Гостем нового выпуска программы «Временно доступен» стал духовник Свято-Владимирской православной гимназии, настоятель храма Святой Троицы в Хохлах, ведущий телепередачи «Православная энциклопедия» протоиерей Алексий Уминский.
Александр Карлов: Отец Алексий, прошу Вас. Сзади Вас находится стена наших видеоблогов. Собеседники, которых Вы наверняка хорошо знаете. Они так или иначе будут участвовать в нашей беседе, либо по Вашему желанию, либо…
Прот. Алексий Уминский: Я как-то особо не вижу, кто там.
Александр Карлов: Я вам сейчас расскажу. Смотрите, Андрей Дементьев.
Прот. Алексий Уминский: Да, Дементьев, узнаю.
Александр Карлов: Он будет говорить про душу. Андрей Козлов — про любовь. Николай Усков — про религию. Андрей Кураев — про священников.
Прот. Алексий Уминский: Это Кураев там такой красивый?
Александр Карлов: Да. Андрей Мерзликин — про исповедь. Марк Захаров — про желания.
Прот. Алексий Уминский: Про желания.
Александр Карлов: Александр Никонов — про Православие. Максим Леонидов — про русских и Алан Чумак — про чудо. Вот уже кто в чудесах разбирается больше других.
Прот. Алексий Уминский: А в Православии, конечно, Никонов больше всех.
Дмитрий Дибров: Здравствуйте, дорогие друзья. Вопрос. Почему это я поститься должен, когда такая прелесть только что была с блинами, с тройками. Что там еще? С гитарой, медведями, цыганами — а тут постись. Давайте лучше мы поговорим с батюшкой, с отцом Алексием, в миру Уминским, и давайте мы узнаем, зачем это все нужно лично для вас, а то может показаться, что для батюшки нужно, чтобы вы постились, то есть об этом, обо всем подумаем. Здравствуйте, батюшка.
Прот. Алексий Уминский: Здравствуйте, Дмитрий. Здравствуйте, Александр.
Александр Карлов: Вы наш коллега. Вы ведете программу по утрам. У Вас подготовленная в религиозном смысле публика. Наша публика, в отличие от Вашей, может быть, религиозно не подготовленная, но зато разбирается во всем и гораздо лучше нас с Дмитрием Александровичем, и Вас наверняка, поэтому будьте готовы к вопросам странноватым, наивным вроде бы, таким, на которые много раз уже отвечали, но, тем не менее, может они будут и не такими уж и простыми. Кстати, Ваши прихожане задавали Вам такой вопрос, на который Вы не смогли ответить?
Прот. Алексий Уминский: Такие вопросы поступают довольно регулярно. Есть очень много вопросов, на которые я не могу ответить.
Александр Карлов: И что Вы в таком случае делаете?
Прот. Алексий Уминский: Я говорю, что не могу ответить на этот вопрос. Я честно признаюсь в этом.
Александр Карлов: Например, какой вопрос?
Прот. Алексий Уминский: Очень многие вопросы связанны с человеческим страданием. Очень многие вопросы связаны с тем, как человек в своем жизненном пути пытается понять и постичь волю Божью. А также самые наивные вопросы о том, например, как делать ремонт в квартире.
Александр Карлов: Канонов нет в вопросах?
Прот. Алексий Уминский: Такие вопросы задаются иногда. Задаются вопросы, на которые чаще всего я принципиально, например, отказываюсь отвечать. Например, что можно, а что нельзя.
Александр Карлов: Вообще?
Прот. Алексий Уминский: Как раз особенно касаемо поста. «Что можно, батюшка, а чего нельзя?» — на эти вопросы я отказываюсь отвечать принципиально.
Александр Карлов: Разве нет у Церкви ответов на эти вопросы?
Прот. Алексий Уминский: Знаете, есть, конечно. Но эти вопросы часто воспринимаются людьми как абсолютно жесткая инструкция к исполнению, а Церковь, все-таки, это не армия, и Церковь, все-таки, это не Устав, и церковь — это не предписание, и Церковь — это не жесткая структура, когда тебе вообще не надо задавать вопросы самому себе, когда у тебя есть ответы на все вопросы.
Я против того, чтобы человек, приходящий в Церковь, был уверен в том, что есть ответы на все вопросы. Поэтому, в том числе, пост — это довольно уставная вещь. Потому что устав поста складывался столетиями, скажем, в монастырских обителях, причем довольно таких строгих, как обители Египетской пустыни или обители Палестинских пустынь, Константинопольские, Студийские монастыри, где вот эти Уставы жизни монастырей, это были Уставы жизни определенного духовного уровня людей, свободно и вольно избравших для себя очень такой суровый жизненный путь, подвиг.
