Радиостанции, где ведущими и авторами программ становятся душевнобольные люди, существуют в Испании, Мексике, Уругвае, Швеции, Аргентине. Это не только эффективная терапия (а участники таких проектов чувствуют себя лучше), но и возможность изменить отношение общества к пациентам психиатрических больниц. С прошлого года благодаря усилиям волонтеров своя радиостанция появилась при Московской психиатрической клинике №1. По просьбе «Русского репортера» участница проекта Дарья Лебедева написала о первых месяцах своей работы.
— Здравствуйте, это радио «Зазеркалье», меня зовут Дмитрий Андреев. Я хочу поговорить на тему ярлыков в области психиатрии… Так, я все правильно сказал? Ага. Дальше. Об… О… О таких… О больных с недостатками в области психиатрии у нас в обществе почему-то обмал… замалчивают. Считают их как бы людьми перво… второго сорта.
— У меня ничего не получается, — одной рукой Дима закрывает половину лица, другую, с микрофоном, бессильно опускает, — надо что-то с этим делать, но я не знаю что.
— Дима, давайте попробуем…
— Умоляю, Даша, на «ты»!
Диме 47 лет. Он напоминает добродушного толстяка из японских мультфильмов: большие черные глаза, широкая улыбка, крохотный нос и тонкие усы.
— Хорошо. Дима, ты очень волнуешься, и это нормально. Будет намного хуже, когда ты услышишь свой голос в записи. Я, к слову, заплакала, когда впервые услышала свой. — Дима убирает руку от лица, улыбается. — Давай попробуем вот что: ты просмотришь свой текст, потом я буду держать микрофон, а ты будешь говорить, что вспомнишь.
Дима кивает и начинает сосредоточенно читать текст, написанный каллиграфическим почерком на пяти альбомных листах. Дима кивает снова, я нажимаю кнопку записи на диктофоне.
Мы сидим в тесной сестринской — в комнате, где отдыхают медсестры. По краю белоснежного столика — баночки с кофе, пакетики с печеньем, коробки со сладостями и чаем. На стене календарь с большой фотографией пушистого щенка. Дима, пыхтя и запинаясь, рассказывает щенку о том, что такое стигма в психиатрии. Я смотрю в его листы и понимаю, что Дима воспроизводит написанный текст слово в слово.
— …Я думаю, что если наш проект… наше радио получится, то это может стать успешной платформой для того… для объединения людей с психическими отклонениями. Их голоса услышат не только врачи или другие пациенты, а другие, здоровые люди. И тогда мы, душевнобольные, покажем, что тоже можем быть полезны обществу, что можем трудиться и заниматься творчеством. Наверное, на этом я хотел бы закончить. Спасибо.
Последние строчки Дима произносит уверенно, страстно, без запинки. Кстати, их в тексте не было. Я спрашиваю у Димы, как ему удалось все запомнить.
— Я готовился, — сияет Дима, — вчера, наверное, раз сто прочитал. Мама под конец зашла удивленная. Спросила, что я делаю. А я ей отвечаю: у нас радио! — Дима поднимает вверх указательный палец и смеется.
Так проходит первая запись на радио «Зазеркалье». В нашем распоряжении — диктофон, микрофон для вокала и разрешение заниматься в дневном стационаре психиатрической больницы имени Алексеева, более известной как Кащенко.
***
На первую встречу пришли восемь пациентов из разных психиатрических больниц. Нам выделили большую светлую комнату — творческую студию. Мы поставили в круг стулья, уселись, познакомились. Ребята начали с вопросов, в числе первых были «На какой волне мы будем вещать?» и «Когда нас услышат в Мексике?». Они пришли на занятие с твердой установкой изменить отношение к психически больным во всем мире, разрушить стигму.
Встреча в каком-то смысле меня разочаровала: все казались слишком нормальными. Я ведь думала, что будет сходка кричащих безумцев. Позже один врач сказал, что тогда, наоборот, пришли тяжелые больные, в том числе и инвалиды первой группы.
