Мы точно знаем, как мы окончим неделю. Знаем, что будет в пятницу вечером, и куда мы отправимся на выходные. Знаем, чем приблизительно окончится месяц и год. О смерти и итоге жизни думается плохо. А вот о жизни после смерти мы вообще отказываемся думать. Наш услужливый и живой ум тут изнемогает и словно засыпает при размышлениях о вечной жизни. Думать о своем месте в Раю грешно, вот и выбирают люди нары по росту в Аду.
В нашей традиции думать и мечтать о Рае — дурной тон, который свойственен самосвятам и людям, впавшим в прелесть. Духовные наставления всячески остерегают человека от дерзких попыток найти себе место рядом со Христом. Очень характерно выразил эту тенденцию преподобный Силуан Афонский:
— Держи свой ум во Аде и не отчаивайся.
Как можно в Аде не отчаиваться? Как можно поместить туда ум или душу, в эту холодную бездну, лишенную Бога, наполненную льдом отчаяния и огнем злобы, и не отчаяться? Откуда в этой черной пропасти может родиться надежда, и как там может проблеснуть луч любви Бога? Понятно, что святой говорил о надежде и доверии Богу, и то, что он выстроил фразу в принятых тогда понятиях и терминах. Но эти слова вне традиций и культуры Афона выглядят ненормально, как рыба на берегу.
Существуют две причины, отталкивающих человека от Рая: внешняя и внутренняя.
Внешняя состоит в свидетельствах о святых, содержащихся в житии и графическом изображении.
Икона – это набор художественных приемов, выработанных Церковью, для отображения преображенной действительности. Но почему тогда святые изображаются стариками, с лысинами, в шлепанцах, а ангелы – в римских сапогах? Можно подумать, что в Раю дают римскую одежду. Почему святые на большинстве икон сердитые, напряженные, скованны набором дежурных театральных поз? Как писал преподобный Силуан Афонский: «Современные иконописцы святых пишут немцами».
С эстетической точки зрения иконописание — это прекрасный пласт рафинированной культуры. Но как-то из драматургичной иконы Рима и Византии, где лики чрезвычайно выразительны и участвуют в диалоге со зрителем, поздние иконы превратились в разновидность декоративно-прикладного искусства, где лики, фигуры, сюжеты стали подобны узору на обоях.
Штамп и бездумное копирование высушило икону и чрезвычайно гипертрофировало образ святых. Они выросли до небес. Они попали в нереальное пространство обратной перспективы, в котором часть предметов искажена этим приемом, а часть подана в нормальной проекции. Что за графическая каша перспектив на плоскости, внутри царства плоскостей? И кажется, сделано все, чтобы воздвигнуть стену между зрителем и образом. Иконописный подвиг, изображаемый на досках, достиг границы монофизитства, когда кажется, что это житие не человека, но бесплотного духа. «Куда нам до них», — скажет молящийся христианин и, лишенный надежды на спасение, опустит свой ум в Ад.
Вполне понятно, что клише агиографических штампов преследовало лучшие цели. Литературный штамп выравнивал неумелость писателей житий, рафинировал образ до безукоризненного, служил к поучению. Но неожиданно вышло так, что эти штампы стали доминировать. Они стали настолько сухими и безжизненными, что в них различаются только подставляемые имена. А общее впечатление складывается из того, что люди попавшие в святцы, это и не люди, а ангелы во плоти или какие-то небожители, посланные в командировку на Землю. Их образы настолько далеки от обыденной реальности, что не вызывают никаких эмоций о возможности повторить путь их святости.
Возможно предположить, что мир, предлагаемый такими клише, либо бесконечно далек от нашей жизни, либо он иллюзорный, созданный, однако, из самых лучших побуждений, для назидания потомства. И только изредка прорываются прижизненные свидетельства личной жизни, оставленные самими святыми, как, например, книга святителя Григория Богослова «De vita Suo». Там совсем не так гладко, как живописуют агиографы. Причем, это подлинные слова Божьего угодника. Сегодня стало очевидным, что в творчестве современных мастеров иконографии форма приобрела главенствующую роль и диктует содержание.
