(опыт иронического триллера)
Когда до города Алдана оставалось ехать километров сорок, благочинный Нерюнгринского округа, настоятель Казанского храма города Нерюнгри, иеромонах Аркадий (Мамай), не меняя интонации, сообщил, что, кажется, у нас спустило колесо. И оказался прав.
Иеромонах Аркадий (Мамай)
Отец Аркадий снял подрясник, оделся в шапку и куртку и принялся за работу.
Часы показывали половину двенадцатого вечера, градусник — тридцать четыре ниже нуля, а вокруг была тайга, тихая и прекрасная. В Москве тем временем обсуждали получение российского гражданства Жераром Депардье, но это казалось чем-то далеким и почти фантастическим.
Через несколько минут батюшка, так же не меняя тона, сказал, что придется кого-нибудь просить о помощи, потому что ключ (искушение) не подходит.
Дорога была пуста, ближайший очаг цивилизации — как раз Алдан, поэтому я, наученная страшными рассказами о замерзших посреди Якутии путниках, принялась рассылать смс-ки с просьбами помолиться (здесь, к счастью, уже была связь). Отец Аркадий же молился, наверное, сам, а параллельно звонил в Алдан собрату-благочинному (уже округа Алданского) иеромонаху Макарию с весьма конкретной просьбой привезти нужный ключ. А также пытался высмотреть на дороге какого-нибудь доброго самарянина.
Отец Аркадий такой ерунды, как холод, не боится. Он в Чечне служил. Вспоминает без «геройствований»:
— Мы окормляли русских военных, и, чтобы ездить подальше, нам давали машину с сопровождением. Но с сопровождением даже хуже — только внимание боевиков привлекаешь.
— А в целом опасно было?
— Да нет… Пока в Грозном были, по улицам ходили без подрясников, конечно. Приезжал к нам один священник — попали в засаду, у него было осколочное ранение. Но в целом спокойно. Чеченцы разные есть, не все же ваххабиты — при одних по-русски лучше не говорить, а попадались мне хорошие ребята, говорили: «У нас, в России», служили в армии…
— Не приходили креститься?
— Открыто — конечно, нет. Но кое-кто становился христианином тайно.
А вообще в церковь многие заходили. За крещенской водой. От сглаза, говорят, хорошо помогает. Вот такой ислам. Ну, мы и православие такое встречаем порой, — батюшка улыбается. Много о Чечне не говорит — наверное, как ветераны не говорят о войне.
* * *
— Мне отец Аркадий сразу понравился, — разоткровенничался как-то при мне один из клириков Казанской церкви, отец Евгений. — На покойного владыку Зосиму похож.
Отец Евгений начинал служить при епископе Зосиме, внезапно скончавшемся 9 мая 2010 года, и, видимо, невольно сравнивает новое «начальство» с прежним. (Выходя за границы своего рассказа, скажу, что недостатков у «команды» епископа Романа отец Евгений не выявил.)
Внешне темноволосый отец благочинный на почившего владыку совсем не похож. Речь тут явно о внутреннем устроении. Неразговорчивость отца Аркадия — совершенно не угрюмая. Просто он вообще тихий и даже как будто застенчивый — смотришь и понимаешь: вот это и называется «смиренный человек». Такое «классическое» евангельское смирение: «Кто хочет быть первым, будь всем слугой». Вот он и служит — ходит с детьми из воскресной школы колядовать по квартирам, подолгу беседует с ищущими общения с батюшкой «захожанами» (самая действенная в Нерюнгри форма миссии, как показывает практика), заезжую московскую гостью катает за триста километров в соседний район.
И даже просыпается рано, чтобы покормить кота. Он приходит, говорит батюшка, и мурчит с утра пораньше.
Я бы вот пинком за дверь отправила. Тоже деталь.
Подобное смирение ничего не имеет общего с мягкотелостью. Мама отца Аркадия, Татьяна Александровна (родители приехали к батюшке в гости на Рождество), рассказывает, до сих пор не скрывая удивления:
— В старших классах начали мы его готовить в институт — а он взял да и объявил, что хочет поступать в семинарию.
— У вас семья была уже глубоко верующая к тому времени?
— Да как сказать… Когда мы из Баку в 1992 переехали в Ставрополь, начали интересоваться, ходить в храм. Дети в воскресную школу пошли. Ему особенно понравилось.
— А когда так далеко уехал — переживали?
Татьяна Александровна улыбается, и без того заметное их сходство с отцом Аркадием возрастает еще больше:
— Что лучше — Южная Якутия или Северный Кавказ? Переживали, конечно. Но он до того в Чечне служил. Тоже волнений много было. Мы уже привыкли… Зато здесь красота такая — как в сказке.
* * *
Действительно, зимой тайга, посреди которой мы и остановились, похожа на декорацию к постановке по «Морозко» или (это если стоять со сломанной машиной на дороге) по некрасовской «Мороз, Красный нос».
Летом, говорят, лес ломится ягодой: голубикой, жимолостью, дикой черной смородиной… Все это в холодное время года оказывается на столах в виде варений. Житель средней полосы и представить себе не может, что такое аромат дикой черной смородины. А я вот теперь его знаю. Варенье из садового аналога смородины, наверное, есть больше не смогу. Разница — как между освежителем воздуха «Морской бриз» и глубоким вдохом где-нибудь на черноморском побережье.
