Мария Доброславская, начальник отдела рекламы российского химического холдинга – волонтер фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам». Но она не ездит в детские дома, не общается с семьями, находящимися в критической ситуации. Какое-то время она была сотрудником фонда – пресс-секретарем. Потом ушла.
– Мария, когда вы впервые столкнулись с проблемой детей-сирот?
– В 2010-м году. Когда мой сын был грудничком, под окнами нашего дома соседка нашла ребенка. Сама я его не видела, узнала обо всем во время обсуждения истории с мамами из нашего подъезда.
Сначала меня потрясла сама ситуация – как такое возможно? И сразу для себя решила, что если бы нашла малыша я сама, то точно оставила бы себе, и мы бы зажили счастливо.
Долго не могла найти покой. Начала думать над этим вопросом более серьезно. А возможно ли это? Действительно ли я бы так легко могла принять ребенка? И вообще, как правильно поступить в тот момент, когда ты видишь в сугробе ребенка? Куда обращаться? Спросила у нашедшей малыша соседки. Она была медсестрой и знала как себя вести.
Оказалось, надо вызывать милицию. Но возникал следующий вопрос: а милиция потом куда его денет, ведь участок – это не место для детей? Голова шла кругом. Была масса вопросов, а ответов для меня тогда не было. И я стала искать для себя информацию, чтобы получить ответы хотя бы на часть из них, потому что жить, как раньше уже не получалось.
У меня не было мысли отыскать именно этого ребенка во что бы то ни стало. Просто в поле зрения появилась такая реальность, о которой я не подозревала. И старалась узнать хоть что-то. Интернет тогда был плохим помощником – не так уж много было публикаций о проблеме сиротства, и долго оставался открытым вопрос – куда деваются вот так найденные дети после милиции?
В поисках информации я оказалась на семинаре фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам», где как раз очень подробно рассказали все то, что мне так важно было узнать и не только о найденных малышах, но и о том, каким образом дети попадают в систему детских учреждений, как существуют в ней, как перемещаются из учреждения в учреждение. И это был шок.
– А как вы стали работать в фонде? Сначала – волонтером, а потом и сотрудником?
– Мне показалось, что фонд «Волонтеры в помощь детям-сиротам» очень нуждался в пиаре. Это – моя специальность. Очень хотелось как-то повлиять на ситуацию, присоединиться ко всем тем людям, которые уже довольно активно помогали детям. Погрузилась в проблему.
Активно включилась в волонтерскую деятельность, посвящала ей все свое свободное время. Познакомилась со многими замечательными людьми, с которыми мы были на одной волне в своем стремлении помочь. Мы подружились с Ириной Лапицкой, она тогда координировала работу со СМИ и только-только появившиеся мероприятия с благотворительной составляющей. Мы пытались наладить работу со СМИ, набрать пиар-команду, привлечь людей, чтобы действовать эффективнее. Сразу было понятно, что вместе можно сделать многое.
В фонде работали лучшие специалисты. И первоначальной своей задачей я видела необходимость наладить взаимодействие сотрудников фонда, волонтеров и журналистов, чтобы выходили статьи и сюжеты о всех гранях проблемы сиротства, которых оказалось очень много, и фонд занимался ими всеми.
Примерно год я была волонтером. Потом уволилась из компании, в которой работала, и Елена Альшанская, президент фонда, предложила мне присоединиться уже в качестве сотрудника. Около двух лет я координировала работу команды PR и мероприятия, потом обстоятельства сложились так, что опять вернулась в бизнес, а в фонде – снова волонтер.
– Для чего фондам оплачиваемые сотрудники? Нельзя обойтись волонтерами?
– Нельзя. Волонтер помогает, когда может, как может и в том объеме, в котором позволяет время. А сотрудник профессионально выполняет свои функциональные обязанности, их много, и они часто рутинные и занимают гораздо больше времени, чем рабочий день.
