Триумфатор 1814 года, император Александр I посвятил остаток дней не усилению имперской гегемонии в мире, а созиданию христианской политики. Идея светлая, но можно ли реализовать ее без вульгаризации? Александр шел по этому пути, отринув сомнения, с непоколебимостью неофита.
Священный союз в истории высится как памятник мечте. Это мечта о патриархальном, идиллическом устройстве мира, в котором нет ни революций, ни завоевательных войн. В котором все монархи – братья, а подданные – их возлюбленные дети.
Этот каскадный аттракцион международной политики не состоялся бы, если бы император Александр I не обратился к вере… Он был сыном рационального века и в молодости, как правило, скучал на церковных службах. Сознание царя перевернула Отечественная война 1812 года. Он впервые прочитал Евангелие. Стал исповедоваться, причащаться – не для проформы, без скептической улыбки.
«Пожар Москвы осветил мою душу», – признавался Александр, убедившийся в силе молитвы и жертвенности. В душе его произошел и другой знаменательный переворот: царь отказался от республиканских убеждений, присущих ему с юности. Он ведь смолоду не считал Французскую революцию чем-то чудовищным, а первый ее этап вообще оценивал как нечто пользительное, необходимое и России. Таков был либеральный лейтмотив «дней Александровых прекрасного начала». Правда, и к своей либеральной программе император относился без страсти, проводил ее с некоторой ленцой, с аристократической непринужденностью. По сравнению с его советниками – «молодыми друзьями» – император держался легкомысленно.
В Париже, Лондоне и на Венском конгрессе царь-победитель появился в прежнем облике обаятельного ловеласа, но с новой душой. Европейские дипломаты не могли поверить в искренность известного петербургского лицемера. Неужели он, закоренелый циник, всерьез намерился привнести в политику дух Евангелия?
Венский конгресс не устроил Александра. После такой войны его душа требовала нового измерения политической жизни – религиозного. И вот он сколачивает Священный союз, к которому никто в Европе не отнесся всерьез. К Союзу постепенно примкнули все монархи, но они воспринимали его как ритуал благих пожеланий. А Александр видел в Союзе ключ к благодатному жизненному укладу.
Венский конгресс 1814-1815 годов. Гравюра Ж. Годфруа по оригиналу Жана-Батиста Изабе
В результате все оказались неправы. Политика не приблизилась к евангельскому идеалу. Не стало меньше интриг, убийств, не стало меньше лицемерия и жестокости. Да и атеизм постоянно завоевывал новые позиции – и не только с помощью революций. В то же время Священный союз не стал пустой проформой: он несколько десятилетий оказывал решающее влияние на европейскую политику.
Александр, проявив неожиданную усидчивость, прилежно сочинял последовательно контрреволюционную, консервативную программу. В этой части европейские монархи искренне поддержали Александра. Революцию в их среде было принято считать нарушением божественного порядка, который должен быть незыблемым.
Наполеона Александр воспринимал как разрушителя основ, как революционера, как преступника. Русский царь верил в то, что с молитвой можно противостоять шествию революций, а на основе святоотеческих принципов – создать крепкую, даже идеальную политическую систему.
Политизация церковных постулатов – путь скользкий. Частенько он приводит к новым разочарованиям: результат получается противоположный задуманному. «Благими намерениями…»
Европу и прежде не раз представляли в виде единого оркестра. Но, как правило, это было связано с чьей-либо прямой гегемонией. Речь шла об империях. А Александр продумал сценарий сотрудничества нескольких империй. В этом смысле он создавал прообраз нынешней противоречивой «объединенной Европы».
Документы Священного союза даже двести лет назад воспринимались как чересчур экзальтированные. Уж так мыслил в те дни Александр Павлович… «Соответственно словам священных писаний, повелевающих всем людям быть братьями, три дог. монарха пребудут соединены узами действительного и неразрывного братства и, почитая себя как бы единоземцами, они во всяком случае и во всяком месте станут подавать друг другу пособие, подкрепление и помощь; в отношении же к подданным и войскам своим они, как отцы семейств, будут управлять ими в том же духе братства, которым они одушевлены для охранения веры, мира и правды», – гласила первая статья Акта.
Суть самодержавия всегда связывали со служением Всевышнему, но в 1815-м такие идеи обычно воспринимались как дань традиции, не более. Александр ко всему относился всерьез:
«Самодержец народа христианского, коего они и их подданные составляют часть, не иной подлинно есть, как тот, кому собственно принадлежит держава, поелику в нем едином обретаются сокровища любви, ведения и премудрости бесконечныя, то есть Бог, наш Божественный спаситель, Иисус Христос, глагол Всевышнего, Слово жизни. Соответственно с сим, их величества с нежнейшим попечением убеждают своих подданных со дня на день утверждаться в правилах и деятельном исполнении обязанностей, в которых наставил человеков Божественный спаситель, аки единственное средство наслаждаться миром, который истекает от доброй совести и который един прочен».
Звучит красиво! Только вот искренних союзников у Александра не было. Приходилось покупать лояльность, подчас – дорогой ценой. Выдающийся австрийский дипломат Меттерних утверждал: «Священный союз вовсе не был основан для того, чтобы ограничивать права народов и благоприятствовать абсолютизму и тирании в каком бы то ни было виде. Этот Союз был единственно выражением мистических стремлений императора Александра и приложением к политике принципов христианства. Мысль о Священном союзе возникла из смеси либеральных идей, религиозных и политических». Но тот же Меттерних в своих интересах пользовался Священным союзом как вполне действенной политической организацией, способной оказывать военную поддержку…
Если рассматривать тогдашнюю дипломатию Александра в аспекте тактических и стратегических интересов России – император явно недоработал. Да и просто не ставил патриотических задач – они представлялись ему узковатыми. Зато на Россию свалилось немало обязанностей. В то же время Александр, зная об антироссийском тайном союзе Британии, Франции и Австрии, ничего не предпринимал против них. Не пытался поддержать пророссийски настроенных деятелей в этих странах – даже во Франции.
Самые значительные предприятия Священного союза – контрреволюционные военные операции – ухудшили репутацию России, способствовали появлению обидного для нас термина «жандарм Европы». А деятельность ретивого наполеоновского племянника во Франции практически уничтожила всю постройку… Противоречия перевесили. Братья-монархи, забыв о клятвах, набросились на Россию в Крыму. Правда, это случится без малого через четыре десятилетия после заключения Священного союза.
Никогда после крушения Священного союза Россия не будет относиться к Европе с таким безоглядным доверием, как в 1815 году. И вера в то, что большую политику можно вершить как богослужение – уже не возродится. Следующий масштабный союз Россия заключит с республиканской Францией. И это будет вполне прагматическое (хотя, как покажет время, ошибочное) решение.