В марте профессиональный союз работников РАН обратился к правительству России с письмом о ситуации в науке – о недостаточном ее финансировании, что снижает возможности проведения исследований в стране за счет грантов. Кроме того, ученые отправили послание в Управление президента РФ по научно-образовательной политике – о резком сокращении расходов на исследования и разработки.
Проблем у отечественной науки сегодня немало. Одна из них – нехватка молодых специалистов, хотя государство старается привлечь свежие кадры. Но их недостаточно из-за банальных причин – невысоких зарплат и отсутствия жилья. Об этом мы поговорили с сотрудниками трех институтов Москвы, Санкт-Петербурга и Томска.
Мы можем откатиться в науке на 50-60 лет назад
Ярослав Селивестров
Ярослав Селиверстов, старший научный сотрудник, заместитель председателя Совета молодых ученых Санкт-Петербургского научного центра, сопредседатель Санкт-Петербургского союза ученых и его брат Святослав, научный сотрудник Института проблем транспорта им. Н.С. Соломенко РАН:
– Наукой мы решили заниматься в юношеском возрасте. Вероятно, это был интерес, основанный на фантастических фильмах, на медиа. Учились в школе, в 1998 году поступили в Политехнический университет. В 2004 году закончили учебу, увлеклись научной деятельностью – при кафедре была лаборатория электродвижения. В 2010 году пришли в Институт проблем транспорта.
Давайте абстрагируемся от ситуации по конкретным институтам и будем говорить о «средней температуре» по стране – общей ситуации в науке, о том, что касается подавляющего большинства ученых.
Достижения у российской науки есть. Бесспорные, очевидные. Исследования, которые проводят институты, осуществляются институтами на очень высоком уровне. Наша наука не только никому не уступает, она в каких-то фундаментальных стратегических аспектах копает глубже. Некоторые проблемы западная наука решает методом проб и ошибок, наша – используя правильно разработанные методы и подходы. Но она нуждается в популяризации, что, кстати, и пытаются сейчас делать: появляются специальные журналы. И в финансировании.
Самое главное в науке – люди. За каждым исследованием стоят они. А жизнь у ученых непростая. Наукой по большей части занимаются из альтруистических, патриотических соображений.
Заработная плата ограничена теми окладами, которые прописаны в нормах и ставках Минтруда, насколько мне известно. У старших научных сотрудников она – от 20 до 25 тысяч рублей. У нас провозгласили идею, что наука должна базироваться не только на окладах, но и на грантовой деятельности. И, в принципе, ситуация у ученых может быть диаметрально разной. Все заявки на гранты, которые подаются, достойные, значимые, проработаны на хорошем уровне. Однако грант – почти лотерея: повезет, не повезет. От РФФИ нам повезло выиграть 1 грант за 8 лет работы.
Времени заявки отнимают много, продуктивная деятельность сокращается. В среднем за год мы подаем порядка 7-8 заявок. Сложно найти партнеров для проекта. Бывает, что подаешь совместную заявку, а какой-то сильный участник в процессе уходит. Западные институты не всегда охотно идут на контакт. Сама подачи заявки требует времени и усилий на проект, ученые вынуждены отрываться от основной работы. Для кого-то проще написать научную статью, найти подработку.
Грант – это движение вперед и это финансовый стимул. Но наравне с грантом должна быть достойная базовая оплата труда и она должна быть не ниже европейской. А пока не выполняются даже майские указы президента, не говоря о «дорожных картах» ФАНО. И нужно отметить, что суммы грантов в России небольшие и многое на них не сделать. Гранты Евросоюза, Европы выше в разы.
По качеству жизни ученых ощутимо ударила инфляция.
Если посмотреть на уровень зарплат ученых 2009-2010 года и нынешний, то в 2017-м зарплата нашего среднестатистического ученого сопоставима с пособиями по безработице в Европе.
У ученых остается два варианта. Совмещать работу с преподавательской деятельностью, устроиться на работу в 3-4 института и читать лекции. Такие примеры есть. Плохо, что в этом случае научная деятельность перестает быть основной. Ни о каких прорывных работах, естественно, не может идти речи. Много времени уходит на преподавание.
Святослав Селивестров
И можно сосредоточиться на своем деле, повышать квалификацию, предлагать свои услуги исследователя институтам, центрам в рамках различных работ по грантам, стараться войти в состав какого-то международного коллектива. Это вариант для талантливых людей, и общество их сохраняет: ученые не уходят из науки, продолжают творить. Но не обязательно в России, а где-то в Европе. Такой подход наиболее целесообразен для тех, кто не хочет бросать науку.