Конечно, в поведении собравшихся были некоторые странности. Например, одна женщина все время молчала, а когда ей приходилось отвечать на вопросы, она говорила тихо, при этом постоянно оборачивалась и заглядывала себе за спину. Позже я узнала, что когда-то, уже будучи психически нездоровой, она окончила МГУ, потом защитила кандидатскую и много лет пишет докторскую.
Решили, что для начала сделаем эфирный час. Затем мы обсудили темы. После начали говорить о музыке.
— В конце надо поставить Where is my mind группы Placebo! — выпалил Костя.
— Еще можно «Ноль», «АукцЫон», — добавил Дима.
— И Земфиру… — мечтательно сказала Надя.
Этот плейлист все одобрили.
Я предложила два варианта того, где мы можем записываться: в профессиональной университетской студии и в дневном стационаре, используя при этом диктофон и микрофон. Ребята решили, что им комфортнее в стационаре. Один только Костя решился пойти в студию — он был единственным, кто еще лежал в больнице.
***
Мы с Костей шли по Моховой. По дороге он засыпал меня вопросами, на которые не давал ответить, потому что сразу же задавал новые. Костя очень волновался.
— А студия большая? А если я не справлюсь с дыханием — там будет слышно? Понимаешь, я хочу, чтобы все получилось идеально. А почему ты взяла акустику, а не электруху? Ты же понимаешь, что это не совсем то. А микрофоны там какие — узконаправленные? Для вокала подойдут микрофоны? Ах да, мне же еще говорить. А ты знаешь, о чем мне нужно сказать? Если честно, я никогда не был в студии…
Костя — инвалид первой группы, недееспособный. Последние полгода он провел в психиатрической больнице. До этого он лежал там «раз пятнадцать».
Мы подошли к факультету. Костя закурил очередную сигарету.
— Даша, а ты сказала, что придет псих?
— Нет, но если хочешь, скажу.
— Скажи-скажи… Я же не хочу кого-то разочаровывать, — Костя засмеялся.
Костя — красавец, романтический рок-н-ролльщик с острыми скулами, кривой усмешкой и мягкими, добрыми глазами. Ему тридцать шесть лет, хотя на вид не дашь больше двадцати пяти.
Мы пришли в студию. Костя галантно помог мне снять плащ, открыл передо мной дверь, за минуту рассмешил нашего звукорежиссера — женщину в весьма почтенном возрасте. Но как только мы уселись перед микрофонами, из рок-н-ролльщика Костя превратился в испуганного школьника.
— О чем мне говорить?
— Если честно, я хочу, чтобы ты рассказал мне о том, как заболел.
— Я не очень хочу, чтобы ты это сейчас слушала.
— Но ты ведь хочешь, чтобы это услышало много других людей?
— Возможно… да, хочу.
Когда Костя принимал решения, пытался донести важную мысль или рассказывал о своем прошлом, он говорил так громко и отчетливо, как будто перед ним толпа.
— Поехали. Здравствуйте. Это радио «Зазеркалье», меня зовут Константин. Все нормально? Перечитать? Хорошо. Но я все равно перечитаю. Здравствуйте. Это радио «Зазеркалье», меня зовут Константин.
И Костя начал рассказывать о том, как сошел с ума.
— Помню, мы с подругой решили провести спиритический сеанс. Я уже был в том состоянии, когда моя болезнь развивалась, и меня интересовало все потустороннее. Я помню, как своими пальцами вывел два слова: «Ты псих». Так мне ответил дух. Меня это очень возмутило. Я выбежал на улицу, поймал машину, машину вез глухонемой. Я был в резиновых тапочках. Это было лето 98-го. Я считал, что за мной следят спецслужбы. Мне вдруг показалось, что надо погово- рить с какими-то руководящими людьми о том, что тогда творилось в нашей стране. И я направился с этой целью в Кремль. Но, проезжая мимо Лубянки, я увидел здание ФСБ, и я решил остановить машину, подумал, что мне туда. Подумал, что там-то уж мне точно дадут какой-то дельный совет, может быть, кем-то и назначат. Я высадился. А кругом — никого. Глубокая ночь, главный вход закрыт, охраны нет. И я начал туда ломиться, стучать в главную дверь, орать что-то с матом вперемежку. Никакой реакции. Я разбил прямоугольный проем этой двери с третьего удара ноги. Снова — никакой реакции. И тогда я раскинулся у порога в позе Христа. Я считал себя то ли мессией, то ли анти-христом. В общем, сверхчеловеком. Через несколько минут все-таки прибежали охранники. Оказалось, что другой вход работал, и там горел свет. Вышел майор, рядом с ним стояли еще двое — хорошие такие ребята, симпатичные. Все они улыбались. Майор, добрый такой с виду, спросил: «Ну, что мы ломимся?» Я начал рассказывать, попросил соединить меня с премьер-министром. В результате вызвали милицию. Когда я выходил из здания ФСБ, мне казалось, что меня фотографируют, снимают со всех ракурсов, со всех сторон, что я действительно стал мировым достоянием. Ну а спустя две недели я оказался в психиатрической больнице.
