Когда в отношениях детей и родителей нужен «разводящий»?
У родителей-противников прав детей детский телефон доверия вызывает страх: именно здесь, по их мнению, рождаются Павлики Морозовы. Разве можно жаловаться на своих родителей? Даже если они не правы?
Своим опытом телефонного доверия делится директор социального реабилитационного центра для детей и подростков «Красносельский» (Москва) Олег АЛЕХИН.
Олег Николаевич АЛЕХИН - директор социального приюта для детей и подростков «Красносельский».
СПРАВКА:
Олег АЛЕХИН родился в 1963 году. Окончил Алма-Атинское высшее общевойсковое командное училище. Военный разведчик, участник войны в Афганистане, первой чеченской кампании. В 1998 году окончил Военную академию им. Фрунзе. С 2002-го по конец 2003 года работал заместителем директора по воспитательной работе Третьего московского кадетского корпуса налоговой полиции. Подполковник запаса. Женат, имеет двоих сыновей. Младший работает в центре «Красносельский». С февраля 2004 года директор социального приюта для детей и подростков «Красносельский».
СПРАВКА-ТЕЛЕФОН
607-17-19 и 975-27-50 — круглосуточный телефон доверия для детей и подростков (филиал Городской круглосуточной мобильной службы экстренной помощи несовершеннолетним) в центре «Красносельский». Работает с 2008 года. На звонки отвечают психологи, в случае необходимости социальный работник и фельдшер выезжают к ребенку в указанное им место. Если возникает необходимость, ребенка отвозят в центр и о его местонахождении тут же сообщают родителям. Центр окормляет духовенство храма Всех Святых в Красном Селе. В мае 2010 года был освящен домовый храм в честь святого праведного Артемия Веркольского.
Центр тесно сотрудничает с органами опеки. В центре проживают 67 детей. Всего приют рассчитан на 80 человек. Еще 40 детей могут находиться в отделении дневного пребывания. В центр принимают как социальных сирот на длительный срок, так и детей, чьи родители не лишены прав, на несколько месяцев. Специалисты центра оказывают психологическую помощь детям, проживающим в приюте, и их родителям, а также консультируют детей, которые продолжают жить дома, и их родителей.
Зачем нужен детский телефон доверия
Четырнадцатилетняя девочка вернулась домой на час позже, чем обещала. Мама была не в настроении, набросилась на нее с криками: где шлялась? А у девчонки переходный возраст, надо гонор показать — хлопнула дверью и почувствовала свободу: мол, я ушла из дома, сделала первый взрослый шаг. Посидела с компанией, выпила пива, потом подружки разошлись по домам, а ее ребята постарше стали тащить в подвал. К счастью, до насилия дело не дошло, но она вмиг протрезвела и нам позвонила: помогите. Специалисты выехали на место, привезли ее к нам. Позвонили маме, она утром пришла. Ни девочке, ни маме реабилитация не требовалась, достаточно было детскому психологу поговорить с девочкой, успокоить ее, а семейному — с мамой, и они ушли в обнимку, плача от счастья. Надеюсь, что мама сделала выводы. Пусть она формально права была, но нельзя не учитывать и чувства ребенка, особенно в переходном возрасте.
Главная задача нашего телефона доверия — помочь восстановить отношения ребенка и родителей. А если это невозможно — защитить ребенка от насилия, зла. Мой опыт убеждает, что в отношениях детей и родителей в сложной ситуации нередко нужен разводящий — человек, который грамотно и беспристрастно разберет конфликт. Ведь в случае конфликта и родители, и дети — эмоционально вовлеченные стороны, значит, не всегда способны видеть все объективно.
У нас был такой случай: однажды ребенок позвонил и сказал, что не хочет жить с родителями. У мачехи пропала золотая цепочка, и она подумала на него. Отец встал на сторону жены, и они оба практически обвинили ребенка в воровстве. Когда мы приехали к ним домой, наш социальный работник догадался спросить, где хранилась цепочка до пропажи. Узнав, что она висела на зеркале в ванной, предположил, что просто упала в раковину. Действительно, нашли цепочку в колене под раковиной. Искать вора — не наша обязанность, но, если бы не сообразительность специалиста, конфликт мог бы зайти очень далеко. Мама у ребенка умерла, отец привел в дом другую женщину. Для детской психики это в любом случае потрясение, а когда начинают обвинять в воровстве, да еще, как выяснилось, несправедливо, представьте, что чувствует ребенок.
Конечно, звонки в нашу службу бывают разные. Мы обязаны реагировать на любой. Но это вовсе не значит, что ребенок всегда прав. Как раз дети, над которыми действительно издеваются дома, сами почти никогда не звонят. Чаще всего мы узнавали об их проблемах по звонку одноклассников, с которыми они делились своими проблемами. Увы, не от учителей. Но ни один звонок мы не можем оставить без внимания. Сотрудники органов опеки имеют право прийти с проверкой в любую семью даже по анонимному звонку. Конечно, родители вправе не открыть дверь, но… Например, сегодня многие квартиры ставят на охрану, и иногда, уходя из дома, хозяева забывают отключить сигнализацию. Когда кто-то из домашних возвращается, она срабатывает, и через несколько минут приезжает милиция. Никто же не возмущается, что потревожили его покой. Наоборот, в таких случаях мы отмечаем профессионализм и оперативность сотрудников милиции. Так же надо и родителям реагировать на нашу проверку. Хорошим родителям проверка не страшна. Если оказывается, что в семье все в порядке, слава Богу! Но раз нам поступил сигнал, пусть анонимный, мы обязаны проверить.
