Новый Московский драматический театр поставил спектакль по книжке Майи Кучерской. Да, по той — самой нашумевшей и светлой — «Современный патерик. Чтение для впавших в уныние».
Новый Московский драматический театр
Пока я добиралась до театра — а находится он почти у МКАДа, по Ярославке, то думала — ну как можно «поставить» Патерик? Он весь состоит — из коротких притч, рассказов, анекдотов, эссе. Они отличаются по настроению и интонации, и при этом — неповторимым образом складываются в единое целое. В книжку. В книжку, в которой нет главного персонажа. Да и второстепенных тоже. Где неясно, кто автор и где — лирический герой. Где не всегда понятно, когда автор говорит серьезно, а когда — шутит. Книга — потрясающе легкая и жизнеутверждающая. Но превратить ее в спектакль?
Неужели актеры будут разыгрывать сценки из книги и превратят «Патерик» в этакий капустник для своих? Или, может быть, они возьмут какой-то фрагмент — например, про злую настоятельницу монастыря — и покажут драму характеров в традиционно-русской театральной традиции — с надрывом, вживанием в роль и подтекстом — мол, смотрите над кем смеетесь, над собой смеетесь!
Когда я вошла в маленький — на 72 места — зальчик, зрителей еще не пускали. На сцене стоял стол. И стулья. По-моему из «Икеи». И все.
Зрители расселись, свет в зале потух, на сцену вышли актеры. У каждого в руках — книжка «Современный патерик». Они сели за стол, раскрыли книги и… начали читать.
Начало спектакля
Каждый читал какой-то свой отрывок, иногда вставал, проходил вдоль сцены, подходил к кому-нибудь из труппы, кто-то взмахивал руками, кто-то боксировал — но все действия были согласованны с текстом. Это была не иллюстрация, не сценка — это было проживание текста — эмоциональное, интонационное, человеческое.
Казалось, что отрывки не связаны между собой. Иногда после смешного — что-то очень несмешное. Но и в книжке они не связаны. Два часа чтения вслух. Не просто с интонациями, не просто — с правильно поставленной сценической речью и грамотными смысловыми ударениями. Чтение — с дрожанием подбородка, когда речь идет о смерти, о потере, с усмешкой и болью, когда — о предательстве, со смехом, когда о забавном.
Но самое удивительное, что вся труппа, все актеры на сцене казались одним целым, такой вот ожившей книгой. Не было такого, что один читает, старается себя показать, а остальные ждут своей очереди. Казалось, что те, кто слушают — слышат историю в первый раз. Они смеются, они вскрикивают, они — вместе с тем, кто рассказывает -да, пожалуй, это слово даже точнее, чем «читают» — проживают. Они, по слову ап. Павла, радуются с радующимися и плачут с плачущими. Причем, без всякого наигрыша и позы.
Два часа актеры «рассказывали» зрителям «Патерик». Нельзя сказать, что это время прошло — как одна минута. Нет, был момент, когда зрители посматривали на часы — сколько уже времени прошло. Но, как сказал потом после спектакля режиссер Вячеслав Долгачев, так и было задумано — зритель тоже должен потрудиться, должен поработать, пересилить себя, и вот тогда — вдруг усталость отступает — и в дар зрители получают необычайно светлый финал, эмоциональный подъем и радость, и особое чувство — сопричастности чуду.
Главное, чтобы человек был - хороший!
Именно это особое чувство и вдохновило Вячеслава Долгачева и его молодых артистов театрализовать «Чтение», рассказать со сцены о том, сколько, оказывается, с интересного происходит вокруг, «чего мы порой и не замечаем, — смешного, горького, радостного, просветляющего душу», как написано в анонсе спектакля на сайте театра.
Вячеслав Долгачев:
«Мы не хотели бы морализировать, делать вид, что нам все известно и понятно, тем более, что книга Кучерской касается горячо обсуждаемой темы Веры, Религии, Церкви. Спектакль „Чтение для впавших в уныние“ — чтение прежде всего для нас самих, 12-ти наших актеров. Может быть, найдутся желающие к нам присоединиться». Спектакль готовили к постановке почти два года.
Настоящий русский богатырь - косая сажень в плечах
Однако, когда он заикнулся в театре о том, чтобы сделать спектакль по книге, актеры возмутились — мол, вера, — это наше личное дело, не хватало еще! Однако постепенно идея спектакля была все-таки придумана, актеры поддались на уговоры режиссера:
«Но я их не заставлял! Они сами выбирали то, что им нравится. Да, есть фиксированные моменты — начало, конец, но в остальном — книги у них в руках — и каждый может читать то, что захочет, каждый спектакль — это их импровизация».
Сама Майя Кучерская также была на премьере «Патерика». Была не одна — с дочерью Машей. Сидела в зрительном зале, застенчиво улыбалась. На вопрос о том, как она отнеслась к такой вот актерской затее, ответила:
«Очень обрадовалась! Я была потрясена! Я думала, что пишу „Патерик“ для трех человек, ну, хорошо, для десяти своих друзей, а оказалось, что не только для десяти — вышло уже семь изданий — оказалось, что я пишу даже и не только для церковных людей. Мы видим, что актеры — ребята нецерковные, но они согласились не просто прочитать эту книжку, не только поставить на сцене, но и передать свою любовь к ней. И автор теперь уже молчит!»
