Пятидесятница – День рождения Церкви: праздник воссоединения рода человеческого с Богом и в Нем между собой. Это – праздник спасения в самом глубоком смысле этого слова, если исходить из того, что «спасение» – это перевод на русский греческого слова σωτηρια <сотирия>, которое происходит от глагола σωζω <созо>, последний же одного корня с прилагательным σως <соз> – целый, здоровый, невредимый. Отсюда σωτηρια означает оздоровление, как освобождение от болезни, от порчи, поддержание или восстановление в целости и сохранности чего-то подвергшегося разрушению.
В богословском контексте «спасение» понимается как восстановление когда-то разрушенного человеком союза с Богом. Если мы говорим о спасении, тем самым соглашаемся, что нам есть от чего спасаться, что состояние вне этого пути – состояние погибели, как следствие богоотступничества. Если мы говорим о спасении как об исцелении в христианском понимании, то мы имеем в виду исцеление духовное, оздоровление человеческой природы от поразившего ее насмерть греха и его последствий, и дарование ей способности к вечной жизни.
Поэтому, понимая под «погибелью» радикальное повреждение человеческой природы в грехопадении прародителей, лишившее род человеческий жизни вечной («вечной» не столько в смысле бесконечности, сколько вечной качественно, как присущей вечному Богу и невозможную для человека вне тесного единения с Ним), под «спасением» понимаем восстановление этого единства путем возрождения в жизнь вечную в таинстве Крещения и дальнейшего целенаправленного оздоровления, исцеления богоподобной души в течение всей земной жизни.
Фото: Алла До, photosight.ru
В день Пятидесятницы начинается восстановление целостности и человеческого естества как такового, и всего рода человеческого. Раздробленное грехом ис-целяется, то есть восстанавливается в своей изначальной целостности, которая немыслима вне единства с Богом.
Единство людей призрачно, зыбко, а то и вовсе порочно, если оно не в Боге, по очень простой причине: человек – Его образ. Всякое объединение людей, не полагающее в свою основу единство в Боге, не предусматривающее конечной цели в Нем – это лишь имитация единства, потому что какое же это человеческое единение, если игнорируется сущность человеческой природы – богоподобие и основополагающий смысл человеческой жизни – богоуподобление?
Фальшь чрезвычайно опасна. Подделка привлекает стремящихся к подлиннику, служа своего рода приманкой. Небезобидной, погибельной. Поэтому Бог вторгся в исторический процесс и не попустил состояться Вавилонскому протоинтернационалу, даруя людям многоязычие, препятствующее слаженному сотрудничеству на той «стройке века». Их прекрасная, казалось бы, гуманная (о да!), ультрасовременная мечта о всемирном центре, организующем общечеловеческое единство, имела одно порочное пятнышко, а так, она была прекрасна, спору нет… Это пятнышко – безбожие.
В Боге – жизнь вечная; через стремление к воссоединению с Богом – приобщение к вечной жизни; подлинное единство людей между собой – через Него и в Нем, тогда как суррогатное единство, при котором Бог отодвинут куда-то на периферию (в сферу ритуально-бытового обслуживания) или на как бы почетный пост заведующего идеологическим (общественно-моральным, патриотическим, государственнообразующим – вариантов указания Богу Его места может быть много) сектором, создает иллюзию самодостаточности земной жизни, способствуя стремительной атрофии духовного начала.
«Егда снизшед языки слия, разделяше языки Вышний; егда же огненныя языки раздаяше, в соединение вся призва, и согласно славим Всесвятаго Духа», – сказано в кондаке праздника. Разделению людей при Вавилонском столпотворении через умножение языков общения противопоставляется событие сошествия Святого Духа на апостолов в виде огненных языков, после чего Христовых учеников могли беспрепятственно понимать «дети разных народов». Если в первом случае Бог препятствует погибельному единству, то теперь Он Сам созидает новый Ковчег спасения, куда, начиная с апостолов и через них, призывает всех людей. Формируется новое универсальное единство. На этот раз в Боге.
И здесь мы сталкиваемся с тем, что христианская экклезиология, как и остальные области нашего вероучения, выходит за пределы рассудочно постигаемого.
В Символе веры мы именуем Церковь единой, святой, соборной и апостольской. Казалось бы ничего противоречивого: единство, наполняемое Духом Святым, пребывающее в целостности полноты Его дарований, устроенное изначально среди Апостолов и распространенное ими.
На самом же деле тут противоречий, сочетающихся в гармонии, достаточно. Во-первых, тут не просто единство, а единство в многообразии; во-вторых, сосуществование с одной стороны, наполняющей церковное единство и определяющей природу Церкви, святости Божией, с другой – личной греховности каждого из объединяемых Им людей; в-третьих, уже само по себе свойство апостоличности парадоксально: с одной стороны – это круг избранных, предполагающий определенную замкнутость, изолированность от внешнего мира, «лежащего во зле» (1 Ин. 5; 19), верующим надлежит хранить себя «неоскверненными от мира» (Иак. 1; 27), дружба с ним – «вражда против Бога» (Иак. 4; 4), а с другой – цель создания этого единства как раз и состоит в посланничестве в этот мир… да, лежащий во зле, но возлюбленный Богом любовью, возводящей на Крест Сына Единородного (а значит, и Его последователей), чтобы мир не погиб, но был «спасен через Него» (Ин. 3; 16, 17).