Нехватка жилья для ученых – это и про нас с братом. У нас многодетная семья: папа-строитель, мама-библиотекарь, три сына. Родители стояли в очереди на получение жилья в Санкт-Петербурге. Потом мы пришли в академию, тоже 3-4 года подряд подавали заявления на улучшение жилищных условий. В марте нам исполняется 36 лет, из группы молодых ученых мы выходим, и надежда практически теряется. Одно время снимали жилье, когда выпадали гранты. Потом жили с родителями. Подходил новый грант – снова снимали. Сейчас у родителей в двухкомнатной квартире. Вопросы служебного жилья в Санкт-Петербурге до сих пор не решены. Два года назад некоторым ученым, но не нам, предлагали служебное жилье в Сиверском, только надо понимать, что Сиверское – окраина Ленинградской области. Дорога от Санкт-Петербурга занимает порядка 3 часов.
Семью в такой ситуации создавать сложно. Понимаешь, через что будешь проходить с детьми. Приобрести собственную квартиру нереально.
Лаборатории обмеляются, молодежи мало. Кто-то из наших коллег эмигрировал в Израиль, кто-то во Францию.
Все, что касается ученых, надо прописывать в федеральных законах. Так же, как по конституционным судьям, надо выработать стандарт. Сейчас все ложится на плечи руководителей институтов, а когда идут урезания бюджетов, сворачивания фондов оплаты труда, им тоже приходится нелегко. Статистика по заработным платам в РАН не должна оцениваться в среднем. Необходимо, чтобы был персональный подход к каждому ученому. Делают науку не только великие – они проводники, фундамент, но и научные сотрудники, старшие, ведущие, главные научные сотрудники, люди, которые активно работают. Руками именно этих людей создается большая наука в России.
В 2010 году в науке были позитивные перемены. Мы надеялись, что она поднимется до уровня европейских стран, будет международное взаимодействие, наладится быт молодых ученых. Сейчас 2017 год, для рядовых ученых ситуация ухудшилась. Раньше поехать на европейский форум можно было без ущерба для себя, сегодня попасть на конференции трудно. Лишь в рамках гранта.
Ученые, увлеченные своим делом, понимающие, что у них многое получается, видящие перспективы, науку не предадут.
Условия, которые предлагают нашим коллегам за рубежом – это не волшебные замки. Но там есть ясность, когда у тебя будет жилье, как будет отлажен быт, есть план, системность. Если бы и у нас государственные корпорации каким-то образом поддерживали науку, было бы здорово.
РАН – не просто титан, который занимается разработкой фундаментальных проблем, это структура, генерирующая систему разделения труда в стране. Она нуждается в поддержании. На любом уровне любому институту надо реализовать его планы и воплощать их в практику. Если исчезнут точки роста – базовые специалисты – мы откатимся назад на лет 50-60.
Для решения проблемы что-то должно произойти. Это, знаете, как когда рождается звезда, копится углерод, какие-то элементы, а потом в один прекрасный момент происходит всплеск и… Нам, наверное, надо ждать такого же чуда.
Пока непрерывно подаешь заявки на гранты – теряешь в науке
Алексей Кобзев
Алексей Кобзев, кандидат технических наук, научный сотрудник, председатель СМУиС Института мониторинга климатических и экологических систем СО РАН, Томск:
– Я пять лет работаю научным сотрудником, до этого работал инженером, раньше учился в аспирантуре. В науку пошел, потому что с третьего курса заладилась научная работа, стало интересно. Показалось, что перспективно. И было соответствующее окружение. Мне 32 года.
Зарплата у коллег порядка 20 тысяч, чуть больше, но ниже средней по региону. Это оклад без надбавок. При желании и везении можно увеличивать ее в два-три раза – выигрывая гранты. Бывают стипендии, премии. Конечно, это не массовое явление, но ученые стараются – делают совместные проекты, объединяются.
Кто-то на полставки в университет устраивается, кто-то открывает свое дело. Но по моим знакомым… Кто всерьез занимается наукой, те ее не оставляют. А таких, в свою очередь, не оставляют старшие коллеги. Если некоторое время переждать, перетерпеть, непрерывно подавать заявки на гранты, можно дождаться результата.
Наверное, должна быть какая-то внутренняя политика: если человек становится ученым, выполняет свои функции – дайте ему возможность развиваться.
Иногда получается такая ситуация, что сколько ни подавал заявок, сколько ни писал статей – нет средств, тогда человек уходит из науки. Наука теряет специалиста, потому что ему не везло.
