой реальностью — воды со Святым Духом. Эта освященная вода есть начало нового творения, о котором нам говорит апостол Павел. Эта вода станет, если можно так сказать, чревом нашего нового рождения, потому что мы рождаемся именно водою и Духом. В день нашего крещения мы как раз погружаемся в воду, освященную Духом, чтобы родиться в новый мир.
Данное рассуждение привело нас к разговору о нашем крещении. Апостол Павел (Рим 6) объясняет его смысл. Здесь следует принимать во внимание православный обряд крещения. По-гречески bapt…zwозначает ‘погружаю’, bapt…zein, когда речь идет о корабле, — ‘тонуть’. Итак, для знающего греческий язык представляется немыслимым всякий иной способ крещения, отличный от погружения. В православном крещении существует троекратное погружение и троекратное поднятие над водой во имя трех Лиц Троицы. Это символизирует также три дня, в течение которых Иисус находился во гробе. Мы оказываемся погребенными во гробе Христа с тем, чтобы участвовать в Его Воскресении. Святитель Кирилл Александрийский в своем “Тайноводственном наставлении” прямо указывает, что через крещение мы приобщаемся “к образу смерти и к реальности спасения”. Эта фраза очень важна, поскольку затрагивает глубинный пласт символики крещения: оно символизирует смерть и воскресение Христа. Переживая, если можно так выразиться, этот символ, то есть принимая крещение, мы становимся воссозданными по образу Создателя; образ Божий, который был искажен в нас грехом, обновляется. Крещение — это восприятие всей тайны Христа и Его спасения. Святитель Василий Великий в трактате “О Святом Духе” говорит о двух неразрывно связанных аспектах крещения: стороне субъективной — вере, без которой невозможно принять крещение, и стороне объективной — спасении, которое нам дается через приобщение к смерти и к воскресению Христа. Вера есть субъективное условие, но священный символ — это не интеллектуальный знак психологической и субъективной реальности. Этим символом передается объективная реальность спасения. Участвуя в символе, мы принимаем участие во всей представленной реальности. Символ — это Божественное действо, уже не просто Божественная речь, но Сам Бог, действующий через символ, чтобы достичь нас целиком, войти и в душу и в тело. Именно через освященную материю Святой Дух полностью обнимает нас, и посредством Его мы заново рождаемся в крещении.
Прежде чем коснуться двух следующих примеров, нам неплохо было бы напомнить, что некоторое изменение формы храма будет объяснимо, если рассматривать крещение Иисуса в Иордане, миропомазание и Евхаристию в плане все более возрастающего соответствия между символом и символизируемой реальностью.
Третий пример: Миропомазание
Прежде всего вспомним прообраз таинства, отраженный в Ветхом Завете — речь идет о помазании Давида. В тот момент, когда его голова помазуется миром, на него сходит Святой Дух. Отныне он царь в глазах Божиих, он уже помазанник Господень (по-еврейски Мессия, по-гречески Христос), то есть Давид — христос Божий. Это помазание есть прообразование таинства: сошествием Своего Духа Бог делает Давида Своим царем и христом, прообразом истинного Христа, помазание Которого свершилось через сошествие Святого Духа в виде голубя. Помазание Давида предваряет и объявляет о помазании Иисуса в Иордане. Таким образом, между крещением и миропомазанием существует столь тесная связь, что их трудно разделить. Святитель Кирилл Александрийский замечает, что в слове cristТj уже имплицитно присутствует Троица. Для того, чтобы Христос был миропомазан, необходимо присутствие:
— Того, Кто совершает помазание (Отца),
— Того, Кто помазуется (Сына),
— Помазания (Святого Духа).
В момент Своего Крещения Иисус непосредственно от Святого Духа получает Помазание на Царство, которое объявляет Его перед всем миром Помазанником и Христом. Иисус уже имел это помазание, но объявлено миру оно стало только во время Его Крещения. Он преподал помазание Своим апостолам и ученикам в день Пятидесятницы. Будучи помазаны огненными языками, ученики сделались носителями Слова. В день Пятидесятницы посредством Святого Духа Слово воплощается в Церкви. Именно через помазание Святым Духом верующие в Иисуса становятся носителями Слова в некотором роде, как тело Приснодевы Марии. В день Пятидесяницы через сошествие Святого Духа Церковь делается телом Христовым, носительницей Слова. Это таинство, которое свершается в Пятидесятницу, проистекающее от таинства Крещения, преподается каждому верному в миропомазании. В Апостольских Деяниях оно совершается возложением рук, но уже очень скоро возложение рук заменяется миропомазанием. Можно предположить, что с того момента, как апостолы и епископы не могли более возлагать руки на каждого христианина, их руки начали снизводить Святой Дух на Святое Миро, которое, в какой-то мере заменяло руку апостола или епископа. И печать дара Духа Святого ниспосылается уже не путем возложения рук епископа, но через помазание миром, которое совершает священник; миро же освящается молитвой епископов, призывающих на него благодать Святого Духа. Уже в IV в. святитель Кирилл Иерусалимский подчеркивает, что в данном случае имеет место нечто большее, чем символ: масло после своего освящения перестает быть “обыкновенным маслом”; он, не колеблясь, даже сравнивает его с Хлебом и Вином, приготовленными для Евхаристии. Масло для миропомазания не представляет собой дар Святого Духа, но передает его. Миропомазание есть таинство, через которое верующий получает дар Пятидесятницы, дар Святого Духа и сам становится помазанником, христом Божиим. Он получает Помазание на царство, становится одним из того народа священников и царей, о котором говорят пророк Иеремия, Иоанн Богослов в Апокалипсисе, апостол Петр в Посланиях. Верующий получает царственное священство, становится мирянином, начинает принадлежать к народу Божию. Вхождение в круг мирян есть таинство, через которое мы получаем дар Святого Духа и становимся священниками Божиими, участвуя в священстве Христа, и народом царей, призванным наследовать Царствие Небесное. Итак, миропомазание не только представляет собой образ Святого Духа, но и передает Его. Сотворенное масло выполняет роль нетварных огненных языков, которые почили на апостолах в день Пятидесятницы. У православных христиан оба таинства — Крещение и Миропомазание — следуют в обязательном порядке непосредственно одно за другим; таким образом, очевидна связь между Пятидесятницей и Крещением.