И вот эти все уставы — что есть, во сколько есть, какое количество, с маслом, без масла, сухоядение или вообще полный пост, они все время касались конкретных обителей с очень таким конкретным уровнем жизни. Поэтому, если мы сегодня попробуем применять вот эти уставы во всей полноте к нашей жизни, к человеку, живущему в Москве в 21-м веке, мы рискуем сильно повредить его не только физическое, но и психическое здоровье.
Александр Карлов: О правилах и канонах Великого поста мы еще поговорим сегодня. Отец Алексий, Вы-то сами как к Богу пришли? У Вас сугубо светское образование, насколько я понимаю.
Прот. Алексий Уминский: Не только светское, но и духовное.
Александр Карлов: Изначально было.
Прот. Алексий Уминский: Изначально светское.
Александр Карлов: Семья, по-моему, у Вас тоже светская, в которой Вы воспитывались?
Прот. Алексий Уминский: Да.
Александр Карлов: Расскажите.
Прот. Алексий Уминский: Более того, я воспитывался в семье вполне атеистической, вполне такой традиционной семье. Мама — учитель, папа — инженер.
Александр Карлов: В партии состояли?
Прот. Алексий Уминский: Да, папа состоял в партии, а мама — нет. Мой первый опыт встречи с Богом был уже когда я учился в педагогическом институте. Просто я встретил людей, которые думали по-другому, которые позволяли себе думать не так, как думают все, потому что я был еще уверенным таким комсомольцем, каким-то активистом комсомольским был. И в этом себя чувствовал вполне комфортно. В институте я встретил людей, которые стали моими хорошими близкими друзьями, которые думают по-другому, и вот это первое удивление, что можно думать по-другому, для меня было каким-то открытием, откровением в тот период.
Александр Карлов: То есть можно утверждать, что Вы пошли от протеста против системы?
Прот. Алексий Уминский: В каком-то смысле да, в каком-то смысле. От какого-то протеста, даже не от протеста, а от отхождения от этих привычных норм. Они мне показались совершенно иначе, после того, как я увидел, что можно жить по-другому, можно думать по-другому, можно читать другие книги, вообще — можно много читать того, чего читать нельзя, и эти книги попались мне в руки. Эти книги давались только на одну ночь. Эти книги нельзя было доставать в метро, потому что это была ксероксная литература. Это был самиздат. И вдруг эти книги сильнейшим образом перевернули мой взгляд на мир, на людей, и тогда я почувствовал себя совершенно свободным человеком, в 1976 году, предположим.
Дмитрий Дибров: Флоренский?
Прот. Алексий Уминский: Флоренский в том числе. Была его работа «Иконостас», который меня тогда поразил, вот этот взгляд на икону. Это было даже немного потом, а тогда — это Евангелие, которое мне попалось в руки и которое я вначале взял в руки с тем, чтобы как и всю остальную литературу использовать. Где-то ввернуть словечко в таком интересном обществе, как-то произвести впечатление о том, что я знаю что-то такое, чего не знает кто-то другой.
Я стал читать эту книгу и в первое время я ничего не понял, а потом вдруг понял очень важную для себя вещь — что эту книгу никак не мог написать человек. Потому что в этой книге все написано против человека. Там нет ничего такого, чем человек мог бы себя успокоить по-настоящему в этой жизни. Все не так. Нет никакой лазейки, чтобы найти какое-то удобное место, ничего.
Блаженны плачущие. Блаженны нищие духом. Блаженны, когда вас гонят. Радуйтесь и веселитесь. Молитесь за своих врагов.
Господи помилуй, разве человек может для себя такого пожелать? И тогда для меня это было откровение, открытие, что вот эта книга — нечеловеческая. И тогда началось какое-то такое движение, и желание как-то понять и услышать. Я тогда стал молиться. Стал молиться своими словами и постепенно как-то вошел в Церковь.
Александр Карлов: А родители как отнеслись?
Прот. Алексий Уминский: О, сначала жестко, сначала с непониманием большим, потому что, как каждое неофитство, оно приобретало такой сумасшедший характер. Я запирался в комнате, вслух громко читал молитвы, чтобы папа с мамой слышали, вдруг они обратятся к Богу. Вот они услышат молитвы, и это их бедных, несчастных…
Александр Карлов: У папы могли быть проблемы — в парторганизации, например?
