Протоиерей Александр Ильяшенко
Войну залакировали, а теперь одевают в детскую униформу
Протоиерей Александр Ильяшенко
Не понимаю, почему вокруг формы на детях возникают такие баталии. Хочет родитель так одеть ребенка, пусть надевает на него форму. Не хочет – пусть не надевает. Почему мы должны диктовать родителям, что они должны делать, а чего не должны? Споры, обвинения, ругань точно не помогают осмыслению и пониманию праздника Победы. Эти споры как раз свидетельствует о том, что мы очень сильно отличаемся от наших героических предков, которые вырвали Победу у могущественного и безжалостного врага.
Понятное дело, что на желании одеть ребенка в форму Великой Отечественной войны очень хорошо наживаются фирмы, которые проектируют, изготавливают и продают такие формы.
Если же смотреть на ситуацию более глубоко: мы живем в XXI веке, когда вместо конфетки нам постоянно подсовывают пустой фантик. Думаю, что ситуация, о которой мы говорим, – это фантик, в котором конфетки нет.
Для понимания, что такое война, нужно очень много читать, изучать, разбираться, сравнивать, даже опровергать. Самое же главное – почувствовать дух тех людей, которые так сильно от нас отличались. Они не думали, во что одеться или чем укрыться. У них задача была совсем другая – спасти свою страну, свой народ, в том числе и нас всех, живущих сегодня. Эту задачу они жертвенно осознавали и готовы были до последнего сражаться за то, что они почитали святыней своей души. Вот в это нужно постараться вникнуть и перенять.
То, что войну залакировали, а теперь одевают в какую-то детскую униформу, свидетельствует о том, что мы живем в XXI веке, когда настоящих, продуманных, выстраданных и высоких идеалов в обществе практически нет или их очень трудно встретить.
Мы подчас судим обо всем категорично, но очень поверхностно. Это относится и к агрессивным спорам вокруг формы на детях.
Протоиерей Александр Балыбердин
Протоиерей Александр Балыбердин
Не надо надевать форму, если ребенок не понимает, что она символизирует
Если речь о совсем малышах, которым только год исполнился, то это, на мой взгляд, не имеет смысла. Форма все-таки имеет смысл некой общности. Когда человек вступает в коллектив и когда он становится одним из солдат или офицеров, тогда он носит форму как символ принадлежности к той или иной организации.
Младенец принадлежит семье, и главная задача родителей – обеспечить семейное воспитание.
Если говорить более конкретно о том, что родители одевают детей на 9 Мая в форму времен Великой Отечественной, то, понятное дело, здесь все – на усмотрение родителей. Их право поступать так или иначе. Но когда родитель что-либо делает, он должен понимать, что все наши действия должны быть осмыслены.
Если он может как-то внутри семьи оправдать и объяснить ребенку, зачем он это делает: например, чтобы подчеркнуть некое единство со своим прадедушкой, который сражался на фронте или погиб в годы Великой Отечественной войны, – то, наверное, это оправданно. А если это никаким образом не связано с памятью о каком-то конкретном человеке, то тогда, на мой взгляд, этого делать не стоит.
Кстати, трехлетнему ребенку еще что-то можно объяснить доступно для его понимания. А вот годовалому вряд ли что-то объяснишь, он не может осознать, что на него надели. Так что, мне кажется, не стоит этого делать. Придет время, когда военная форма, надетая ребенком, будет наполнена для него определенным смыслом, свяжет его с памятью о конкретных людях, об их подвиге во время войны.
Психолог Екатерина Бурмистрова
Екатерина Бурмистрова. Фото Юлии Маковейчук
Нельзя из войны делать глянец
Игра в военную форму началась с детей-школьников, а потом перекинулась и на детей-дошкольников. Эта тенденция началась довольно давно, но с 2014 года получила широкое распространение.
Мы в эту игру тоже играли еще до того, как все это стало популярным на уровне государственной машины и пропаганды: мы одевали детей в атрибуты военной формы в те годы, когда День Победы еще был абсолютно забыт, когда ничего не проводилось на Поклонной горе. Мы с клубом «Рождество» в период почти тотального забвения войны все это делали, но, конечно, не масштабно.
А потом мы перестали это делать. Во-первых, потому что поняли, что дети это воспринимают как веселый карнавал: сегодня в Золушку переоденусь, а завтра в медсестру. Это абсолютно умаляет подвиг участников войны.