Четвертый пример: Символ символов — Евхаристия
Прежде всего выскажем основную идею понимания православной мысли “Тело Христово — это тело обожествленное”. Эта фраза принадлежит литургисту XIV в. Николаю Кавасиле и взята из комментария на слова апостола Павла “Ибо в Нем обитает вся полнота Божества телесно” (Кол 2:9). Из-за сочетания в Христе двух природ, из-за сочетания Слова Божия с плотью, данной Девой Марией, тело Христово стало обожествленным. А поскольку оно обожествленное, оно воскреснет, вознесется на небеса и воссядет одесную Отца. Таким образом, можно говорить о плоти Христа как о теле Бога. Это Тело не могло оставаться в могиле, оно могло лишь воскреснуть, поскольку Оно уже было обожествлено. Воскресшее тело Христово есть духовное тело (ср. 1 Кор 15), оно действительно есть начало нового творения, и поэтому всякий раз, когда воскресший Христос показывался людям, они вначале Его не узнавали. Тут были необходимы очи веры, чтобы узнавать тело Христа воскресшего, ибо это Тело было тем новым миром, который должен прийти — Царством Божием. Это тело Воскресшего, преподаваемое нам в таинстве Евхаристии. С того момента, как воскресший Иисус преломляет хлеб перед учениками, идущими в Еммаус, Его присутствие становится очевидным, и ученики не нуждаются больше в созерцании Его тела в человеческом облике, поскольку Он теперь рядом с ними в образе хлеба. То, что они будут вкушать, и Тот, Кого они встретили по пути в Еммаус, — одно и то же Тело. “Ибо Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие” (Ин 6:55). “Слова, которые говорю Я вам, суть дух и жизнь” (Ин 6:63). Не нужно истолковывать слово дух как некую идею абстрактного, ментального, умственного; дух означает реально присутствующий Святой Дух, Который животворит и воссоздает духовное тело — какое мы обретем после воскресения, и которое имеет Христос, сидящий одесную Отца. Это настоящее тело, ведь Иисус говорит: “дух плоти и костей не имеет, как видите у Меня” (Лк 24:39), но тело духовное, которое не нуждается в открытии перед ним дверей и является почти одновременно ученикам, движущимся в Еммаус, и апостолам, собравшимся в Иерусалиме. Именно это тело и есть Евхаристическое тело. На этот счет не возникает сомнения, и наиболее древняя традиция это единодушно признает (ср. послания Игнатия Антиохийского (самое начало II в.), свидетельство мученика Иустина (ок. 150 г.), литургию святого Ипполита (нач. III в.), катехизис святителя Кирилла Иерусалимского). Вообще в византийском мире ни в какую эпоху не существовало противоречий по этому поводу, да и слова Христа “сие есть Тело Мое <…> сие есть Кровь Моя” (Мф 26:26,28) никогда не были толкуемы Православной Церковью — со времен апостольских до наших дней — в отличном от прямого значении. Это сказал Христос, а осуществил это Святой Дух. Вера в замену старого мира на новый, в преображение тленного тела в духовное, в преосуществление хлеба в Тело Христово отождествляется с верой в Воскресение. Если мы действительно верим, что Тело Христа воскресло, мы дословно понимаем Его рассуждение, касающееся хлеба, который является Его Плотью, и вина, являющегося Его Кровью, но эти слова должны быть всякий раз подтверждены Святым Духом. А Святого Духа Сам Господь вдохнул в лоно Девы Марии, Он же послал Его к апостолам в день Пятидесятницы, Он же и низводит Его каждый раз в новую Пятидесятницу, которой является Божественная Литургия — “Божественная”, потому что Сам Бог ее совершает. И эта обожествленная Плоть становится одновременно обожествляющей. Мы уже выходим за пределы символа. Мы можем назвать эту Плоть раскаленным углем, который, как видел Исаия, Ангел вкладывал в уста для их очищения; это пылающий уголь, который сожигает наши грехи, это Божественный огонь, который обнимает наши тела и души и “охристовляет”, делает нас членами тела Христова, а Церковь преобразует в то, чем была Богородица — во Вместилище Слова. Посредством Святого Духа осуществляется обещание Христа: “Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них” (Мф 18:20). “Я с вами во все дни до скончания века” (Мф 28:20). Сын Божий, становясь Сыном Человеческим, делает людей Сынами Божиими, получающими право сказать Господу, Творцу, Богу Грозному, Огню Поядающему “Отче наш”, ибо через эту обожествляющую Плоть, через этот пылающий Угль — тело Христово — мы соделываемся Сынами Божиими. Это настоящий брак между Христом и Его Церковью, заключенный раньше срока. Можно сказать, что Евхаристия — это залог Царствия Божия. Это уже Небесный Иерусалим, который спускается к нам, который находится среди нас.
В символе, представленном Евхаристией, заключена уже вся тайна Христа, и этот символ полностью идентичен символизируемой им реальности. В Евхаристии символ настолько отождествлен с реальностью, что речь может идти уже о подлинном приобщении небесной реальности.
Перевод с французского Ю. Казачкова
Примечания