Важная составляющая работы любого фонда, на первый взгляд, далека от детей сирот. На практике это – написание отчетов, ведение баз, заполнение табличек. И бесконечное общение с очень разными людьми: на форуме, по телефону, по электронной почте. Человеку, который выполняет эти обязанности, нужно на что-то жить, кормить семью.
Скажу больше, одновременно в одном фонде можно быть и сотрудником, и волонтером. В рабочее время ты выполняешь свои профессиональные обязанности. А после работы делаешь что-то для души, что в твои обязанности не входит. Я, например, в свободное от работы время шила игрушки для благотворительных базаров и ярмарок нашего же фонда, участвовала в организации творческих мастер-классов.
Действительно, бытует мнение, что в фондах не должно быть зарплат, но тогда не будет и порядка и должного развития. Ведь чтобы добиваться результатов, фонд должен понимать свои цели и задачи, а для их достижения необходима хотя бы минимальная, но профессиональная сильная команда сотрудников. При этом сотрудники фондов – обычные люди, которым на что-то нужно жить самим и содержать семьи.
Осознанный выбор
– Непосредственно с подопечными детьми вы не сталкивались?
– Достаточно редко. И это неслучайно. Поскольку у меня маленький ребенок, я не могу уезжать далеко и надолго, что необходимо для поездок в детские учреждения, кроме того, команда волонтеров ездит в конкретное учреждение регулярно. Такой возможности никогда не было.
В детском доме я была всего пару раз: сначала с мастер-классом, потом с фотосъемкой для сайта www.opekaweb.ru, где, по согласованию с соответствующей опекой, фонд размещает качественные фотографии и информацию о детях, которым нужна семья. Бывала в больницах, но это всегда мне морально очень тяжело давалось.
С подопечными из Программы «Профилактика социального сиротства» время от времени так или иначе пересекаюсь. Гораздо чаще приходится встречаться на фондовских встречах с детьми, когда они уже в семьях. Вот это – большая радость.
Не общаться с детьми, подопечными фонда – это мой осознанный выбор. Ведь это совсем непросто! С самого начала мне казалось, что больше принесу пользы, работая дома за компьютером, делая то, что умею.
Я не чувствую в себе сил принять детскую боль, взаимодействовать с ними лично. Есть люди, которые как-то с этим справляются, для меня они – настоящие герои! Но не принадлежу к их числу.
Лучше я буду делать то, что умею, например, приму участие в фандрайзинговом мероприятии (мероприятии по привлечению средств) для того, чтобы быть полезной.
Сейчас я как волонтер занимаюсь организацией сбора средств на конкретные программы фонда. И радуюсь, что благодаря этому удается помочь кому-то, неважно кому. Я полностью доверяю сотрудникам фонда и уверена, что собранные средства направляются именно туда, где они действительно необходимы.
– Почему вы перестали работать в фонде штатно, ограничившись волонтерской деятельностью?
– Было очень тяжело. Хотелось объять необъятное, все успеть, работа шла в бешеном темпе, и хотя была жизненно необходима, занимала почти все время.
Тут надо успеть отчитаться, тут надо что-то сделать, тут надо успеть подать информацию о ребенке, составить пресс-релизы, наметить план продвижения проектов фонда, следовать этому плану и так далее, и так далее. Всегда поджимают сроки.
Многие срочные задачи всплывают неожиданно. Не успела составить информацию о ребенке и отдать его в газету – снова стресс: «Ну вот, у ребенка был шанс, а ты его упустила! Вдруг бы именно в этой заметке о нем прочитали его будущие родители». Бесконечное напряжение, не покидающее ни днем, ни ночью.
При этом, надо было умудриться еще как-то уделить время мужу, ребенку, родителям. Это очень плохо получалось, подключилось чувство вины перед близкими. Физический и эмоциональный перегруз в итоге не лучшим образом сказался на моей психике и на отношениях с родными.