Позже мы пили чай на балюстраде, болтали о чем-то. Вдруг Костя замолчал и спросил, будто бы с недоумением:
— Даша, а зачем ты всем этим занимаешься?
— Ну, наверное, есть личные мотивы.
— Кто-то из близких болеет?
— Болел.
— Вообще-то бывших психов не бывает.
— Я думаю, бывает по-разному.
— Ну ладно. А как тебе с нами? Интересно?
— Мне кажется, вы вообще самые нормальные из всех.
Костя ухмыльнулся. Я продолжила:
— Вы все о себе знаете, все понимаете, поэтому живете в гармонии с собой. И вы свободно говорите о своих проблемах. Еще вы все очень талантливые, можно сказать, гениальные. И не пытаетесь казаться другими людьми.
— Так говоришь, как будто мы лучше здоровых.
— Может, так и есть.
— Скорее всего, — Костя еще раз ухмыльнулся.
***
— Он написал мне, что едет в автобусе, еще не добрался до Выхина, — говорит Никита. Он немного растягивает слова.
— Ничего, подождем.
— Угу.
Никита присоединился к нам спустя два месяца после той первой общей встречи. Раньше он работал корреспондентом на радио, сейчас подрабатывает курьером. Когда Никита говорит, он сгибает в локте и поднимает правую руку, а договорив, опускает ее обратно.
Никита очень неразговорчивый. Я занервничала, когда узнала, что нам предстоит около часа стоять вдвоем у метро.
— Никита, хотите банан?
— Давайте.
Мы перекусили.
— А кто он такой?
— Он известный музыкант.
— Почему вы решили сделать с ним интервью?
— Его в советские годы закрыли в психаре за музыку.
— Такое бывает?
— Бывало.
Мы помолчали еще немного.
— Никита, где вы живете?
— В Подмосковье.
— Долго добираетесь?
— Очень.
— А где вы лечились?
— В области, — он помолчал и добавил: — Вы знаете, у меня очень большие проблемы с лекарствами.
— Почему?
— Там нет дневного стационара. Говорят, если плохо — ложись. А я не хочу ложиться, мне не настолько плохо, к тому же работа. Вот и получается, что лекарства трудно получить.
— Вам часто бывает плохо?
— Ну, не так, чтобы очень… — Никита замялся. — Но вот было как-то, что я с мамой подрался. Ну, не сильно, конечно… У нас сложные отношения. Она живет с моим отчимом, они все время ругаются. Мама занимается своими отношениями с мужем, я ей вроде как мешаю… Еще она не верит, что я болею. Думает, что притворяюсь. В тот раз она как раз кричала на меня из-за этого, обзывалась. Ну, мы и потолкались. Мне потом так стыдно было.
Мы снова помолчали. Никита вдруг впервые задал мне вопрос, не относящийся к нашему радио:
— Вы какую музыку слушаете?
— Ну, разную. Наверное, тут все стандартно. Могу сказать, что очень люблю Pink Floyd, Radiohead… Любимая — это The Doors.
— Эх, я хотел бы умереть так же, как Моррисон… — вздохнул Никита.
— Точно так же не получится, вы его уже на год пережили.
Никита улыбнулся:
— А еще я никогда наркотики не употреблял. И не курил.
