Летом Россия горела. Огонь опустошал целые деревни, уничтожал тысячи гектаров леса, оставлял обездоленными сотни людей. Конечно, это нас так наказал Бог. Только кара ведь никогда не обрушивается как гром среди ясного неба, что бы там ни говорили. Хочется разобраться, как и почему все произошло. Наше государство само смастерило пороховую бочку, полностью разрушив систему пожарной охраны лесов. Мы сели на нее верхом и стали запускать фейерверки, строить коттеджи в заповедных местах, сбрасывать мусор и жарить шашлык. А потом случилась жара — и полыхнуло. Вот тогда мы прозрели и спохватились.
К тому моменту, когда все полыхнуло, то есть к концу июля, аномальная жара стояла уже полтора месяца. А система лесхоза была разрушена уже ровно как десять лет.
Несчастная деревня
Пожар пришел в Ласковское 29 июля около пяти вечера. Вторая волна — в семь. Никто его не останавливал. Две улицы, Зеленая и Молодежная, 36 домов, полностью сгорели. Говорят, огонь шел со стороны Уржинского озера, где все лето, несмотря на экстражаркую погоду проводились массовые народные гуляния с концертами и шашлыками.
Елизавета Самойловна (она просит называть ее Лиза) — одна из погорелиц. Мы познакомились с ней в центре раздачи гуманитарной помощи, бывшем сельском клубе. В тот страшный день муж Лизы уехал на работу, а ей позвонила сестра и сообщила, что, по слухам, на деревню движется «верхач» (верховой пожар). Лиза собрала документы, две сумки вещей и стала смотреть телевизор. Когда услышала гул и треск — выбежала на улицу: несколько домов полыхали. Лиза схватила икону «Неопалимая Купина» и обежала с нею дом, читая «Отче наш». В это время на дом соседей откуда-то сверху упал огненный шар. Во дворе металась собачка. Тогда Лиза забыла про вещи, схватила собачку и побежала в чем была. На шоссе прыгнула в машину с односельчанами. Они погнали куда глаза глядят, потому что были в шоке. Потом остановились. Потом вернулись. Сгорело все. Лиза плачет.
Мы были на месте пожара спустя две недели. Выжженное черное поле и разбросанные по нему печки. Похоже на кадры военной хроники: «Фашист пролетел». Вдоль дороги таблички с фамилиями бывших домовладельцев, а теперь собственников пепелищ. Пять узбеков роют ямки: строят забор.
Похоже на кадры военной хроники: «Фашист пролетел».
Ласковское выгорело так же, как еще десятки сел и деревень европейской части России. По данным МЧС, погибли 53 человека, без жилья остались 3,5 тысячи человек, сгорело более 2,5 тысячи домов.
Пороховая бочка
К тому моменту, когда все полыхнуло, то есть к концу июля, аномальная жара стояла уже полтора месяца. А система лесхоза была разрушена уже ровно как десять лет. Рассказывает Александр Исаев, академик РАН, научный руководитель Центра по проблемам экологии и продуктивности лесов, отдавший лесу более 50 лет жизни: «Пожары, в тех масштабах, в которых они происходят сейчас, в принципе предотвращаемы, если есть налаженная система управления лесами. И она у нас была, к нам приезжали учиться. Были институты лесоведения, была служба пожарной охраны лесов, областные авиацентры для разведки и тушения, питомники, контрольные станции. Были широкие права и полномочия распоряжаться лесными ресурсами и контролировать их. С принятием нового Лесного кодекса в 2000 году и роспуском Федеральной лесной службы вся эта система была разрушена. Леса передали в руки частных арендаторов. Единого управления лесным хозяйством больше не существовало. А самое главное — был уничтожен институт лесников: 80 тысяч человек, живших лесом, ежедневно дежуривших в нем, обходивших свои подконтрольные участки и следивших за их состоянием, были уволены». По словам Александра Исаева, в течение последних десяти лет наши леса зарастали, заваливались мусором, никто не следил за состоянием просек, противопожарных межей и водоемов, не убирал валежник, старые и больные деревья, лес просто бесконтрольно вырубали, не возвращая ничего взамен. Любой зашедший в лес мог бросить окурок или разжечь костер. Нужна была только роковая искра, чтобы все это державшееся на волоске гигантское запущенное хозяйство вспыхнуло, как стог сена.