Прот. Алексий Уминский: Несомненно, да. Но бедные мои родители, они ужасно переживали за меня. Они подумали, что я попал в дурную компанию, что, не дай Бог, какая-то секта меня пытается поглотить, но они были воспитаны в совершенно советских категориях и только постепенно, понемногу, когда я с ними снова нашел общий язык, они стали меня как-то понимать, поддерживать. В конечном итоге мама крестилась. Я потом сам венчал своих собственных родителей, когда стал священником. А папа ходит в церковь регулярно, причащается.
Александр Карлов: Знаете, в те времена, в брежневские, люди в партию иногда вступали для того, чтобы иметь возможность выехать хотя бы в социалистическую страну: в ГДР, в Польшу, в Болгарию. Сейчас, например, недавно проводился социологический опрос. Родителей спрашивали: «Какую бы профессию они хотели видеть для своих детей?» Как ни странно, в тройку лидеров вошла профессия священников. Как Вам кажется, это духовный потенциал народа растет или профессия священника сродни профессии бизнесмена или менеджера среднего звена — такая же благополучная и дающая какие-то материальные блага, вполне устойчивая? Вообще, о чем хочется спросить: юношам, поступающим в семинарию, можно думать о карьере в Церкви, не грешно ли это?
Прот. Алексий Уминский: Вы знаете, конечно среди всяких людей есть карьеристы. Безусловно, в церковной среде такие тоже встречаются, без всякого сомнения, есть. А есть люди, которые сознательно делают определенную церковную карьеру. Они знают и умеют, как это делать. Но вообще-то священство никогда не было профессией, потому что как таковых профессиональных навыков священника нет. Что такое профессиональный навык священника? Это как кадилом помахать, например? Это такое простое движение, знаете — раз-два, раз-два. Или ребенка в купель окунуть, или водичкой полить — вроде тоже не сложно все, понимаете? Каких-то таких специальных знаний, чтобы быть или действовать как священник, нет.
Дмитрий Дибров: Батюшка, скажите ради смеха, а вот, когда мы нашего младенца крестили, он, конечно, вопил, как и все нормальные дети. А тут и акушерка стояла, и не могут унять. А тут батюшка, которому надоело это слышать, вполголоса говорит моей жене: «Пяточку младенцу почешите». Почесали — прекратил. Пяточку почешите.
Прот. Алексий Уминский: Этому в семинарии не учат, к сожалению.
Александр Карлов: А чему же учат в семинарии?
Прот. Алексий Уминский: В семинарии учат богословию. В семинарии учат экзегетике, то есть толкованию Слова Божьего. Там такие богословские предметы. К сожалению, я надеюсь, что сейчас ситуация меняется, потому что те времена, когда я получал образование, были немного другими. Сегодня священников учат педагогике, слава Тебе Господи, и психологии, и в свое время нас, священников Москвы, Свято-Тихоновский институт приглашал на семинары по психиатрии, например, которые для меня в какой-то момент были очень важными. И сегодня я, может быть, поверхностными знаниями, но пользуюсь, которые во многом мне помогают сегодня.
Священник — это служение сильное, серьезное и, в общем, не очень благополучное, во многом неблагополучное. Потому что священники, где-то начиная с моего возраста, это очень нездоровые люди. Потому что к этому моменту, когда священник служит 20–30 лет, организм священника очень сильно истлевает, можно так сказать. Священники в своем служении — это полная открытость для человека. Да, так должно быть. Священник, это тот, кто открыт, потому что священник должен являть открытость Церкви, как дверь для Бога, дверь, через которую Бог для тебя открывается. Поэтому священник должен быть открыт для всего, но чаще всего он должен быть открыт для горя, потому что с радостью мало кто приходит. В основном, люди приходят со своим проблемами, со своим горем.
Что касается материального благополучия, здесь вопросы очень, очень разные. Есть священники, которые живут на благополучных приходах и живут вполне благополучно. Есть священники, которые живут в Тверской губернии, в сельской местности, они могут не только едва сводить концы с концами, а просто голодать, потому что у священника нет фиксированной зарплаты. Просто многие думают, что священники… Один мой очень хороший друг, известный музыкант, Леша Паперный, вы его знаете…
Дмитрий Дибров: Конечно.
Прот. Алексий Уминский: Вот он был уверен, что я получаю зарплату от государства. И многие так думают. Все считают, что Церковь с государством давно срослись. Наверное, настолько срослись, что и зарплату священники получают. Священники не получают даже зарплату от Патриархии.
Александр Карлов: На что же вы живете?
Прот. Алексий Уминский: Получают свое содержание от прихода. Есть приход, в котором есть прихожане. Эти прихожане содержат церковь. Эти прихожане фактически за свой счет, за свои пожертвования, за то, что они покупают свечи в храме, за то, что они кладут в церковную кружку какие-то деньги за крестины, за отпевание, за какие-то другие требы. Этим, собственно говоря, содержится Церковь, которая содержит сам храм, потому что отопление, электричество, пятое-десятое.