Понятно, что авторы идеи фотографировать детей в военной форме помимо того, чтобы заработать денег, имели в виду и что-то хорошее. Но я точно знаю по рассказам ветеранов, что война – это не весело, не красиво и не здорово. Как написал Михаил Кульчицкий:
Война – совсем не фейерверк,
А просто – трудная работа.
Одевая детей в военные костюмчики и фотографируя, переделывая военную песню под попсу, идеализируя и упрощая то, что произошло в те страшные годы, мы прививаем детям-дошкольникам совершенно иной тип памяти. Это очень большое искажение.
Никто из тех, кто пережил войну, ни за что не хотел бы видеть своего внука в форме солдата, а внучку в форме медицинской сестры. Формы памяти, конечно же, должны быть, но надо это делать очень аккуратно. Кроме победных песен, там очень много боли и вообще такого, о чем говорить вот так, между делом, нехорошо.
Сейчас мы имеем очень популяризированную, обобщенную, коммерческую картинку Великой Победы. Вспоминать о войне как о веселой победоносной прогулке так же неправильно, как не вспоминать жертв политических репрессий. Это искажение исторической памяти. В этом случае, я думаю, ненамеренное.
При том, что я большой сторонник формирования и сохранения памяти, использования разных интерактивных форм, походов в музеи, где можно увидеть военные формы, пробитые пулями, осколками. Чтобы это не травмировало ребенка, но при этом не было глянцевым. Нельзя из войны делать глянец.
Андрей Рогозин
Андрей Рогозин, фотограф
Главное – спросить, хочет ли этого ребенок
Честно говоря, я не вижу какой-то глобальной проблемы в этом действии и в таком образе. Я понимаю, откуда у людей могут возникать негативные ощущения от подобной фотосессии, но у меня их не возникает.
Оба мои деда прошли через Великую Отечественную войну, оба остались в живых. Один из них служил всю войну – с 1941 по 1945-й, закончил взятием Берлина. Так что у нас в семье отношение к войне и к тем, кто в ней участвовал, что называется, из первых рук.
Но у меня никаких вопросов не вызывает такая фотосессия. Если бы встал вопрос участия в ней моей дочери, я бы, в первую очередь, спросил у нее – хочет она или нет. Если хочет – почему бы и нет, не хочет – так не хочет. Моей дочери 6 лет, и, мне кажется, в этом возрасте у детей можно спрашивать. А вот в 3 года – сложный вопрос.
Анна Данилова, журналист, детский фотограф
В военной фотографии возмущает коммерческая спекуляция
Анна Данилова
Детская фотография в школе и садиках – это большой и слишком часто низкокачественный бизнес. Слишком часто сам фотограф совершенно не хочет и не ставит себе цель понять, заметить, услышать и почувствовать ребенка. Удобно: взяв пыльные и несвежие костюмы и создав антураж, как можно быстрее отщелкать детей, выгрузить фотографии и заставить родителей их покупать. Набор ролей ограничен: пастушка, космонавт, зайчик. Набор фонов тоже. И вот – к 9 мая – конечно пилотка, гимнастерка. И оплата обеспечена.
Конечно, есть прекрасные фотографы, которые делают прекрасные репортажи и портреты – они приходят в разные дни, сидят на занятиях, наблюдают за детьми, воссоздают их взаимоотношения – посмотрев на такой альбом, сразу понятно, как проходит обычный день ребенка.
В этой военной фотографии меня возмущает именно коммерческая спекуляция. Я не вижу ничего плохого в том, чтобы 9 мая с букетом гвоздик пройти с «Бессмертным полком» и купить ребенку пилотку, чтобы рассказать о войне, читать военные рассказы, смотреть фильмы и играть в солдат и медсестер. Это обязательно нужно делать, и не только к 9 мая. А вот наряжать ребенка для формального кадра, подпитывая бизнес-план фотографа – недопустимо.
И еще один важный момент и совет родителям – не разрешать снимать ребенка в саду и школе без согласия родителей на съемку. Одно дело, когда вы готовитесь к съемке, выбираете фотографа, понимаете, какие фотографии получите. Совсем другое дело — когда вас ставят перед фактом уже проведенной съемки. Снимать ребенка без разрешения родителей нельзя, и это нужно очень четко понимать родителям и всему педагогическому коллективу. Где потом окажутся фотографии и в каком контексте – отследить невозможно. Проводится ли какая-то обработка костюмов после съемки – неизвестно. Поэтому на уровне каждого учебного заведения можно решить, что все съемки согласованы и спланированы, а не «Будете брать фотографию вашего ребенка? 500р за кадр!».