В какой-то момент я поняла, что так жить нельзя и нужно расставить приоритеты. Ведь самое важное для меня – моя семья. Так я уволилась из фонда.
– Но ведь сейчас у вас все равно выходные нередко заняты: подготовка к каким-то благотворительным мероприятиям, проведение этих мероприятий…
– Это совсем другое дело. Могу (есть силы, время) – участвую в мероприятии, не могу (нет сил, времени) – не участвую.
После работы в фонде я несколько месяцев сидела дома и ничего не делала. Вот буквально ничего. Разве что чемоданы декорировала – это мое хобби. Понадобилось несколько месяцев, чтобы восстановить силы и то, лишь благодаря постоянной поддержке и пониманию мужа. Но без благотворительности полноценной жизни не получалось.
Постепенно стала выезжать на творческие мастерские фонда, шить игрушки. Раз в неделю, стабильно, у меня волонтерский день. Муж проводит вечер с ребенком, а я еду к своим любимым волонтерам. Мы творим, придумываем что-то.
Спустя какое-то, достаточно продолжительное время, в команде встал вопрос, а не провести ли нам какое-то масштабное фандрайзинговое мероприятие. Я сама не поняла, как я втянулась в «Плюшки-ватрушки» – благотворительный кулинарный фестиваль и таким образом выскочила из затянувшегося эмоционального выгорания.
Мы работали очень большой волонтерской командой, первые «Плюшки-ватрушки» дались достаточно сложно. Ведь хотелось сразу и как можно лучше. Подготовка ко вторым «Плюшкам-ватрушкам» далась немного легче, но все равно отняла много сил и времени.
Когда подарки бессмысленны
– Как менялось мнение общества в отношении помощи детям-сиротам с того времени, когда вы впервые столкнулись с проблемой?
– Помощь детям-сиротам в глазах многих до сих пор выглядит как отправка в детские дома подарков.
Проблема детей в детских домах – не столько в материальных благах, сколько в отсутствии привязанностей. Им не хватает значимых взрослых. Дети живут в вакууме, очень мало общаясь с внешним миром. Когда выпускаются из детского дома, попадают в наш мир, в чуждую для них среду, где очень сложно выжить даже когда у тебя большая семья и много друзей.
Что уж говорить про молодых ребят и девчонок, у которых никого рядом, непонятно к кому обратиться за помощью поддержкой, советом. У фонда среди других проектов есть проект «Быть рядом». Одни и те же волонтеры ездят в одни и те же детские учреждения и общаются с одними и теми же детьми. То есть у детей формируется привязанность к одним и тем же взрослым людям.
Общение, как правило, сопровождается чем-то полезным: мастер-классами, беседами со специалистами по профориентированию, поездками с экскурсиями на предприятия, где ребята знакомятся с потенциальными профессиями и местами вероятной будущей работы.
– Следите ли вы за судьбой тех, в помощь кому идут собранные средства?
– Бывает, я так или иначе, лично или опосредованно, знаю тех людей, на которых собираются средства. Но чаще – нет. Адресная помощь – не самоцель при выборе, что делать мне как волонтеру. По большому счету, все равно, кому конкретно из подопечных и как именно поможет фонд.
Когда планируется фандрайзинговое мероприятие, фонд определяет, на какой проект будут направлены средства, и сообщает команде. Волонтеры, занимающиеся непосредственно помощью детям или семьям, координаторы команд, руководство фонда, знают текущие нужды подопечных и средства распределяются так, как нужно. К счастью, эту сложную задачу есть, кому решать. И этим людям я доверяю безоговорочно. Нет никакой необходимости вмешиваться.
Зная, что средств всегда меньше, чем нужно, хочется придумывать что-то еще, чтобы пожертвования поступали активнее. Если мне как-то особенно захотелось помочь девочке или мальчику из проектов «Близкие люди» или «Дети в беде», наша семья, как и все жертвователи, просто делает посильное финансовое пожертвование.