Церковь содержит храм еще как исторический памятник. Конечно, время от времени, очень редко, какой-то бонус от Правительства Москвы — если это храм-памятник, поступает, но этих денег всегда не хватает на реставрацию. Отреставрировать храм, скажем, 17-го века, как мой храм — нарышкинское барокко, как вы понимаете, это очень непросто. Со всех сторон очень непросто. И третье, на самом последнем месте, стоит содержание самого священника, плюс всех, кто в храме присутствует: хор, уборщики, уборщицы, кухарка — если надо батюшку покормить, и сам священник. Поэтому, что остается.
Александр Карлов: Была такая поговорка: «Каков поп — таков приход». Получается все наоборот: «Каков приход — такое благосостояние?»
Прот. Алексий Уминский: Совершенно верно.
Александр Карлов: Какие драки должны быть, простите мирское оценочное мнение, какие драки должны быть между священниками за благополучные приходы, чтобы устроится туда?
Прот. Алексий Уминский: А не может быть драк, потому что сам священник в этом никакого участия не принимает.
Александр Карлов: А как принимается решение?
Прот. Алексий Уминский: Это епископ правящий, наш Святейший Патриарх, он назначает священника на приход. У нас было так. Мне достался приход 20 лет назад в самом плачевном виде. Хотя это центр Москвы и нарышкинское барокко, как я уже сказал, но нам приходилось своими руками в 90-е годы из алтарей унитазы выносить. Храм был на несколько этажей поделен. Я не помню уже, что там было, можно долго перечислять, но надо все это было делать своими собственными руками. Я не могу сказать, что в тот период кто-то когда-нибудь захотел быть настоятелем подобного храма. И могу сказать, что 80% священников, получившие храмы в тот период, никогда не хотели быть настоятелями такого рода храмов, потому что это были руины и развалины.
Сейчас эти храмы восстановлены, и жизнь этих храмов кажется вполне благополучной, но история этих храмов не очень благополучная, так же, как и здоровье священников, которые теперь являются настоятелями вот этих вещей. Потому что священник, представьте себе, я учитель французского языка. В первый храм, в который я был назначен, в городе Кашира, Успенский собор, он размером с Елоховский, огромный собор, без всего. На месте алтаря — яма для трактора. Все залито маслом. Я не знаю как гвоздь вбить, а мне надо храм восстанавливать.
Александр Карлов: А паства?
Прот. Алексий Уминский: Паства — бабушки. Город Кашира — представляете, где он находится? Это 101-й километр. Ни одного трезвого мужика вообще нет. И вот в этих условиях, собственно говоря, Церковь выживала все эти годы, Церковь возрождалась все эти годы, Церковь становилась той, которой она сегодня является. Сегодня многие люди, они просто не знают. «О, золотые купола. О, звонят колокола. О, батюшка на Мерседесе приехал. Ну, и Церковь! Ну, и ну! Чего это они себе такое позволяют?»
Вы знаете, наверное, после этого я мог бы себе что-то позволить. После того, как я восстановил храм — один, потом второй. Мне кажется, и у меня в голове мысль, которая говорит: может можно что-то себе позволить? И позволил бы, если бы были возможности, понимаете? Но их нет.
Александр Карлов: Подождите, подождите. Все-таки бросается в глаза эта роскошь, и раздражает людей, которые так или иначе могли прийти в Церковь, но видят они нечто другое. Это, в общем то, не худенькие священники, дорогие иномарки, дорогие часы. Журналисты с удовольствием раскручивают эту историю.
Прот. Алексий Уминский: Специально надел.
Александр Карлов: Ух, эти часы. Как же так, разве священники не должны делать каким-то образом, хотя бы делать вид, что они смиренные?
Прот. Алексий Уминский: Вы знаете — должны, не должны. Они должны быть тем, кем они есть. Они должны быть нормальными, настоящими, честными, порядочными, добрыми, отзывчивыми людьми — в большей степени, чем все остальные. Конечно, те истории, про какие-то страшные иномарки, которые сбивают людей, про недостойное поведение священников, собственно говоря, это истории, которые тянутся в истории церкви две тысячи лет. Две тысячи лет всегда были священники, которые так или иначе вызывали на себя вот такой…
Дмитрий Дибров: Которых Репин вывел на «Крестный ход».