Майя Кучерская во втором ряду зрительного зала
Обращаясь же к актерам, режиссеру, художнику-постановщику и всем сотрудникам театра, Майя Кучерская сказала, что прочтение текста, его переживание, постановка — роднит, делает людей близкими:
«Столько людей живет на белом свете, и вот эти совершенно незнакомые люди однажды открывают твою книжку. Читают, смеются, огорчаются, утирают слезы, соглашаются (спорят) с тобой. Еще вчера мы друг друга совершенно не знали — и вдруг — уже знакомы. Происходит это чудо встречи. Всем за него самая теплая и по-прежнему удивленная благодарность».
«А кончилось все, как вообще никто не ждал», — можно процитировать слова из «Патерика».
Актеры встали из-за стола и стали, указывая пальцами в зрительный зал, радостно восклицать:
— Вон, смотрите! Это отец Гаврюша и инок Степаненко!
— А это — отец Митрофан!
— А вон — Федя-столяр, в прошлом артист драматического театра, несет в храм деревянные с резными ножками лавки!
— Гляньте, отец Николай!
— И отец Павел-кормилец!
— А это — отец Тихон!
— И бомж Гриша с последним томом «Поттера» под мышкой!
Герои Кучерской словно сидели в зрительном зале, да чего уж там, словно бы все зрители стали на какое-то время героями «Патерика». И актеры радостно узнавали в них тех, о ком только что рассказывали.
А потом, в театре прозвучало: «Запели «Христос Воскресе из мертвых», вышли из теплого храма в сырую темноту, в юный апрельский воздух, обошли его с крестным ходом и тихим пением, сияя огоньками в темное высокое небо, выхватывая мерцанием свечей склоненные деревья, замершие, чуткие, все в почках, рвущихся на свет. И вернулись в храм уже другими, с чистым сердцем, с лицами как у детей.
Вдруг на амвон вышел седенький священник в золотых одеждах. Сразу стало тихо, раздавался только треск свечей. Священник, глядя в светлые лица стоящих в храме, сказал: «Богатии и убозии, друг с другом ликуйте. Воздержницы и ленивии, сей день почтите. Постившиеся и не постившиеся, возвеселитеся днесь. Трапеза исполнена, насладитеся вси. Никтоже да рыдает убожества, явися бо общее царство. Никтоже да плачет прегрешений, прощение бо от гроба возсия. Где твое, смерте, жало? Где твоя, аде, победа? Воскресе Христос, и ты низверглся еси. Воскресе Христос, и падоша демони. Воскресе Христос, и радуются ангели. Воскресе Христос, и жизнь жительствует. Христос Воскресе!»
И в зале — ответом — прозвучало: «Воистину Воскресе!»
Да, это было всего несколько голосов. Но так радостно было услышать их сейчас, в ноябре, когда к концу подходит осень, а впереди еще такая длинная и серая зима, когда уныние становится привычным и кажется, что до Пасхи еще очень и очень долго.
Майя Кучерская
Зрители
2.
Старец, о котором известно было, что он прозорлив, поручил послушнику срубить тополь, росший прямо посередине монастыря. Послушник, желая постичь прикровенный смысл просьбы, сказал: «Батюшка, а зачем его рубить-то?»
— Лергия замучила, внучок. От тополиного пуха, — ответил старец и чихнул.
— Будьте здоровы, — сказал послушник и побежал за электропилой.
Ибо обладал даром рассуждения.
А один батюшка был клептоман
7
Один батюшка терпеть не мог евреев. Куда не глянь, всюду они: русскому человеку ни проходу, ни продыху! Какой фильм не включишь, режиссер — еврей. Какую книжку не возьмешь — еврей написал. Про музыку даже говорить нечего. Всюду эти наглые, носатые, жидовские рожи! И нет бы сидели в своей синагоге, так ведь еще и лезли в русскую православную церковь, теснили простых русских людей. Своими возмущенными чувствами батюшка делился с прихожанами, прихожане его внимательно слушали, ну а жиды, ясное дело, обходили батюшку за версту.
Так оно все и шло, батюшкины взгляды ни для кого не были секретом и ничему, разумеется, не мешали — он был в почете, за выслугу лет, за то, что восстановил храм практически из руин, организовал общину сестер милосердия, ездил к заключенным. Время от времени батюшку награждали разными священническими наградами, а на тридцатилетие служения к нему в храм приехал сам патриарх.