К проблеме бесхозного леса прибавилась еще и проблема брошенных торфяников, массовое освоение которых велось в советские времена, а в 1990-е пришло в упадок. Ею занимается эколог Андрей Сирин, директор Института лесоведения РАН: «Помимо обычных торфяных болот с клюквой, сосенками, у нас еще остались гигантские поля бывших фрезерных торфоразработок. В одной только Московской области их 30-40 тысяч гектаров. По сути, это лунный пейзаж с разбросанными по нему останками сгнившей техники. Именно они представляют собой наибольшую опасность и требуют обводнения в первую очередь». Высушенный торф может гореть не только сверху, но и во внутренних слоях — для этого достаточно и окурка. Потом огонь может выйти на поверхность совсем в другом месте, загорается подстилка, ветер перекидывает огонь на окружающий лес.
Истлевший поролон и сухие сальники
Маленький, но символический пример: когда группа журналистов отправилась с московским ОМОНом распределять гуманитарную помощь в Рязанской области, мы попали в зону сильного задымления, и нам раздали респираторы. Ящик со стратегическим запасом вскрывали на наших глазах. Истлевший поролон 1987 года выпуска рассыпался мелкими крошками. Так было повсеместно. Блогер comanch _ red , беседовавший с эмчеэсниками на базе под Рязанью 5 августа, рассказывает, что им пригнали совершенно «убитые» инженерные машины на базе танка (БАТы, они очень нужны, чтобы прокладывать несуществующие дороги к местам возгорания). Машины много лет стояли где-то без движения, там высохли все сальники, и при запуске отовсюду полилось масло. Пришлось вызывать десантников-ремонтников.
Огнеборцам не хватало всего
. Именно так ответила мне уставшая пожарная команда, случайно встреченная на берегу озера Ласковое. Правда, 12 августа, когда состоялся разговор, жаловаться, кроме как на нехватку людей и на то, что торчат на дежурстве в лесу уже третьи сутки, им было не на что: мотопомпа закачивала воду в красную пожарную машину. Машины нагнали из Курска и Тулы. Питание наладили в столовой по соседству. А мотопомпы, скорее всего, купил кто-то «из народа». Именно народ, или, как сейчас принято говорить, гражданское общество, бросилось помогать государству, потому что очень быстро стало понятно, что в одиночку оно не справляется и ресурсов его не хватает — даже после того, как в горячих точках разбили палаточные лагеря МЧС, согнали технику изо всех регионов, собрали срочников, курсантов, внутренние войска, а в Пермском крае даже, как говорят, прикамских зеков.
Всем миром
30 июля в ЖЖ появился первый пост о сборе вещей, его опубликовала Лиза Олескина из движения «Старость в радость». 31 июля сбор помощи объявил Синодальный отдел по церковной благотворительности и социальному служению — «Синод», как окрестили его блогеры. 2 августа сбор помощи анонсировала в своем блоге доктор Лиза Глинка, на следующий день ее команда уже гнала набитую вещами и лекарствами скорую в полностью выгоревшее село Моховое. Крупнейшим центром сбора и координации стал Синодальный отдел. Двор храма Сергия Радонежского в считаные часы превратился в гуманитарный склад под открытым небом. Помощь несли и везли простые бабушки, гламурные девушки, офисные работники, бизнесмены, студенты. Помогали банки, мелкие и крупные предприятия, заграничные благотворители, даже московский ОМОН. «У нас большая движуха», — говорили сотрудники. Круглосуточно шла сортировка, разгрузка одних машин, загрузка и отправка других — в пострадавшие регионы, сбор информации, учет, контроль, разведка. За три недели было собрано больше 200 тонн грузов и более 39 миллионов рублей.