Следим ли мы за их судьбами? Скорее да, ведь если собираются средства, то, значит, существует какая-то серьезная проблема и очень хочется, чтобы она решилась. Чтобы все были здоровы, счастливы и в семьях.
Во времена работы в фонде, со своей стороны, делала все возможное, чтобы про ребенка сняли сюжет, показали по телевидению, написали в газете. Конечно, за многих болела душа. Всегда радостно узнать, что тяжелобольные дети, подолгу находившиеся в системе, вылечиваются и оказываются в семьях, видеть, как они растут, развиваются. Это очень здорово мотивирует к дальнейшей волонтерской деятельности.
Сейчас почему-то сложно вспомнить кого-то конкретного… Была у нас славная девочка Маша, красавица, умница, она не ходила, фонд содействовал ее лечению, госпитализации, нанимал няню. Она стала героиней многих сюжетов и заметок.
Почему-то родители долго не могли ее найти. Маша взрослела в системе. Но сейчас она в семье, иногда мы получаем весточки от родителей – что она научилась делать, чем занимается, как учится, какой прогресс в здоровье. Это настоящая радость.
Или вот Степа, о котором «Правмир» писал. Чудесное солнышко! Его тоже долго не забирали. В каких только передачах мы его не показывали, где только не писали о нем! Но семья нашлась, и сейчас Степа начал ходить. Конечно же, интересно, как там у них дела. Я очень жду новости от мамы Степы, к счастью, она время от времени находит минутку написать пару строк у нас на форуме.
Такого рода любопытство, конечно, присутствует и относится ко многим подопечным фонда, и к детям, и к семьям. Но это связано, скорее, с эмоциональной привязанностью к конкретному человеку, с личными симпатиями, а не с распределением средств.
Душу раздирать не планируется
– На тех же «Плюшках-ватрушках» – все пришедшие весело поедают вкусную выпечку, играют с детьми, смотрят концерт. И ни одного слова о том, как тяжело тем кризисным семьям, в помощь которым пойдут собранные средства, как трудно детям в детских домах…
– На начальном этапе в России благотворительность была такая… душераздирающая. Получалась помощь через надрыв, грусть и слезы. Вполне понятно, почему. Многих именно эти эмоции подтолкнули к волонтерству. Но ведь благотворительность может быть очень позитивной. Об этом нам очень красноречиво говорит западный опыт.
Совсем не обязательно пропускать через себя тяжелые судьбы подопечных. Много таких людей, которые, помогать хотят, но боятся, что будет эмоционально тяжело, и отходят в сторону.
Благотворительность должна быть разумной. Постепенно в России начал развиваться формат позитивной благотворительности. Возьмем, например, те же самые благотворительные мероприятия. Сейчас они, как правило, проходят на веселой волне.
Ты можешь быть вообще не вовлеченным в благотворительность, не нужно никого агитировать и тащить за собой. Достаточно просто прийти с детьми (если это семейный формат), позвать с собой друзей (ведь вместе веселее!), получить удовольствие от мероприятия, общения, отпустить детей на мастер-классы, в салон красоты, при этом понимать, что средства будут направлены на благотворительные цели. И все, ты помог.
Безусловно, жалостливые призывы о помощи сильнее цепляют, человеческая природа такова, что проще «спасти», помочь сиюминутно в данной сложной ситуации. Это эмоциональная реакция. Однако благотворительности необходима системность.
Наша общая задача – предотвращать критические ситуации, средства у благотворительных организаций должны быть до того, как встанет вопрос о жизни и смерти. Соответственно, собирать средства нужно до того, как появилась грустная история. Но это, конечно, идеальный вариант развития благотворительности, надеюсь, когда-нибудь общественное сознание переключится на такой формат помощи.
Сейчас благотворительные организации сознательно стараются делать благотворительность доступной. Не надрывной, а нормальной. Где-то даже повседневной, бытовой.