Из метро вышел музыкант, весь в татуировках, с суровым взглядом.
— У меня параноидальная шизофрения. А еще раздвоение личности, — музыкант улыбнулся. — Не боитесь?
— Нет, — ответила я.
— Как ваша программа называется? — Он обратился к Никите.
— Я назвал ее «Белое танго».
— Гениально! Великолепно! Замечательное название! Хорошо. Ладно. Ну, пойдем. Даша, расскажите мне по дороге, что у вас за радио.
— Мы создаем интернет-радиостанцию, — начала я, — все материалы для которой делают люди с особенностями психического развития…
***
Тесная библиотека от пола до потолка уставлена книгами. Большой стол обтекаемой формы занимает около половины пространства, он тоже завален книгами. Дверь приоткрыта, поэтому слышно, как в одной из творческих студий, расположенных в том же коридоре, неумело и трогательно играют на пианино.
— Подчас, когда психоз со своей особенной прекрасностью и удивительной волшебностью уходит, больной начинает переживать тяжелейшую депрессию, — басом произносит Александр. — Он выпрыгивает из сказочного мира в серую обыденность и начинает чувствовать серьезную утрату, потерю жизненного смысла.
Большой, даже тучный Александр считается самым начитанным и образованным человеком в нашей команде. У него низкий, громоподобный голос, пышная, но короткая борода и длинные волосы, собранные в хвост. На вид ему лет сорок.
Александр промокает лоб носовым платком и продолжает:
— Переживается потеря обретенной было сути бытия, истины. Как сказал французский философ Мишель Фуко, трагедия безумцев в том, что в своем безумии они обретают истину существования, но не могут ее удержать.
Он откашливается, не спеша берет бутылку с компотом, медленно откручивает крышку, делает три больших глотка. Все ждут. Александр снова кашляет и тянет дальше свою сложную, изобилующую цитатами речь:
— Расставаться с этим миром очень сложно. И я иногда сомневаюсь, что это иллюзорно. Мой опыт таков, что очень многое в жизни я понял, находясь в болезненном состоянии. Понимаете, есть некий психотический материал, с которым надо уметь работать, надо уметь создавать что-то действительно уникальное. Как, например, «Роза мира», которую написал Даниил Андреев, переживший психоз и сумевший переработать его в целую философскую концепцию. Как «Мастер и Маргарита» Булгакова — ведь книга связана с психотическим опытом автора…
— И морфинистическим, — перебивает его Костя.
Александр приподнимает брови.
— Простите, что вы сказали? — учтиво спрашивает он.
В соседней студии закончили играть на пианино. Костя тушуется:
— И морфинистическим.
— Хм-хм… Возможно, возможно…
— А скажите, будь ваша воля, вы бы продолжали находиться в том, болезненном состоянии?
— Хороший вопрос, хороший, — Александр задумывается. — Иногда кажется, что ты сходишь с ума, потому что побоялся сойти с ума, побоялся следовать дальше по этому пути. Ульям Блейк сказал: «Если бы безумец упорствовал в своем безумии, он бы стал мудрецом».
— Не согласен, — с чуть большей уверенностью реагирует Костя, — потому что… в конце я уже заходился от одиночества и взаимного непонимания с близкими. Мне был неясен и страшен их страх. Меня бы это довело до самоубийства, я уверен.
— Если объективно рассуждать — это так. Многие формы шизофрении начинаются с экстатических психозов, неожиданных религиозных обращений и так далее. Как бы ни удивительны были эти миры, видимо, их действительно нужно покинуть, потому что ты не сможешь осознать их, не потеряв. Чтобы осознание пришло, нужно покинуть искусственный рай.
В библиотеку врывается запыхавшийся круглый Дима, размахивающий зонтиком, с которого льется дождевая вода.
— Всем привет! Пойдемте курить! Под навес! — восторженно зовет он.
Курить обычно ходят все: некурящие просто стоят рядом, потому что пропустить такую приятную паузу в работе никто не хочет. Больница имени Алексеева — это огромная, цветущая, ухоженная усадьба с часовенками, беседками и аккуратными, свежими зданьицами.