Важнейшей информационной платформой стал сайт «Карта помощи», который дублировался в ЖЖ-сообществе pozar_ru. «Карту помощи» вели добровольцы: 20 программистов, разбросанных по всему миру, несколько активистов здесь, в Москве, и четыре оператора на телефонах. Сначала все располагалось в квартире одной из активисток, потом помещение предоставила некая коммерческая фирма. «Карта» собирала информацию из всевозможных источников: прямых обращений на сайт и по телефону, СМИ, блогов, соцсетей. Те, кто, нуждался в помощи, находили тех, кто мог ее предложить. И наоборот. В отдельные дни посещение сайта зашкаливало за 17 тысяч. В первые дни его посетили 80 тысяч уникальных пользователей.
В середине августа базы всех образовавшихся к тому моменту центров объединили на сайте scer.net.ru, где был общий мониторинг отправившегося транспорта и учет имеющихся ресурсов.
Народная дубина
Сначала все думали, что помощь нужна только погорельцам. Очень быстро стало понятно, что еда, вода и прочие необходимые вещи нужны самим огнеборцам — теперь машины шли уже не только в места размещения потерявших дома граждан, но и на базы МЧС, в поселки, где с огнем боролись местные жители и пожарные команды. Вскоре в списках самых востребованных предметов начали фигурировать пожарные рукава, бензопилы, респираторы, мотопомпы, ранцевые огнетушители, лопаты и ботинки-берцы. Ничего этого на местах не было. Вот обращение блогера Игоря Черского к ЖЖ-сообществу от 4 августа: « Я понимаю, что нормальные люди не сразу готовы понять, что мотопомпы, бензопилы, респираторы и пожарные рукава должны покупать и привозить спасателям сами нормальные люди, то есть мы. Мы, которым не наплевать, сгорит эта страна или нет. Можно сколько угодно ругать Шойгу, но ругань ничего не потушит. Просто мы сейчас все оказались в ситуации, когда пожары везде, а средств для борьбы с ними крайне мало». Дальше — больше: выяснилось, что не хватает людей. В леса хлынул поток волонтеров.
Волонтер Анна Доброжанская, врач по профессии, рассказывала, что первые две недели августа жила в режиме «два через два». Два дня сидела в Москве, занималась логистикой помощи, вместе с подругой Анной Баскаковой покупала и принимала от жертвователей пожарный инвентарь и консервы. А два дня проводила в горящей точке: привозила туда все необходимое и тушила вместе с местным отрядом пожар. Денис из Рязани, встреченный на базе МЧС под Ласковским, собрал отряд добровольцев из друзей, с которыми раньше каждое лето жил в палатках на озере Черном, когда узнал, что вокруг этого самого озера все горит. Таких, как Денис и Анна, набрались сотни. Центральное управление МЧС сразу стало от них открещиваться. Никто не хотел связываться и брать на себя ответственность. Ну правильно, не дай Бог ранения, ожоги, а то и груз 200 (среди волонтеров, действительно, было несколько жертв, вечная им память). Журналисты Агентства социальных новостей пытались дозвониться по телефонам МЧС, чтобы выяснить вопрос с добровольцами, но указанные на сайте телефоны либо не отвечали, либо звонивших «отфутболивали» на другие телефоны. Закольцовывалось все на телефоне доверия управления МЧС по Московской области. Там отвечали, что добровольцы не нужны, и давали контакты движения «Наши».