Прот. Алексий Уминский: Которых Репин вывел на «Крестный ход». Перов там был — «Чаепитие в Мытищах». Вы знаете, это история, она никогда не будет прекращаться, потому что всегда будут находиться люди, которые будут искать в Церкви что-то свое. Будут пользоваться территорией любви, территорией свободы, территорией милости, территорией добра, территорией высочайшего доверия человека к Богу, а также к Его представителю с тем, чтобы сделать это своим и чтобы это все присвоить себе. Это было, будет и есть, поэтому этого я не буду даже комментировать. Потому что это вещи, где история тянет за собой.
Люди, приходящие в церковь — это люди. Люди, становящиеся священниками — это люди. И каждый из нас перед Богом отвечает за свое место — место священника, место епископа, место прихожанина. Оно равно на том самом месте перед Судом Божиим, как и всякое другое место.
Александр Карлов: Давайте привлечем к нашей беседе еще одного персонажа. Светский персонаж Николай Усков будет рассуждать про религию. Послушаем?
Прот. Алексий Уминский: Конечно.
Николай Усков: Я с огромным уважением отношусь ко всем традиционным религиям, и я сам верующий человек. Я много лет занимался историей Церкви. У меня нет никаких проблем со взаимоотношением. Я не воинствующий атеист, то есть за свои права я буду бороться. Мое право, как гражданина России, быть свободным от диктата какой бы ни было конфессии. Я хочу веровать в то, во что я верую, так, как я верую, или вообще об этом не думать, если я не хочу.
Если я хочу посмотреть порнографию, я хочу ее посмотреть. Это будут потом мои отношения с Богом. Не хочу, чтобы в них вмешивался кто-нибудь еще. Любое выражение, публичное выражение своей позиции, находясь в храме абсолютно позволительно, потому что чем храм отличается от любого другого публичного места?
Иисус Христос в свое время тоже осквернил храм, изгнав из него торговцев. Тем не менее, мы считаем, что он поступил верно. Сейчас, наверное, тоже можно изгнать торговцев из храма. Мне очень часто, когда я захожу в православную церковь, хочется это проделать, потому что ценник весит на всем. Скоро на алтаре будут висеть ценники.
В современном обществе ни одна корпорация, сколь бы уважаемой она ни была, не может присвоить себе право, говорить от имени народа, ни на каком основании. Нужно с уважением относиться к людям, которые придерживаются разных взглядов. Кто-то адвентист 7 дня, кто-то мормон, кто-то католик, кто-то протестант, кто-то сатанист. Какая вам разница? У каждого человека есть право быть самим собой, разговаривать с ним на том языке, который он выбрал сам лично.
Александр Карлов: Николай Усков, 42 года, журналист, кандидат исторических наук. Защитил диссертацию по теме: «Монашество и монастырские реформы в ранней средневековой Германии». Сколько острых вопросов поднимает в одном выступлении.
Прот. Алексий Уминский: Вы считаете — острых, коллега?
Александр Карлов: Да. К примеру, к чему нам нужен некий ретранслятор, для того чтобы говорить с Богом? Мы своих слов не найдем, чтобы обратиться к нему с молитвой? Почему мы должны читать канонические молитвы на непонятном нам, современникам, языке?
Прот. Алексий Уминский: Таких вопросов он не задал. То, что Вы сейчас спросили, это действительно, вопрос, не сказал бы — острый, но актуальный, без всякого сомнения, — про молитвы на незнакомом языке, про то, что возникает у человека: «Зачем мне церковь, если я сам могу говорить с Богом?» Без всякого сомнения, такие вопросы возникают. И для того, чтобы разговаривать с Богом, церковь не нужна. Для того чтобы человек говорил Богу, церковь не нужна.
Церковь нужна за другим, потому что человек может быть услышан Богом в любом месте. Очевидно, на земле, под землей, в воздухе — где угодно я обращусь к Богу и буду Им услышан. Здесь вопрос в том, а хочет ли человек услышать Бога? Потому что мы очень хотим быть слышимы Богом. Нам очень важно, чтобы нас услышал Бог, а вот дальше вопрос не ставится — а хочу ли я слышать Бога? Хочу ли я по-настоящему понять, что Он хочет от меня?
Что я хочу от Него — Он знает, а что Он хочет от меня — мне неинтересно. И тогда Церковь не нужна, абсолютно не нужна, потому что если мне неинтересно, что Бог хочет от меня, зачем мне Церковь? Тогда, когда возникает вопрос — что Бог хочет от меня, тогда Церковь необходима, потому что Церковь, — это место, где человек слышит Бога. Более того, это место, где человек и Бог встречаются.