— О, вспомнил анекдот! — говорит Александр. — Вот скажите, в чем разница между сбитой насмерть кошкой и сбитым насмерть негром?
Все пожимают плечами.
— А разница в том, — сам себе отвечает Александр, — что перед сбитой насмерть кошкой есть следы от шин!
Почти все анекдоты Александра весьма шовинистские. Обычно они начинаются так: «Пришел еврей, грузин, хохол и мент…» Рассказывает он их постоянно — каждый раз, когда считает, что в данный момент не слишком уместно цитировать философов, вспоминать истории о московских домах, известных художниках, произведениях искусства…
Однажды я разговаривала по телефону с Олей, главным редактором газеты «Нить Ариадны». Она спросила:
— Даша, а вы чувствуете, какие они незащищенные, беcкожие?
— Наверное, да.
— Вы знаете, Даша, они ведь совсем дети. Очень умные, бесконечно добрые дети.
— Да, вы правы, я это заметила.
— Так вот, Александр — самый беcкожий ребенок. Безусловно, он гений, он энциклопедист — боже, а какие картины он пишет!.. Но он беcкожий. Пожалуйста, не обижайте, любите его.
***
На одной из встреч я предложила поговорить о том, чего не хватает психически нездоровому человеку.
— Работы, — хором сказали Костя и Дима.
— Работы, конечно, — согласился Александр.
— Безусловно, какой-то занятости вне больницы, — ответила Татьяна.
Надя энергично кивала.
— Понимаешь, — начал Максим, — нам не столько деньги нужны… В смысле, большие деньги не нужны, маленьких достаточно. Ну, чтобы девушке цветов купить, на новый телефон накопить. Но самое главное — это возможность находиться среди здоровых людей, возможность чувствовать себя нормальным. А так, что у нас есть: ненавистные квартиры, в которых мы заболели, с обиженными родственниками да дневной стационар, где к нам относятся как к больным.
После встречи все вышли на улицу. На территории больницы не слышно, как едут машины, гремят трамваи. Из окна доносились звуки неумелой игры на пианино, этажом ниже, в танцевальном классе, играла энергичная музыка, вокруг пели птицы.
Мы зашагали к трамвайной остановке. Всю дорогу Александр рассказывал анекдоты. Вечно хмурый Никита в этот раз заливался смехом, Надя, как всегда, думала о чем-то своем. Мы прошли шлагбаум, Костя распрощался с каждым по отдельности и повернул направо. К остановке подъехал мой трамвай.
Мы попрощались, в трамвае я села у окна, помахала ребятам рукой, они помахали мне в ответ. Александр начал что-то рассказывать, я поняла, это снова анекдот. Я вспомнила слова Оли о том, что все они — дети. Кстати, у Кости, почти самого молодого радийщика, недавно родилась дочка. Пока он единственный из нашей команды, у кого есть ребенок.
Как создавалось радио «Зазеркалье»
Редакция радио «Зазеркалье» начала работать в марте 2014 года. Студентка МГУ Татьяна Щербакова, случайно оказавшись на испанской радиостанции Nicosia, где работают люди с особенностями психического развития, решила сделать что-то подобное в России. На идею откликнулась Региональная общественная организация «Клуб психиатров», и пациентам, желающим принять участие в проекте, выделили место и время в дневном стационаре ПКБ имени Алексеева.
Проект возглавила Дарья Лебедева, студентка радиокафедры журфака МГУ. Позднее к нему присоединились Софья Еркушова и создатель сайта Виталий Благов. Первые полгода авторы «Зазеркалья» обучались радиоделу. Сайт радиостанции был официально открыт в ноября 2014 года. «Зазеркалье» использует в своей работе как журналистские, так и художественнолитературные жанры: радиоспектакли, репортажи, интервью, литературные чтения. Сейчас это короткие подкасты, которые выкладываются на сайт. В будущем радио планирует начать вещание в прямом эфире. С 10 по 16 ноября прошел III Московский фестиваль творчества людей с особенностями психического развития «Нить Ариадны», на который из разных стран съехались представители радиостанций, объединивших душевнобольных людей.