На самом деле, местные штабы МЧС принимали добровольцев, но с осторожностью. По словам того же Дениса, руководство Ласковской базы с большим доверием относилось к уже организованным отрядам человек по десять, чем к одиночкам. Людей регистрировали, а потом давали какой-то участок для борьбы с огнем. Григорий Куксин, специалист по пожарам и руководитель подготовки волонтеров в «Гринпис», сказал нам, что центральная система руководства борьбы с пожарами работала плохо, а дальше все зависело от конкретного местного штаба: где-то работа была налажена вполне оперативно, где-то бестолково. Иногда на больших участках, охваченных огнем, не было единоначалия, из-за чего терялась эффективность борьбы, отдельные силы могли бросить не туда, куда нужно было в данный момент, люди — те же волонтеры — могли часами простаивать. Поэтому Гринпис предпочитал тушить леса там, куда у других сил не доходили руки. Все волонтеры проходили однодневный инструктаж на местности — в Талдомском районе, после чего вместе со специалистами в группах по 20-40 человек ехали в Мещеру и в Приокский заповедник.
Именно народ, или, как сейчас принято говорить, гражданское общество, бросилось помогать государству, потому что очень быстро стало понятно, что в одиночку оно не справляется и ресурсов его не хватает
Не хотели связываться с МЧС и многие волонтеры из сообщества pozar_ ru . Не только и не столько из-за недоверия к власти. Люди сознательно стремились в те места, на которые у МЧС физически не хватало ресурсов. Волонтерская система регулировала себя сама. Таких мест, где с огнем боролись местные отряды самообороны из бывших уволенных лесников, деревенских пожарных и простых жителей, было предостаточно, МЧС часто только поддерживало с ними связь по рации. Там люди требовались в первую очередь. Самодеятельности все равно быть не могло: действия отдельной группы были бессмысленны, поэтому добровольцы подчинялись местному руководителю. Все было как на войне: регулярные войска, народное ополчение и партизаны.
В Московской области был интересный пример сотрудничества между авиаторами МЧС и волонтерами — владельцами GPS: у МЧС навигаторов не было, на цель их наводили волонтеры.
Незнакомый интерфейс
Получилось так, что государство не предвидело бедствие, не смогло справиться с ним собственными силами и не обеспечило централизованной координации тех, кто был готов помочь. Ни единой базы данных, чтобы понять, где кому и что нужно, ни единого центра сбора средств и вещей организовано не было, не говоря уже о работе с волонтерами-пожарными. Общество оказалось более живой и мобильной субстанцией: оно само скоординировалось и организовало все необходимые структуры. Как сказал в одном из радиоэфиров РСН Алексей Чадаев (политолог «Единой России»), «у государства не нашлось интерфейса для работы с этой неожиданно проявившейся активностью людей». Официальные СМИ о волонтерском движении боязливо молчали, о деятельности Синодального отдела молчать совсем не могли, поскольку все происходило под эгидой Церкви. 9 августа слово «доброволец» все-таки прозвучало из уст министра Шойгу: он предложил на будущее создавать добровольческие пожарные дружины по типу американских. Наконец, 16 августа президент Медведев произнес слова благодарности в адрес добровольцев, тушивших пожары. Но будет ли дальше разрабатываться какой-то «интерфейс», пока не ясно. Как и не ясно, кто будет убирать уничтоженный лес, сажать новый, заниматься рекреацией пепелищ — выгорело ведь почти 885 тысяч гектаров. Но это рутина, а у россиян есть такая особенность — объединяться, когда бьет набат. Как раз-таки на поддержку «рутинных акций» импульсы со стороны государства пришлись бы кстати. Но это отдельная тема. А чтобы закончить на положительной ноте: во-первых, Путин пообещал восстановить лесхоз. Во-вторых, как все помнят, в разгар жары и пожаров мы все усиленно молились о дожде. Но почему-то было предчувствие, что просто так ничего не выйдет. Что нужна реальная, материальная сопричастность большого количества людей и должна набраться критическая масса добрых дел. Так оно и случилось. На Преображение пошли дожди.
Степан АБРИКОСОВ