– Когда устаете, в том числе психологически, когда руки опускаются, откуда силы берете?
– Очень помогает команда волонтеров. Мы все абсолютно разные люди, но мы бескорыстно делаем одно дело, на одной волне, конечно, мы помогаем друг другу, поддерживаем. Общение с единомышленниками всегда помогает. Ну и, конечно, без поддержки семьи ничего бы не получилось.
– Для чего лично вам все это надо: тратить свое личное время, забирая его у семьи?
– Мне сразу настолько казался неправильным порядок вещей, когда дети находятся в больницах, в детских домах, что они без мамы, и то, как они изымаются из семьи, и все порядки внутри этой системы. Хотелось что-то делать, чтобы поменять ситуацию в целом.
Я работала со СМИ и фактически участвовала в формировании этого информационного поля. Предлагала журналистам сюжеты, сама писала статьи, размещала в изданиях.
– Существует мнение, что в благотворительность идут люди, которым чего-то не хватает в собственной жизни…
– Не исключено. У каждого свои причины. Не могу сказать, что мне чего-то не хватало в момент, когда я стала волонтером. Наоборот, тогда была безоблачная счастливая пора, насыщенная жизнь. Наверное, пришло понимание того, что тем хорошим, что есть у тебя нужно делиться. Что мне дает благотворительность? Круг друзей, общение с людьми, с которыми интересно, участие в большом важном деле. Более того, потихоньку подтягиваются члены семьи, друзья, знакомые, коллеги. Это очень важно и это – моя жизнь.
Для меня существование без волонтерства, без благотворительности, оказалось невозможным. Помимо общения оно мне, безусловно, дает профессиональное развитие, потому что, так или иначе, сейчас моя работа связана с мероприятиями. Но самые интересные яркие мероприятия в своей жизни я делала с фондом.
– Как шестилетний сын воспринимает ваше участие в благотворительности?
– Миша растет в этом и считает себя волонтером. Когда ему было четыре года, мы по делу заехали к Лене Альшанской, президенту фонда, и Миша со всей серьезностью спросил, примет ли она его в волонтеры. И Лена торжественно приняла.
Сын меня поддерживает, помогает во многих делах, например – кроить игрушки, иногда раздает листовки на акциях, шлет волонтерам приветы, а они ему передают вкусности. Как все дети, обожает и с нетерпением ждет «Плюшки-ватрушки», стремится помочь в подготовке.
Как-то он попросил: «Мам, дай я тебе помогу, я же волонтер! Что мне сделать?». Я говорю: «Есть такой вид помощи – не мешать. Можно тебя о ней попросить? Я час сижу за компьютером, а ты занимаешься своими делами, это здорово поможет». И он честно играл час самостоятельно.
На акциях в гипермаркетах раздает листовки, общается с людьми. По мере сил бережно относится к своим игрушкам, чтобы их можно было кому-нибудь отдать. Рассуждает здраво: «Эта игрушка выглядит не очень, давай ее выбросим. А вот эта – вроде ничего, еще пригодится какому-нибудь мальчику или девочке».
– А как муж относится к тому, что вы заняты еще чем-то, помимо работы и семьи?
– У благотворительности женское лицо. Если муж хотя бы не мешает, это уже хорошо. А когда муж поддерживает – это уже просто счастье. А уже если муж тоже волонтер – мечта. Мой муж поддерживал меня всегда, даже когда была напряженная ситуация в семье перед увольнением из фонда.
С пониманием отнесся к тому, что несколько месяцев я не работала и не искала работу. Мы оба считаем, что для нашей семьи текущий волонтерский режим оптимальный. Можно сказать, отличительная черта волонтера в том, что он помогает добровольно, осознанно и регулярно. Володя не волонтер, но, помогая лично мне, помогает фонду. Иногда я прошу его куда-то съездить, что-то отвезти, передать. Он выполняет просьбу, не вникая в суть – кому-зачем-почему.
