Пасха

Я был практически один-единственный ребенок на нашем деревенском приходе среди бабушек. Мне всегда было с ними интересно, и чувствовал я себя в своей тарелке, это был мой мир. Не придуманный, а реальный. И для меня «Христос Воскресе» не было строками какого-то литературного произведения. Это было самой жизнью. И до сих пор, как только я услышу на Пасхальной службе этот первый возглас, в душе все обрывается – до слез.

Вообще, праздник Пасхи во все прошедшие годы будто сливается в некий «один день из вечности». «И дольше века длится день». Вот, например, с Рождеством не совсем так: это праздник сюжетный, связанный с разными детскими представлениями, колядками, сюрпризами, праздничной суетой…

Неблагодарный человек не может быть христианином, как и неблагодарный христианин незаслуженно носит это имя.

Минута эта всегда приходит. Двери открываются. Мы входим в залитый светом храм, мы вступаем в ликующую пасхальную заутреню, но где-то в душе вопрос остается. Что все это значит? Что значит праздновать Пасху в мiре, наполненном страданием, враждой, ненавистью, войнами?

Если обычно у православного Иерусалима Пасха начинается днем в Великую Субботу, то у нас она началась еще ночью. Израильские военные и полицейские притихли, вслушиваясь в слова христианских молитв. «О богохранимой стране сей, властех и воинстве ея — Господу помолимся», - возглашал священник, а мы отвечали: «Господи, помилуй!». И наши бывшие соотечественники из числа воинства богохранимой страны сей украдкой вытирали глаза.

Бывает, что человек не постился, или постился недолжным образом, не ходил на богослужения во время Великого Поста. Может ли он со всеми радоваться Пасхе, присутствовать на Пасхальной службе?

Я тогда испытала и невероятную радость, и - очень большое сокрушение, потому что поняла: если бы я увидела сошествие Благодатного огня, например, в десятом классе, то столько времени бы не потеряла!

'Слава святей', - возглашает настоятель, и в этом момент взгляд мой падает на лицо этого человека: огромные, на выкате, глаза больного, улыбка до ушей, обнажающая десны. То есть картина – явно далекая от привычных представлений о красоте. Но в этой уродливости была видна настоящая, ничем не прикрытая радость.