Одно было не слава Богу: любимая и единственная батюшкина дочка рисковала остаться в девках. Кто-то ей не нравился, кому-то не нравилась она. Сыновей у батюшки не было, и он надеялся, что, может быть, хоть внук станет его преемником. Но какие уж тут внуки. А дочке уже двадцать семь, восемь, девять лет. Как вдруг сыскался жених. Да какой! Настоящий русский богатырь — косая сажень в плечах, рослый, кудри черные, глаза голубые. И умный! И работящий! И ездит на собственной машине. Но главное, от дочки батюшкиной без ума. Ну, и она к нему, конечно, не равнодушна. Вскоре приехал жених делать предложение, по-старинному так — в галстуке, с букетом алых роз. Родители с ног сбились, не знают, как ему угодить, матушка его потчует, батюшка поддерживает ученый разговор, а дочка сидит ни жива ни мертва и не шелохнется. Тут же ударили по рукам, назначили день свадьбы, обсудили разные хозяйственные дела, стоит жених уже одетый в коридоре и вдруг говорит: «Да, кстати, мама у меня еврейка, а папа русский. Я в папу пошел, и фамилия у меня его, но мама — еврейка. Это я на всякий случай сказал». И ушел.
Что тут началось! Батюшка кричит, ногами топает, дочка рыдает, матушка между ними бегает и по очереди холодное полотенце к головам прикладывает. Читатель, ты уже обо всем догадался, да? Всю ночь промолился батюшка перед иконами в белых рушниках, всю ночь просил Господа о вразумлении, а наутро, осунувшийся и бледный, вызвал дочь на кухню, обнял и говорит: «Эх, доча, доча, главное-то, чтобы ты была счастлива. Сама понимаешь, главное, чтоб человек был хороший».
Так и не отказали жениху. И никогда об этом не пожалели. Вот какие на свете бывают чудеса.
Как-то один инок заунывал
Жили две послушницы, Ира и Лена, и были они не разлей вода
Весельчак
Одного инока сжирала черная тоска. Он уж и так с ней, и эдак — не уходила. И был он в монастыре самым веселым человеком — все шутки шутил, все посмеивался. Только в последний год инок погрустнел и стал тихий, тоска его совершенно оставила, и можно было уже не шутить. Он вдруг начал слабеть, ослабел и умер. Во время его отпевания в храме разлилось благоухание, многим показалось — расцвела сирень. А это отец Василий победил дьявола.
А на фотографии их старенькая покосившаяся прошинская избушка с ситцевыми занавесками
9. Комплексный обед
Однажды отец Павел, уже старенький и полуслепой, попал в большой город. Вместе с одним митрополитом он отслужил там службу. Митрополит дал отцу Павлу денег на обратную дорогу, и они расстались. До поезда оставалось время, и отец Павел решил пообедать.
Заходит он в кафе, а девушка за стойкой говорит ему:
— А вы, дедушка, лучше уходите, вы плохо одеты.
И смотрит на его ноги. А на ногах у отца Павла — валенки, когда он уезжал из своей деревни, стояли морозы, а приехал в город, наступила оттепель, и с валенок на пол натекли лужи грязи. Пальто у батюшки тоже старое, ношеное, и чемоданчик в руке — вытертый, со священническим облачением внутри. Девушка, видимо, решила, что это какой-то бродяга. Отец Павел ушел.
Приходит в другое кафе, больше похожее на столовую, ему говорят:
— У нас тут комплексные обеды!
— Что ж, — отвечает отец Павел, — это хорошо.
Поставил у ножки столика чемоданчик, взял поднос, получил на него комплексный обед — первое, второе и компот. Поставил обед на свой столик, только собрался поесть — забыл ложку с вилкой. Пошел за ложкой с вилкой, возвращается — а за его столиком сидит какой-то мужчина и ест его первое. Вот тебе и комплексный обед. Сел отец Павел напротив и, ни слова не говоря, начал есть свое второе. Съел второе, хлеб по карманам разложил, а компот с тем мужчиной поделили поровну.
Тут мужчина встает и идет к выходу. Отец Павел глянул невзначай под стол — а чемоданчика-то и нет! Тот жадина украл. Съел половину его обеда, да еще и чемодан унес. Встал отец Павел из-за стола, побежал за вором, вдруг смотрит — стоит его чемоданчик. Только у другого столика. И обед на нем нетронутый. Перепутал! А мужчины того и след простыл. Тут у отца Павла даже голова заболела — вот ведь какой человек смиренный оказался, ни слова не сказал, когда отец Павел половину его обеда съел!
Один батюшка не любил евреев
Православных дел мастер
Страстная колом стояла в горле
Сначала он всех любил. А потом разлюбил
Смотри, смотри, это же Гриша-юродивый в дедморозовском колпаке!
Аплодисменты
Актеры аплодируют режиссеру В. Долгачеву
Цветы для Майи Кучерской
После спектакля. Автор книги и актеры
Все вместе
В кабинете режиссера на столе - зачитанный "Патерик" и новая "Тетя Мотя"
Читайте также:
«В институте семьи идет ремонт». Майя Кучерская о новой книге «Тетя Мотя» и не только
[ВИДЕО] Диалог под часами. Писатель Майя Кучерская и протоиерей Димитрий Смирнов
