«Внесите в проповедь некоторую агрессивность!»

Политически активная молодежь часто недоумевает: почему православные в большинстве своем так пассивны? Ведь драйва в борьбе за душу потенциального верующего должно быть больше, чем в драке за первые места на выборах. Почему же церковная молодежь не агитирует людей идти в храмы, не пропагандирует спасение души на улицах и площадях? Именно такие претензии высказала во время беседы с корреспондентом «НС» Кириллом МИЛОВИДОВЫМ член партии «Единая Россия» Надежда ОРЛОВА.

— Надежда, вы считаете себя неофитом или воцерковленной христианкой?

— Думаю, что я «средний класс». Пришла в Церковь шесть лет назад, на пятом курсе. Моя лучшая подруга воцерковилась раньше меня. Она — пример истинного миссионера. Помню, как мы на кухне собирались с соседками по общежитию и вели бесконечные религиозные диспуты. Аля (подруга) чувствовала, когда и как с нами можно говорить. Я сначала отмахивалась от нее, потом стала слушать. Важно, что у нее слово и дело не расходятся. Верой живет и не стесняется это демонстрировать. Для МГИМО это было необычно. В общем, она меня в храм и привела.

— И вы остались в Церкви?

— А где же мне еще быть? Да, осталась. Частично — от страха перед будущим. Частично — это повод задавать себе настоящие вопросы. Меня сюда тянет. Хотя многое зависит от места, от конкретного храма, от священника. Пафосные места не люблю. Уважаю, но не захожу.

— Вы считаете, что политика и религия — вещи совместимые? Удается ли совмещать это в себе?

— Думаю, что совместимы до определенного уровня власти. Любить людей, одновременно борясь с террористами, достаточно сложно. Думаю, что видеть в бандите сначала человека, а потом бандита, значит, ставить точку на управлении государством. Государственным деятелям можно посочувствовать, так как дела общественные требуют светских приоритетов. Но можно оставаться человеком — это факт.

В себе совмещать трудно. Политика — борьба за власть. Это предполагает конкурентную среду. Возможно, каждый «борец» в глубине души и готов играть по другим, более человечным правилам, но никто не хочет оказаться тем первым чудаком. Проблема выбора очень острая: что-то необходимо терять в настоящем, чтобы будущее реализовалось. Вопрос — что. И сколько. И стоит ли терять.

— Чего вы ждете от Церкви сегодня?

— Хочется, чтобы РПЦ определилась, куда ей развиваться — в ширину или высоту. Церкви, на мой взгляд, стоит чаще предлагать свои варианты, формировать альтернативный выбор. Быть активнее. Быть арбитром. Быть площадкой. Быть опорой. Критиковать. Наставлять. Нужные вещи — лоббировать. Взаимодействовать с властью как полноценный и равноправный субъект гражданского общества. Мне очень импонирует новый Патриарх, его убежденность в том, что православной молодежи необходимы харизматичные лидеры, и этих лидеров нужно научиться отбирать. Вопрос — разделяют ли эту убежденность его коллеги? И откуда брать кадры для изменений? Требуется новая система образования — для начала. Понятно, что у меня светский подход, но мне кажется, что к РПЦ, как и к любому институту, применимо понятие эффективности. Сейчас на работе мы много говорим о профессионализации партии. Готовы делиться и этим опытом.

— Вы считаете, что Церковь может использовать методы политагитации для привлечения молодежи? Что это может дать?

— Перед Церковью стоит задача — отбить человека у рынка, убедить, что сила и смысл — в другом. Чтобы переориентировать молодого человека с воскресного шопинга на воскресную службу, необходимо, на мой взгляд, использовать различные подходы. Основной вопрос — мотив и цель. Что нужно, в конечном счете, РПЦ? Боюсь, что без целей, задач и цифр здесь будет не обойтись.

Политагитация — хороший инструмент. Не хуже, чем реклама. Ведь никто не сомневается, что реклама нужна, хотя бы тем же церковным товарам и журналам. Есть выставки, ярмарки, группы в интернете. Тренировочный палаточный лагерь — отличный механизм обучения. Взять форму и наполнить своим содержанием — мне кажется, что суть в этом.

— Вы видите какую-нибудь разницу между проповедью и агитацией?

— По принципу работы — нет. Это призыв к определенному действию, образу мысли, упаковка смысла в удобоваримую форму, перевод с библейского, политического, идеологического языка на русский.

— Если начать использовать приемы рынка, не уравняем ли мы Церковь со всеми прочими «горизонтальными» структурами, забыв о ее «вертикальном» назначении?

— Церковь не является новичком на рынке. Она умело использует товарно-денежные отношения и механизмы, организовывая, например, благотворительный сбор средств или привлекая спонсорскую и волонтерскую помощь. Почему бы не взять на вооружение и другие эффективные механизмы? Тем более что доминирующую роль телевидения и интернета трудно не замечать.