Слава Богу, двадцатый век привнес свежую струю в этот застой. Жития новомучеников полны текстами реальных узнаваемых жизненных ситуаций. Материалы допросов в ЧК, последние слова перед смертью, описания жестокого быта репрессированных христиан взламывают многовековую преграду и вселяют в нас надежду о возможности подвига и для нас. Дневники святого праведного Иоанна Кронштадского дают образ человека, с трудами двигающегося к Раю. А записки преподобного Силуана Афонского раскрывают внутреннюю драматургию души, любящей Бога.
Прижизненные фотографии преподобномученицы Елизаветы Федоровны, особенно та, где она снята в белом апостольнике и в профиль, не превзойдены ни одним иконописцем. Никому не удалось передать кистью эту воздушную тонкость образа, сфотографированную (!!!) святость. Фотокарточки русских новомучеников – небывалый в истории вклад в раскрытие образа святости. Если бы у нас были подобные изображения мучеников и великомучеников Рима, Византии и Турции, как обогатилась бы наша культура и наша душа. Эти русские фотографии – уникальный вклад во всю христианскую Церковь. Они — свидетельство небывалой силы, открывающей нам реальную святость. Свидетельство о ВОЗМОЖНОЙ и доступной святости.
Когда смотришь на человека, то видишь определенный психологический тип, и примерно представляешь его реакцию в жизни. То же самое с фотографиями новомучеников. В сочетании с их житием они дают ключ к тому, как рождается святость, и как она достигает полноты. И оказывается, что святость не только достижима, но она прекрасна, животворна, желанна и, главное, она рядом.
Когда просматриваешь фотографии новомучеников, взятые из тюремных дел, то невольно вздыхаешь: «Какой прекрасный народ. Как их много. Как бы хорошо быть среди них». Семья святых — она вся такая.
Сегодня день торжества огромной семьи святых. Они все разные. Есть патриархи, принявшие смерть за народ в лихое время. Есть тихие и умильные святые, дружившие с ангелами и зверями. Есть пламенные бойцы, и есть духовидцы. Есть рабочие, и есть дворяне. Есть дети и старики. Все это перечисляется к тому, что при Крещении с дарами Святого Духа нам всем без исключения дается свой особенный дар, вполне достаточный для открывания дверей Рая. Каждому из нас эта родня может сказать, как сказала Матерь Божия преподобному Серафиму:
— Сей нашего рода.
Мы все этого рода изначально. И Бог все делает для того, чтобы мы вернули себе благодать, данную Адаму при рождении. А мы часто делаем все для того, чтобы вырваться из Его отцовских рук и напакостить себе и людям. Размышления о нашей небесной родне должно ранить душу красотой их облика. Их поступки должны очаровать их благородством, великодушием и силой. А место, где они пребывают сейчас, должно показаться прекрасным.
Но что важно – стартовая площадка в Рай находится в пространстве нашей обычной жизни, которая совсем не похожа на пейзажи и города, изображаемые на иконах. Россия — страна вполне приличная для спасения. Неправильно думать, что святость могла быть только в прекрасной Византии, в великом Риме и на Святой Руси. Двадцатый век показал, что она может быть даже в СССР, и даже в ГУЛАГе.
Святость многогранна. Русская святость имеет ту особенность, что она, в большинстве случаев, совершилась внутри социума. Наши святые очень редко спасались в одиночку. Преподобный Серафим Саровский, праведный Иоанн Кронштадский, Симеон Верхотурский спаслись среди людей. У нас редок был тип одиночной святости отшельников Египетских пустынь. У нас редок тип святости апостольской. Большая часть наших святых сперва искала аскезы, а потом шла обратно в мир. Это повторное вхождение в мир имело целью его преображение. Оно свидетельствует о том, что русские святые понимали страну и народ, как единую семью, устремленную к небу.