Я как-то детям в воскресной школе нарисовал простую формулу. Я сказал: «Ребята, знаете, что такое Церковь?» Я сейчас вам нарисую. Человек + Бог = Церковь. Вот это что. Ведь сам Господь сказал: «Я создам Церковь, и врата ада не одолеют Ее». Это не мы придумали. Это Христос сказал. Церковь — это не храм, отдельно взятый храм, понимаете? Мы христиане, соединенные с Богом. Вот что такое Церковь.
Дмитрий Дибров: А вот тем и смешней попытка пойти в храм, чтобы, например, что-то такое себе у иконы вымолить. Конечно, не до смеха совсем, когда мать идет просить, молиться за больного ребенка, либо за упокой души, но это другой разговор. А то стоят и клянчат себе что-то такое, повышение по службе. Спаситель же говорил: «Вы не болтайте с Богом, ибо так делают язычники. Молитесь так: Отче наш…» и далее следует наш знаменитый 11-й, чтобы связать свой ум. Вот зачем. Ты и сам не знаешь, что просить у Господа. Замолчи. Свяжи свой ум с церковнославянским текстом. Ты ни слова не поймешь, да и ум тебе мало что подсказывал. А вот тогда и вопрос. Великий Пост затем ли нужен, чтобы связать этот самый вечно беспокойный ум, затем он нужен, чтобы на несколько недель умертвить вечно взывающую черт знает к чему плоть?
Прот. Алексий Уминский: Пост, вообще-то, нужен для свободы.
Дмитрий Дибров: Для свободы?
Прот. Алексий Уминский: Для свободы.
Дмитрий Дибров: Высшая степень стеснения плоти, как ни странно, служит свободе?
Прот. Алексий Уминский: Без всякого сомнения. Пост — это то время, когда человек освобождает себя для Бога, прежде всего, когда он максимально старается пространство своего сердца, пространство своего ума, пространство своей души освободить для Бога. Желудок тут, в общем, по большому счету, стоит на втором, на десятом месте, потому что Бог не на желудок смотрит, в конце концов. «Сын, дай мне твое сердце» — вот слова Священного Писания.
Поэтому пост, прежде всего, когда человек начинает поститься, для него самым важным было — что сейчас во мне, какой хлам мне мешает или Богу мешает во мне пребывать, во мне воцариться и действовать, меня просвещать. Каким хламом, какими дурными желаниями, привычками, какой гадостью я себя за это время забил, что Богу до меня не продраться? Помните, как у БГ: «Сними накипь с моего сердца». Вот это, собственно говоря, пост. Снять накипь с сердца — вот главная задача поста.
Александр Карлов: Давайте тогда по порядку разбираться. Что такое душа? Ученые проводили бесовские опыты. Взвешивали тело человека незадолго до смерти и сразу после. Выяснили, что в этот момент теряет несколько граммов. Говорят: «Мы нашли душу».
Прот. Алексий Уминский: Глупости все это, глупости. Конечно, это очередная псевдонаучная глупость, как свойства памяти воды, например.
Александр Карлов: Мы же верим в то, что можем пощупать?
Прот. Алексий Уминский: Именно в то, что мы пощупать не можем, мы верим.
Александр Карлов: Как это? А, ну да.
Прот. Алексий Уминский: А какой смысл верить в то, что мы можем пощупать.
Александр Карлов: Убеждаемся в том, что мы можем пощупать. Вот бумага, я ее ощущаю. А что такое душа?
Прот. Алексий Уминский: Душа — это то, что мы пощупать не можем. Я бы сказал, переиначил вопрос, немножко. Можно душу назвать совокупностью человеческих чувств, эмоций и так далее. Можно назвать душу сферой какого-то такого богопознания, если хотите, такого мистического образа пребывания. Но я бы сказал, что душа — вместе с духом и вместе с человеческим телом, потому что человек не может быть только душой или только телом, или только духом.
Человек только тогда человек, когда он дух, душа и тело вместе. Так вот, этот человек является образом Божьим. Бог, как мы знаем, создал человека по образу и по подобию своему, то есть сделал человека похожим на себя. И вот душа более всего знает и несет в себе печать этого отражения божественной силы, божественного творчества, божественной свободы, божественной любви, божественных потенций всевозможных. Вот так.
Александр Карлов: Давайте так. О душе хорошо могут рассуждать психиатры, священники и поэты. Андрей Дементьев тоже размышляет про душу. Давайте его послушаем.
Андрей Дементьев: Душа. Вы знаете, я думаю, для всех имеет значение — верующий, неверующий. Верующий вкладывает в это понятие свой смысл, а неверующий, так скажем, другой. Но я считаю, что душа — это, прежде всего, интуиция. В человеке должна быть развита интуиция. Он должен чувствовать не то, что завтрашний день, не то, что события, которые произойдут, а он должен чувствовать ситуацию, в которой он находится. То есть это, наверное, не только интуиция. Это, наверное, деликатность, образование, интеллигентность, помноженные все друг на друга. Понимаете, вот что такое душа.