— Вам не кажется, что, начав активную агитацию, Церковь рискует привлечь множество случайных людей, тех, кому в принципе все равно куда идти? Сегодня их убедил православный плакат, а завтра они так же легко поддадутся на агитацию мормонов, например? Может быть, интересы партийные и церковные несколько не совпадают, отсюда и разница в подходах?

— Я искренне удивлена суждением о «множестве случайных людей» в Церкви. Получается, что спасение — возможность исключительно для «неслучайных»? Чем-то напоминает голосование по партийным спискам, где возможность быть избранным — плод усиленной и успешной многолетней партийной работы. Как-то не вижу большой разницы между подходами… Элита, которая правит государством, вещь распространенная и в общем-то понятная. Но Церковь для элиты, «рублево-шоссейное православие» — как минимум выбивает из колеи. Церковь нужна массам. Дать возможность каждому человеку услышать заветный стук в себе (я не об ишемической болезни, конечно) — это задача Церкви.

Что касается плакатов, то, думаю, что РПЦ необходимо как минимум давать симметричный ответ. Отсутствие убедительного и убеждающего православного плаката —   подарок тем же мормонам. Информационное пространство не терпит пустоты, как известно. Почему бы не заполнить его теми сообщениями (смыслами), которые есть у РПЦ? Конкуренция — неплохой стимул для развития.

— Чем вам не нравится сегодняшняя церковная проповедь? Есть же православные телепередачи, православная литература, православная музыка. Константин Кинчев, например. Вы слышали, как стадионы скандируют вслед за ним «Моя светлая Русь»? Чем не агитация?

— Православные передачи не смотрю — скучаю. В эффективность книг верю больше. Что касается рок-концертов… Агитация — это все-таки деятельность поразнообразнее скандирований. Политики активно используют информационное пространство — в отличие от Церкви. И экспериментируют с формой. Не боятся жизни.

— Вы как-то сказали, что хотите видеть в храмах «модную и уверенную в себе молодежь». И тут же посетовали, что ваш облик — рыжие волосы, яркая одежда — вызывает у православных недоверие. Почему вы придерживаетесь такого имиджа? Вам в нем комфортно? Или это провокация, проверка собеседника на «адекватность»?

— Резкость моему образу придают рыжие волосы — в этом цвете мне действительно комфортно. Мне нравится быть рыжей — брать в чем-то удар на себя: с таким имиджем точно не скажешь «я не рыжий» (в значении «я не крайний»). Зимой же цвет действует как теплая батарея. В общем, «рыжеволосость» людей равнодушными не оставляет, это правда.

— Вы считаете, что современный православный человек своим видом может скорее оттолкнуть от Церкви? А волосы, окрашенные в яркий цвет, голый пупок — кого привлекут они? Вы представляете себе православный храм, наполненный девушками в топиках и с пирсингом?

— Сейчас в приходах молодежь не толпится. Поэтому, думаю, что вопрос «какая молодежь должна быть в Церкви?» не стоит. В Церкви просто должна быть молодежь, а нынешняя Церковь напоминает даму в летах, которая мечтает выйти замуж, но при этом ищет идеального спутника. Жизнь подсказывает, что, если планка критериев качества не будет снижена, даме грозит одинокая старость. Рассуждение о красных волосах и голом пупке не хочется рассматривать как камень в мою сторону, но, по-моему, как не выбирают родителей, так и не выбирают паству.

— Вы верите в то, что активная православная молодежь может как-то влиять на политику государства?

— А вы верите, что есть активная православная молодежь?

— Вы так не считаете?

— Есть типичная православная молодежь, которая не оставляет равнодушными людей, вызывая у одних умиление, а у других — сожаление. Православная молодежь из мирской жизни создает консервную банку. Потому что сидение в банке гарантирует неизменность и сохранность собственного православного статуса. В общем, варится молодежь в собственном соку и от этого отчаянно напоминает мне кильку. Я буду искренне рада ошибиться в своих суждениях. Они портят мне жизнь, заставляя сомневаться в будущем, особенно в свете ренессанса других религий.

— А вы и ваши товарищи? Кто вы такие, если не активная православная молодежь?

— Кто мы такие? Если вы расскажете православной молодежи о молодежи политической, за нас пообещают помолиться — как за заблудшие души. Наверное, отчасти это будет правильно.

Не «массы», а люди!

Игумен ПЕТР (Мещеринов), руководитель Школы молодежного служения при московском Свято-Даниловом монастыре, не спешит соглашаться с Надеждой Орловой. Если православные займутся политикой, то вряд ли это понравится активистам из «Молодой Гвардии» — убежден он.

— Сначала я скажу об одной общей, «теоретической», но очень важной вещи. Замечательная девушка Надежда в своих горячих и, несомненно, искренних ответах ни разу не произнесла имя Христа. И дело тут вовсе не в вербальной артикуляции как таковой, а именно в том, что Христос здесь не нужен по смыслу. Для Надежды главное — Церковь. Но как она понимается? Все, что сказала Надежда, может быть с теми или иными оговорками приложимо к Церкви как к институту, «играющему» на поле общественной жизни «на равных» с прочими участниками социума. Но тут же все становится весьма сомнительным, если отнести сказанное ею к Церкви как Телу Христову. И здесь я бы отметил два существенных момента, друг с другом связанных.