У Володи свое увлечение – он актер Мытищинского народного театра «Тоже театр». И этой весной сошлись звезды, когда мы готовились к благотворительному фестивалю «Плюшки-ватрушки» всей семьей. «Тоже театр» участвовал в программе праздника с миниатюрами, а еще в критический момент на мероприятии, когда мы неожиданно оказались без «звезды» вышел на сцену и мы вместе провели аукцион.
У нас есть забавная семейная история о том, как мы стали Доброславскими. Я себе взяла с самого начала псевдоним, чтобы разграничить работу в бизнесе и благотворительную деятельность, ну и более звучный и запоминающийся, чем фамилия.
Во времена активной работы со СМИ мы с Мишей давали интервью, и его в титрах подписали «Миша Доброславский», вроде как, по фамилии матери. Ну, а когда в «Тоже театре» стали готовить афиши и программки с участием Володи, он уже знал, какую фамилию указать.
Сейчас в обычные дни существует оговоренное «мое» время, которое я посвящаю благотворительности и я стараюсь его придерживаться.
Если предстоит большое мероприятие, такое, как «Плюшки-ватрушки», мы оговариваем, когда я буду занята. И Володя все понимает. Вторые «плюшки» прошли в нормальном жизненном ритме, семья не чувствовала себе обделенной.
– Там, где вы сейчас официально, за зарплату работаете, сотрудники еще не втянулись в благотворительность?
– Уверена, многие так или иначе помогают, я могу об этом не знать. Коллектив у нас большой. Благотворительность для многих – дело достаточно личное, многие об этом не рассказывают. А разговоры на работе все больше связаны с химическими реактивами. Со своей стороны участие в благотворительности не скрываю, но и не агитирую. Мне кажется, про то, что я что-то делаю для благотворительного фонда, знают многие.
У нас опенэйр – когда в одном зале размещаются сотрудники сразу нескольких отделов – и все на слуху, кроме того, я до сих пор иногда даю интервью и меня коллеги несколько раз видели по телевизору. Ну, и приглашение на фестиваль перед «плюшками» висит во всех наших офисах.
При подготовке к «Плюшкам-ватрушкам» коллеги из отдела помогали, как могли. Резали бейджики, готовили таблички. Но от работы старалась их не отвлекать.
Предложила руководству на юбилее компании провести благотворительный аукцион, меня сразу поддержали. Так что получается, все вовлечены.
– Что нужно, прежде всего, для человека, который собирается заняться благотворительностью?
– Во-первых, желание и добрая воля. Вообще идеально, мне кажется, когда есть знакомый, кому ты доверяешь, кто расскажет, как это, заниматься благотворительностью. Ведь видов помощи – огромное количество. Помогать можно очень по разному, и нужно только определиться, что тебе ближе.
Можно убрать территорию возле ближайшего пруда, помогать людям – детям, взрослым, пожилым, помогать животным. Работая c людьми, нужно попытаться представить себя на место того, кому ты хочешь помочь и понять, чего ты ждешь от этого.
Не стоит рассчитывать на благодарность, даже если кажется, что ты сделал «все». Наши подопечные – и дети, и семьи – живут в своем социуме и окружении. У них сформировано представление о том, как надо жить. И наша задача – помочь, понять, дать совет, но не навязывать свое мнение, не ожидать того, что подопечный выполнить не может. Для этого до того, как начать помогать, нужно учиться.
Например, мне сложно, понять образ мыслей мам из проекта «Помощь семьям в сложной жизненной ситуации». Но я пытаюсь. Понимаю, что если бы все было гладко и благополучно, они бы не стали «кризисными».
Если планировать ехать в детский дом с проектам «Быть рядом», нужно обязательно хотя бы в общих чертах знать психологию ребенка, что говорить и как говорить. Для этого необходимо посещать командные семинары, ходить на тренинги с психологами, организованные фондом.
Просто надо привыкнуть, что все люди разные. И не мерить по себе остальных.