Душа предполагает, что в ней умещается очень много: порядочность, милосердие, соучастие и такая, знаете, доброта бесконечная к людям. Потому что я сейчас вернулся из Кубы. Я на Кубе был в 1975 году — смотрите, как давно. Очень мало изменилось с точки зрения того, как люди живут. Они по-прежнему живут не очень богато, бедно, я бы сказал. Многие простые люди живут бедно, но в них, это совершенно удивительно, сколько я встречался с ними, от них идет какой-то свет. Они очень добрые. Они доброжелательные. Казалось бы, того не хватает, сего, и зарплаты маленькие и условия жизни, может. Я видел в каких домишках некоторые живут — просто лачуги. Казалось бы, многого не хватает, а вот душа полна света.
Александр Карлов: Андрей Дементьев, 84 года, поэт, вкладывает в стихи собственную душу. Может поэтому его творчество пронизано романтикой и состраданием. Итак, душа и интуиция — вот такой взгляд.
Прот. Алексий Уминский: Интуиция, конечно, одно из свойств душевной жизни человека. Без всякого сомнения. Мне кажется, что мы не должны забывать, что человек, конечно, потрясающе сложен и Богом настолько одарен, что вот эти дары Божьи в человеке, они нам во многом даже и неведомы бывают. Самые простые вещи, которые может делать человек и самые сложные вещи, которые может делать человек, говорят только о том, что действительно это непостижимый объект, человек — непостижимый. Он сотворен, действительно так, как Господь задумал человека — быть Богом на Земле.
Потому что в раю Адаму Господь говорит: тебе — Земля, тебе — вот это место, владычествуй на ней, распоряжайся ею, умножай ее, храни ее, возделывай ее. Понятно, что человек и мир связаны какими-то удивительными мистическими связями. Поэтому вот это, интуиция — это одно из свойств человека. В конечном итоге интуиция святых — это прозрение о судьбах мира, прозрение о человеческой душе, это пророчества, это интуиция, доведенная до святости, если можно так сказать.
Дмитрий Дибров: Давайте послушаем Марка Анатольевича. Как он классифицирует главный материал своего творчества — человеческие желания.
Марк Захаров: Такие ужасы есть, как например, чтобы вам сказать: «Хотите вечную жизнь?» Вы будете всегда жить, но это страшное, наверное, наказание, которое мы можем только придумать. Ничего более страшного не может быть, если любое желание выполняется. С похожими обстоятельствами, кстати, сталкиваются у нас и за рубежом некоторые богатые обеспеченные люди, когда подрастают дети, которые не знают цену одежде, еде, не понимают. И тут происходят иногда очень неприятные события с детьми из таких обеспеченных семей. Тут надо проявлять родителям какую-то особую сноровку, особый родительский талант, особое внимание и заботу о воспитании.
Дмитрий Дибров: Марк Захаров, 79 лет, народный артист СССР, руководитель театра «Ленком». Кстати, его дочь добилась исполнения своего желания стать актрисой.
Прот. Алексий Уминский: Кстати, он сказал интересные вещи. «Жить вечно — сказал он — кто же захочет». Интересно — смотря где, смотря как жить вечно. А любить вечно хотите?
Дмитрий Дибров: Да.
Прот. Алексий Уминский: Спросите Марка Захарова.
Александр Карлов: Смотря, что вкладывать.
Прот. Алексий Уминский: Вкладывать, по крайней мере, наш опыт любви, а любить по- настоящему вечно, хотите? А жить в свете свободы и радости, окруженные любовью и теплом, хотите? Конечно, жить здесь вечно, фактически в аду, практически встречающемуся на каждом шагу, кошмар.
Александр Карлов: Давайте тогда разберемся, что такое ад и что такое рай?
Прот. Алексий Уминский: Давайте разберемся.
Александр Карлов: Нам раньше геенну огненную рисовали, вроде как верили.
Прот. Алексий Уминский: Если рай — это языковский санаторий, то не дай Бог.
Александр Карлов: Где все это расположено?
Прот. Алексий Уминский: Сначала здесь, прежде всего. Начинается все здесь. Когда Христа спросили: скоро придет Царство небесное, где это Царство Небесное? Он говорит: Царство Небесное внутри вас». И вот все начинается здесь. Когда человек, и это связано, в том числе, с целью поста, чтобы вот здесь, наконец то, что-то такое, Царство Небесное в тебе родилось. Царство Небесное — это такое слово, которое уже навязчиво звучит. Мы привыкли уже к такой идиоме и не представляем, что такое Царство Небесное. Где это? На облаках, в каком-то космосе где-нибудь? Конечно, мы понимаем, что это не имеет своего географического расположения, Царство Небесное. На ракете туда не долетишь.