На первый момент постоянно обращает внимание выдающийся современный церковный историк и мыслитель, профессор Санкт-Петербургской духовной академии протоиерей Георгий Митрофанов. История России XX века привела к появлению на свет не просто постсоветского, но даже и «построссийского» человека, с вывернутой наизнанку нравственностью, с полностью выкорчеванными традициями 900-летней национальной жизни. Все это заменило «советское» содержание: разрыв между словами и делами, безответственность, идеологичность, стадность, полнейшее неуважение к личности и проч. С таким внутренним содержанием в постсоветское время воцерковлялись люди, из которых теперь состоит большинство паствы Русской Церкви.

Это привело к тому, что «советское» мимикрировало в «церковное»: советский коллективизм, нисколько не изменившись, удобно разместился в церковной жизни под вывеской «соборности»; общественная и гражданская пассивность стала «смирением», безответственность — «послушанием», идеологичность и стремление к тому, чтобы все были одинаковыми, — превратились в «борьбу за Православие», неуважение к человеку — в «жизнь по Святым Отцам» и т. д. «Церковь нужна массам», — говорит Надежда. Это совершенно советский штамп: не люди, а «массы»; кто-то определяет, что им «нужно» (вот Надежда определила, что Церковь); и сама Церковь здесь понимается по-советски — какая-то общественно-положительная идеологема, в которой «построение коммунизма» заменено на «спасение» и которая поможет нам противостоять многоразличным негативным явлением (первое из коих, конечно же, растлевающее влияние Запада).

Второй очень важный момент: эта мимикрия советского содержания в церковные формы сочетается в наши дни с неправильным пониманием Церкви. Церковь есть Тело Христово, единение христиан со Христом и во Христе, Духом Святым, друг с другом. Церковь содержит Священное Писание — Слово Божие и вытекающее из него догматическое и нравственное учение; она освящает людей Таинствами. В Священном Предании Церковь хранит опыт духовной жизни в Боге поколений и поколений христиан, многие из которых прославлены ею в лике святых. В этом смысле Церковь есть «столп и утверждение истины» (1 Тим. 3: 15).

Но Церковь никак не может восприниматься как некая самостоятельная духовная сущность; все ее величие, вся ее истинность и спасительная сила — только и исключительно во Христе. Что же касается внешнего устройства Церкви, то тем более нельзя рассматривать его как нечто самоценное. Все внешнее в Церкви — лишь инструмент, приводящий человека ко Христу и дающий ему возможность внутренней жизни во Христе. Об этом писал еще преподобный Макарий Великий. В словах же Надежны отчетливо видна эта «самоценность Церкви», Церкви самой по себе, без связи со Христом, Который как раз большинству и не нужен. Именно к Церкви, понимаемой по-постсоветски, а не по-христиански, хочет привести людей Надежда.

Каков критерий, по которому мы можем определить, верно или неверно мы судим о Церкви? Он прост. Церковь — жилище Духа Святого; «а где Дух Господень, там свобода» (2 Кор. 3: 17). Предлагаемые Надеждой приемы — пропаганда и т. п. — вовсе не принимают это во внимание. «Массы, которые надо сагитировать» — вот та церковь, к которой хочет привлечь людей Надежда. Но в Христову Церковь «привлекаются» по-другому: видя в Церкви (а точнее, в нас, православных церковных людях) свет (см. Мф. 5: 14-16), люди — не массами, только лично — свободно и сознательно приходят ко Христу. Если же в нас этого света нет, то никакой пропагандой его не заменить.

Упреки «православной молодежи» в серости я принять не могу. Я с православной молодежью очень тесно соприкасаюсь уже скоро два десятка лет. Действительно, многие молодые люди, воцерковляясь, переживают довольно болезненный неофитский период, когда преувеличивается значение внешнего вида и проч. Но это, как правило, этап роста. Часто как «серость» воспринимается скромность и сдержанность; но тут я бы как раз посоветовал молодежи «отвязной» и «неправославной» несколько «посереть».

Что же касается политагитации, то добавлю вот еще что. Если сочетать политику с Православием, то неизбежно придется эту самую политику очень жестко обличать — исходя из сегодняшнего положения дел в нашем отечестве. Политика сегодня настроена на триумфализм, ограничение гражданских свобод, полнейшее расхождение слов и дел, презрение к людям и проч. Православие же будет говорить о нравственности, ответственности, свободе и покаянии. Не думаю, что такая «православная агитация» понравилась бы активу «Молодой Гвардии»…

И в заключение — пусть на меня не обижается Надежда — хорошо бы ей к своему горячему молодежному стремлению всех воцерковить прибавить несколько более глубокое представление о Церкви Христовой, чтобы она могла примером своей жизни и словом проповеди, а не агитацией и массовыми акциями явить людям Свет Христов.

Кирилл Миловидов, Евгения Власова