Древняя Церковь органично сочетала герметичность сакральной сферы и активный прозелитизм. Оба эти характерных свойства были поводом для гонений (закрытость давала повод к распространению самых диких слухов и обвинений, а прозелитизм вынуждал государство принимать адекватные, согласно представлениям того времени, меры).
Нынче все иначе: сакральная сфера почти вся распахнута любому встречному-поперечному, независимо от его вероисповедания и отношения к святыне (храм в обыденном сознании, за исключением алтаря и подсобных помещений – публичное место), тогда как распространение веры или хотя бы забота о том, чтобы не было почвы для хуления имени Божия и люди прославляли Отца Небесного, глядя на добрые дела христиан, сведена к еще более ничтожному минимуму.
Ни защитного барьера, ни миссионерской устремленности в мир. Какая-то энтропия церковной жизни.
Любой человек, с какими угодно взглядами, руководствующийся невесть какими мотивами, может зайти в храм, присутствовать за богослужением, в том числе и за Литургией, а заодно, после некоторых формальностей за свечным ящиком, стать членом Церкви. Фильтр минимальный, почти отсутствует (наличие иконостаса хоть как-то сохраняет происходящее во время Таинства Евхаристии от посторонних глаз… впрочем, и от глаз верных тоже, что уже к сожалению).
В то же время, почти ничего не делается (это сейчас «почти», а еще недавно вообще ничего не делалось), чтобы привлечь в ограду церковную тех, кто потенциально расположен искренне, сознательно откликнувшись на благую весть, стать последовательным христианином, и крайне мало делается для того, чтобы те, кто пришли-таки в храм и тянутся к Богу, желают, чтобы их жизнь была во Христе, хотят знать и понимать вероучение и сознательно участвовать в богослужении – получали адекватную помощь.
Церковь одна – на это повлиять невозможно, сколько бы расколов ни происходило: раскольник нарушает единство не только с канонической структурой, но с Церковью в целом.
Церковь – свята, и на это тоже не повлиять, ибо сколько бы в ней грешников ни было, как бы они ни преуспевали во зле, святость Церкви не ослабевает, потому что святится Церковь не людьми, а Богом, Который во веки Тот же.
Еще одно свойство Церкви – соборность… тут уже не так все однозначно, потому что по своей природе она остается соборной, какие бы в Ее среде ни распространялись заблуждения, суеверия, как бы среди Ее чад ни охладевала любовь и не ослабевало стремление соблюсти сверхвременную и повсеместную целостность. Однако это начало может ослабевать, поскольку оно, в отличие от первых двух свойств, зависит от «человеческого фактора». Никогда это начало не истребится в Церкви, как присущее Ей по природе, но оно может усиливаться или ослабевать, в зависимости от уровня сознательности народа Божия.
Церковь – апостольская. Это свойство Церкви так же неотъемлемо, как и соборность, но оно еще в большей степени зависит от происходящих в Церкви процессов. Причем, если соборность в основном зависит от церковного самосознания, то осуществление апостоличности во многом происходит за счет деятельности.
Единство и святость – свойства, существующие объективно и независимо от того, насколько мы их осознаем. Их полнота неизменна и не подвержена никаким влияниям времени, мнений, морально-духовного состояния мира в целом и его «церковного сегмента» в частности. Другое дело, что степень осознания нами этих свойств и адекватное, исходя из этого, поведение определяют нас по ту или иную сторону от Христа. А вот соборность и, тем более, апостоличность определяются не только своей укорененностью в природе Церкви, но и тем, как и насколько они в Ее среде осуществляются. Они так же объективны и неизгладимы в природе Церкви, но, в отличие от первых двух свойств, в их отношении можно говорить о степени развития или, наоборот, деградации, поскольку тут всё, что сверх заложенного Богом в природу Церкви фундамента, созидается, поддерживается или разрушается через людей: через многих одновременно, и каждого человека в отдельности.
Поэтому за всё, происходящее в Церкви (как бы это ни было неудобно слышать тем, кто предпочитает в Церкви видеть этакое душевное SPA), ответственен, в свою меру, каждый. Хорошо бы, разумеется, не брать на себя слишком много, помня, что мы не спасаем, а спасаемся в Церкви, но и прибедняться не стоит, свою пассивность, продиктованную трусостью, малодушием, безответственностью, своекорыстием (недостающее вписать), оправдывая немощью (не такой уж и абсолютной) и упованием на Бога (весьма сомнительным по причине своей избирательности: чуть что в наших интересах, так мы «бодры, веселы»).
Читайте также:
Пятидесятница 23 июня в 2013 году: Христианство без Пятидесятницы
Троица: день рождения Церкви
Перед Троицей: Вода и голубь
Словарь Правмира — Святая Троица