По той же тайге бродят, безуспешно стараясь не попадаться на глаза человеку, дикие звери, поэтому каждый школьник знает, как вести себя при встрече с медведем. Кое-кто, правда, забывает, поэтому несчастные случаи бывают: пару лет назад одна женщина, например, решила поиграть с медвежонком. Естественно, после прихода перепуганной за детеныша медведицы игра оказалась смертельной…
Ну вот так, в Москве нужно соблюдать правила поведения на эскалаторе или там на митинге при встрече с сотрудниками правопорядка, а в Южной Якутии — в тайге при встрече с медведем.
* * *
Как вести себя в сибирских морозах, я уже тоже научена.
— Знаете выражение: «Не спи — замерзнешь»? — спрашивал меня отец Аркадий за пару часов до инцидента.
Мы тогда увидели на дороге остановившуюся фуру: водитель возился с поломкой в моторе. Батюшка еще сочувственно кивнул: «Вот ничего хуже нет — встать так зимой посреди тайги. Каждый год кто-нибудь замерзает. Хорошо, у дальнобойщиков между собой связь есть — рации. Мобильники здесь берут не всюду, машин проезжает мало, да и помочь может не каждый — я, например, на легковушке ничего сделать не смогу. Только человека подобрать».
— В холоде ни в коем случае нельзя засыпать, — объяснил он мне. — Абсолютно безболезненная смерть. Засыпаешь — и просто не просыпаешься. Как рыба в морозильной камере.
* * *
Иллюстрацию к этому совету я слышала еще несколько дней назад, в Якутске. Секретарь епархии отец Никандр рассказал сюжет, достойный, несмотря на краткость, стать основой для сценария фильма ужасов с хэппи-эндом.
— Проснулся от того, что кто-то очень громко ходит — и немедленно замерз. «Неужели я окно забыл закрыть? — думаю. — Да неужели я бы в январе стал его открывать?!» Оказалось — ночью отопление отключилось. Хорошо, хоть кто-то в доме не спал.
(Ну правда же, готовый сценарий. Завязка: группа людей сидит за красиво накрытым столом, в камине уютно потрескивают дрова. Вино, анекдоты. Камера наводится на градусник. На градуснике — сорок семь ниже нуля, и столбик ртути все уменьшается. За окном вьюга (на самом деле, такой мороз редко сопровождается ветром, но для зрелищности нужна вьюга).
Все ложатся спать. Кульминация — сны героя: фигуры в серебристо-белом входят в комнату через окно, вьюга вползает в дом. Снег покрывает все поверхности. Кровати — сугробы.
Развязка — герой просыпается от громкого стука в дверь, сугроб разлетается в снежинки, которые без следа тают в воздухе. Камера — на погасший камин.)
В Якутске температура сильно ниже, чем в Южной Якутии. «Сегодня тепло — минус тридцать», — это не насмешка над московской неженкой, просто для зимы здесь минус сорок — нормально, а минус пятьдесят — не катастрофа.
В минус пятьдесят пять школьники перестают ходить в школу. И идут на ледяную горку посреди города.
* * *
Попытка прогуляться по заснеженной тайге чуть не приводит к аварии: сначала я проваливаюсь в сугроб на всю длину ноги, потом, вылезая из него и вытаскивая «утонувшие» в снегу унты, ощутимо замораживаю мизинцы — потом два дня кожа на них ничего не чувствовала. Возвращаюсь в машину.
Ну так что же, замерзнем мы в этой воспетой поэтами Сибири, пока вызванный звонком отца Аркадия иеромонах Макарий ищет ключ и едет к нам, или буду отогревать озябшие руки о телефон, на который последней нитью с цивилизацией сыплются смайлики в смс-ках отвечающих — точно обезумевший связист начал чередовать тире не с точками, а со скобочками и двоеточиями? Или и сам мой телефон сейчас сдохнет и бессмысленной ледышкой приморозится к ладоням? (Это я уж совсем драматизирую: нормальный у меня телефон, да и -34 — это совсем не экстремальный мороз.) Найдется ли добрый самарянин на бескрайних якутских дорогах? Один «левит» уже промчался мимо…
Самарянин нашелся во втором же проезжающем автомобиле — дал ключ и помог поменять колесо (отец Аркадий ему в ответ подарил фарфорового ангелочка, случайно нашедшегося в машине). Да и отец Макарий, которому отец Аркадий звонил в самом начале, как оказалось, скоростных нормативов не соблюдает и примчался всего через полчаса после звонка. И испугаться я не успела, а смс-ки и сама рассылала со смайликами, шутками и прибаутками. Да и вообще, московскому жителю бывает очень полезно на секунду оторваться от слегка надоевшей повседневности с митингами и Жераром Депардье и полчаса померзнуть в тайге. В конце концов, надо же хоть иногда бывать в сказке.
Читайте также:
Фактор выживания. Интервью с епископом Якутским и Ленским Романом (Лукиным)
Дефицит священников и мэлииппэ по-якутски (+ ФОТО)
О якутском бездорожье, Аграфенах и крещении с приключениями (+ ФОТО)