Один мой друг сразу ушел, когда услышал в аспирантуре, сколько будет получать. Уехал работать вахтовым методом. И другой друг – научный сотрудник, которому долго не давали полную ставку. Шесть лет работал на полставки м.н.с. Когда он приезжал на международные конференции, показывал неплохие результаты и говорил, что он junior researcher, это странно звучало. Открыл свое дело, пытается коммерциализировать плоды своей деятельности.
Иногда быстро получается выиграть, а бывает… Например, у меня с сентября висит заявка, а решения все нет.
Бывает и по-другому, человек выигрывает грант за грантом. Коллеги таких не осуждают, хотя грань тут очень узкая, порой для него это превращается в основную работу, а наука может быть на n-ом плане. Чиновники называют таких «грантоешка». Что поделать – сами породили такую систему…
Я женат, у нас двое детей. Доход семьи формируется из небольшой зарплаты, надбавок от грантов и помощи родителей. Живем в квартире родителей жены. Лет 10 уже. Самый простой способ получить жилье для молодого ученого – выписаться из квартиры матери и отца, получить комнату в общежитии и дальше пытаться получить служебное жилье или сертификат по Федеральной целевой программе. У меня так не вышло. С детьми в общежитие не рискнули перебраться. Поэтому пока способов получения своей квартиры нет. Да и кредит сложно будет выплачивать.
В Томске со служебным жильем получше, чем в других городах. Доезжать до работы можно в пределах часа из любой точки города. У нас есть Академгородок, в котором находятся институты РАН, теперь уже ФАНО. Здесь с советских времен сохранились поликлиника, детские сады, школа, гостиница, общежития, Дом ученых, спортивные сооружения, есть магазины – в общем, все, что нужно для жизни. Сложно представить, сколько средств было вложено тогда в эту инфраструктуру. Проблема в том, что она понемногу разрушается. ФАНО старается освободиться от ее содержания. Что-то уже перешло в частные руки, например, один из детских садов.
Проблемы есть и у ученых. И они разного свойства. У кого-то проблемы с реактивами – где, как достать, у кого-то с оборудованием. У кого-то настолько фундаментальная задача, что ученые не могут выиграть под нее грант. Сейчас же финансируются в основном поисковые и прикладные исследования, ориентированные на быстрый результат… Еще раньше в институтах не было ставок для молодых. Теперь со ставками все в порядке. Остаются деньги и жилье.
Ученые работают на будущее, наверное, стоит обратить внимание на их настоящее.
«Учитель мне говорит: “За мной есть ты”. А за мной-то уже никого»
Николай Татусь
Николай Татусь, научный сотрудник Лаборатории безопасности и прочности композитных конструкций Института машиноведения им. А.А. Благонравова РАН, Москва:
– Я занимаюсь прочностью композитных элементов. Пришел в науку сразу после института в 2002 году. Ни разу не пожалел.
Первая и основная проблема российской науки – нехватка денежных средств. С учетом грантов, институтских надбавок в Москве молодые ученые могут получать около 45 тысяч рублей. В нашем институте оказывается неплохая поддержка.
Я получил сертификат на получение квартиры благодаря академии. Тогда, в 2011 или 2012 году, до реформы РАН, по программе выделили 1000 квартир для молодых, было перекрыто все, что можно, выполнялось указание президента. В год выделили 1000 квартир, сейчас на всю Россию дают порядка 130. Был подъем. Молодые ученые чувствовали поддержку. К зарплате были прибавки. А сейчас идет как идет.
Люди не стремятся в науку. В науке теперь… Как говорит мой учитель: «За мной есть ты». А вот за мной никого нет. Не могу сказать, что у меня в лаборатории есть какой-то мальчик молодой, перспективный. И место найдется, и средства. Нет штатных единиц, мы переходим на госзадания, и варьировать количество ставок – дело института.
Но молодежь не идет. Очередей из ребят-выпускников нет. Возможно, они находят более прибыльные институты?
У кого-то в нынешних условиях хорошо получается развиваться – есть лаборатории, где средняя зарплата выше, чем по региону. И есть институты, где люди получают 15-20 тысяч. В станкостроении, машиностроении совсем тяжело.
Коллективы в основном возрастные, молодым нужна своя среда. Надо искать подходы, что пока плохо делается. Разрыв в возрасте большой.
Наука – это разведка, работа на будущее. Ее нельзя спрогнозировать, нельзя оценить пользу ученого в норма-часах, просчитать ее как-то. Когда начиналась реформа РАН, многие ученые были категорически против. Сломать легко. А создать новое?
Анна Бессарабова