Лучше перестраховаться и извиниться, пока в нашем обществе, в Москве (!) возможны такие истории: девочка четыре года не выходила из дома, жила под столом, из одежды у нее были только папины трусы, которые ей приходилось подвязывать. Родители сдавали две квартиры, полученные в наследство, поэтому деньги у них не переводились, и они беспробудно пьянствовали, собирая дома всех районных бомжей. Не раз за эти годы в милицию поступали жалобы на пьяный дебош, сотрудники выезжали по вызову, забирали то отца, то мать, держали их ночь в обезьяннике, штрафовали, отпускали. И ни разу никто не заметил (?), что под столом ютится затравленный ребенок. Только через четыре года к нам на телефон доверия поступил анонимный звонок, и когда мы с органами опеки выехали с проверкой, то ужаснулись: двенадцатилетняя девочка была настоящим зверенышем, не умела ни читать, ни писать, слова знала преимущественно матерные. Конечно, родителей быстро лишили прав, ребенок попал в реабилитационный центр, потом в детский дом. Скажите мне, как в Москве можно было несколько лет не знать об этой ситуации? Я не считаю, что надо все слепо копировать с Запада, но в вопросах защиты детей нам есть чему поучиться. Там, если ребенка бьют или содержат в нечеловеческих условиях и если выясняется, что соседи не могли об этом не знать, но не сообщили, к ним применяют административные меры вплоть до штрафа на немалую сумму! А мы живем по принципу «моя хата с краю». На моей памяти были попытки изнасилования несовершеннолетних дочек отчимами и даже отцами. И одна мама, когда дело дошло до суда, встала на сторону мужа: он же не осуществил намерение, сказала она. И это не единичные случаи.
У вас нормальная семья?
В последнем примере, который я привел, речь идет об асоциальной семье. Если родители не воспитывают ребенка, не кормят, не следят, чтобы он был чисто и аккуратно одет, они сами подрывают основы своей семьи, и с этим все согласны. Нормальную же семью многие считают неприкосновенной, а вмешательство во взаимоотношения родителей с детьми — недопустимым. Но под нормальной семьей что подразумевают? Любую семью, где родители работают, дети сыты, обуты, одеты, ходят в школу? Но это только внешняя сторона, а к детям в «нормальных» семьях относятся по-разному. Если родители за малейшую провинность (получил двойку, на час позже пришел с прогулки, не вымыл посуду, не пошел на музыку) бьют ребенка, закатывают ему скандалы, они травмируют его психику.
Есть немало родителей, которые на людях белые-пушистые, а дома натуральные садисты. Когда же юноша или девушка кончает жизнь самоубийством или совершает преступление, никто с взрослых не спрашивает. А ведь до совершеннолетия мы, взрослые, отвечаем за ребенка, за его воспитание. Не только родители, но и учителя, воспитатели. Особенно сегодня, когда учитель проводит с детьми больше времени, чем многие родители, вынужденные работать допоздна, чтобы прокормить семью. Он должен по глазам читать каждого ребенка, надо просто любить детей. Или менять профессию.
Конечно, каждая семья имеет свои традиции, национальные и религиозные, и, если следование им не вредит здоровью ребенка, не препятствует его учебе и дальнейшей социализации (как это часто бывает в разных сектах), никто не вправе мешать родителям воспитывать в этих традициях своего ребенка.
Мир в семье — наша главная задача
Можно понять, почему у органов опеки такая мрачная репутация. Изъятие ребенка, лишение родительских прав — крайняя мера, когда уже исчерпаны все средства. А у нас с этого чуть ли не начинают. Но не потому, что в органах опеки плохие люди работают, это система не предусматривает никаких других методов помощи детям, кроме карательных. Например, я спросил девочку, которую чуть в подвал не затащили, почему она позвонила нам, а не «02». Она ответила: если бы я позвонила в милицию, меня поставили бы на учет, родителей оштрафовали, и об этом знала бы вся школа. В результате и взрослые, и дети боятся тех, кто призван их защищать. Мы сотрудничаем с органами опеки, вместе выезжаем с проверкой и стараемся менять эту систему. Например, приехали в двухкомнатную квартиру к матери-одиночке и увидели, что в одной комнате живет она с ребенком, а в другой — 15 гастарбайтеров. Она сдавала им комнату, а деньги пропивала. Естественно, комиссия сделала заключение, что в данный момент ребенок не может находиться в семье. Но это не повод сразу лишать мать прав. Пока ребенок находился у нас, мама чуть ли не каждый день приходила трезвая (в пьяном виде я на территорию никого не пускаю), дома сделала ремонт, потравила тараканов, все вымыла, устроилась на работу, закодировалась, сама пригласила комиссию. Ребенка ей вернули. Он временно находился под опекой государства, но матери дали шанс сохранить семью. А другая пьющая мама за три месяца ни разу не поинтересовалась ребенком, на наши же неоднократные предложения прийти на беседу к психологу отвечала, что ей некогда. Тогда пришлось констатировать, что все возможное для сохранения семьи мы сделали, но она своим шансом не воспользовалась, и лучше не иметь никаких родителей, чем такую маму.
Были случаи, когда мы забирали детей к себе в приют на время по просьбе родителей. Мама — бизнес-леди, на работе привыкла всех строить, и с дочерью обращалась, как с подчиненными. В переходном возрасте конфликт обострился, и мама обратилась к нам за помощью. Мы согласились взять девочку с условием, что и сама мама будет ходить к нашему семейному психологу. Девочка прожила три месяца и вернулась в семью.
Леонид ВИНОГРАДОВ