Русский тип святости – это деятельная любовь. Для них имело смысл не только спастись самому, но спасти Божий народ, паству размером с Русь. Это очень важная и упорно забываемая особенность русской святости, которая предполагает и нашу собственную внутреннюю миссию. Понимание этой особенности — прививка от духовного аутизма и нездоровой рефлексии. Мы, живя среди верующих и неверующих, должны, по сегодняшнему евангельскому слову, исповедовать Христа перед нашими ближними. Это как работа с евангельскими «талантами». Поэтому жизнь в этой стране, с этим народом, внутри отдельной семьи совсем не помеха к спасению, как это часто пишут. Святость и бесы гражданства не имеют.
Ключ к святости дает сегодняшнее Евангелие. Он в исповедовании Бога пред людьми. Интересно, а как мы можем это сделать реально? Перекрестить пирожок в кафе, поклониться, проходя мимо храма, попросить благословения у монаха на улице, одеть черную рубаху, или отказать от колбасы и вина на корпоративе? Нет, путь к Богу приятнее и красивее. Описания этих путей собраны в житиях святых. В них сотни тысяч примеров прекрасной и чистой жизни. В них тысячи разных, казалось бы, безнадежных ситуаций, которые они обратили во славу Божию. Среди историй сонма святых всегда можно найти и выбрать путь, близкий именно мне.
В нашей жизни бывают моменты, когда мы святы, а бывает, когда нет. Простил Христа ради, подал Христа ради, полюбил Христа ради – в эти мгновения благодать преображает нас, и мы святы, и светлы. Украл, нахамил, разозлился, опился вином, дал кредит под драконовские проценты, положил работнику нищенскую зарплату, живешь на две семьи – святость ушла. Кто-то свят секунду, кто-то час, кто-то всю жизнь. Есть люди наполовину святые, и есть напрочь отвергнувшие Рай. Но чаще у нас в голове идут волнами приливы духовной адекватности. То милый и ласковый, то грубый и злой.
Нужно стараться растянуть секунды просветления в часы, годы и жизнь. Одним усилием воли этого нельзя сделать. При помощи благодати, даваемой в таинствах, и благодати, берущейся от добрых дел, святость укореняется и растет, как дерево. Дерево надо поливать водой, а душу надо удобрять милосердием. Сами добрые дела нужно искать, а не ждать, пока будут посланы или случайно найдены. Так неспешно жизнь становится светлой и счастливой. Человек начинает ходить перед Богом, видит и слышит Его глас сердцем, и такому чистому праведнику Христос открывает двери Рая.
Святые появляются не тогда, когда соберется комиссия по канонизации. Святость, как мы видим на примере святых, не данность, а процесс. Она развивается как растение, из зерна в древо. Люди рождаются под рукой Божией примерно одинаковыми. Становятся же святыми в течение всей своей жизни, как, например, Иоанн Крестьянкин, как тысячи праведников, живущих сегодня рядом с нами. Если присмотреться, то их можно увидеть, поговорить, и чему-то научиться от них. Умение видеть святость приносит уникальную возможность учится ей не только на литературных примерах, но вживую. Не только общение, но даже память о святых благодатна и подобна лекарству, которое, как антибиотик, убивает бациллы греха.
Таким образом, мы видим, что наша страна, наша семья и наше естество — вполне достаточный набор для спасения и вхождения в Рай. А святые – свидетели того, что к Господу идет много разных путей, и Господь имеет много разных небесных обителей по мере каждого из нас. Мы рождены к святости. А также очевидно, что иногда бываем святы, но сомневаемся и боимся себе признаться в том, что святость – наш удел. В этой трусости и лени причина плохой и унылой жизни здесь и Там. Нужно осознать необходимость движения по этому пути как цель жизни. Нам незачем всю жизнь тратить время понапрасну и готовиться в ад. В планы Бога не входит такая подготовка. Он ждет нас в другом месте и с другим опытом.
Сотни тысяч свидетелей милости Божией, прошедших земное поприще и переселившихся в Рай, вдохновляют нас на пути к святости, говоря нам:
— Приди! С нами хорошо. С нами Бог. Посмотри, как мы это сделали. Ты это можешь. Старайся, и получится так, как это получилось у нас.
Сам Бог говорит: «Приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира».