Александр Карлов: А как тогда жить по правилам Церкви? Мы не знаем сколько звезд в отеле в этом раю.
Прот. Алексий Уминский: Хочется о Царстве Небесном узнать что-то иное. Там ли моя мать сейчас? Это мне очень важно знать. Там ли моя мама? Я думаю, что там, конечно, уверен, но все-таки это тайной остается, и мне это очень важно, потому что это моя любовь. Там ли моя любовь, в этом Царстве Небесном, которая на этой Земле мне дала самые главные и важные знания о том, как я должен жить, кто я такой вообще на свете, что вообще во мне бурлит и здесь понятно.
Царство Небесное — это где моя мама? Царство Небесное — это там, где я буду со своей женой и со своими детьми? Царство Небесное — это то место, где Христос, Которого я знаю и в жизни, не видев в лицо никогда глазами, в какой-то момент мое сердце вот так очень сладко, болезненно пронзил, и я уже не могу успокоить свое сердце. С этого момента оно не успокоится. Это вот это?
Если вот это, то да. Я хочу туда и у меня, в общем, никаких вопросов нет. Потому что если там главные вещи, которые держат меня сейчас на Земле и ради которых мне, в общем-то, хочется жить, потому что жить в этом мире, оглядываясь вокруг себя и читая сводки новостей, не очень хочется. Хочется здесь жить только потому, что в этом мире есть любовь, возможность любить и возможность своей любовью с кем-то поделиться. Когда эти вещи твое сердце наполняют настолько, насколько могут наполнить, это значит, что в твоем сердце потихоньку рождается это Царство Небесное. Значит, ты уже к нему можешь быть готов потихоньку. Это значит, что в какой-то момент ты можешь уже не бояться смерти, потому что смерть для тебя уже не имеет никого значения, потому что для тебя открывается эта дверка, и ты туда спокойно заходишь.
А может быть ровно наоборот — когда я на все смотрю и все пожираю. Это ад, потому что это свойство ада — пожирать. Свойство Божие — все время делиться. Делить себя, раздавать себя, отдавать, а свойство ада — все время пожирать. И если я живу пожирающим, жру, жру, жру, то, в конечном итоге, здесь будет ад. И от него никуда не деться, кроме как громче включить музыку, глубже наушники в себя вдавить, какие-то файеры, дискотеки, что хотите — чтобы блистало, шумело, чтобы я ни в коем случае сам с собой, один на один не остался, чтобы не быть мучимым этим состоянием. Потому что, когда начинаешь жрать, все время не хватает, и тогда таким ты остаешься навсегда. Вот так жить не хочется.
Александр Карлов: Хорошо. Тогда вопрос. Если вдруг один из ваших названных вами любимых людей не там, не в раю, это значит, что и жизнь там будет не райская? Все время сожаление о том, что кого-то нет рядом?
Прот. Алексий Уминский: Это самый тяжелый и страшный вопрос, который, вообще, стоит перед христианином, перед человеком, понимаете? И именно затем и существует, в том числе, Церковь, о которой мы с вами так говорим, чтобы не было того, кто с тобой связан любовью, там. Потому что Церковь — это организм любви.
Хомяков как-то сказал о Церкви, что Церковь — это организм любви, который через молитву, через мою жизнь сейчас может оправдать жизнь того, кто своей жизнью не смог этого сделать. Я могу вытащить, я могу сделать своей любовью того, как Луковка, знаете, у Достоевского. Раз! Главное, чтобы кто за эту луковку цепляется, не был той злой бабой.
Дмитрий Дибров: Прощеное воскресенье отсюда каким образом может быть нами освящено?
Прот. Алексий Уминский: Как, мы же вступаем в это пространство свободы, в это пространство, когда главное должно встать в центр нашей жизни. Мы должны войти в это пространство совершенно свободными, ничем не связанными. А что человека может связать по-настоящему? Только грех, только злость, только нелюбовь — самое страшное.
Один из святых сказал, что словом «прости» побеждается сатана. В этот момент люди приходят в храм начать этот путь к Пасхе, путь этого поста — прекрасный, чудный путь, с тем, чтобы по-настоящему друг у друга испросить прощения. Помните, опять-таки, сегодня наш Федор Михайлович нас не оставляет, «Всякий перед всеми виноват» — как Маркел говорит перед смертью? «Всякий перед всеми виноват» — каждый перед всеми виноват. Или Джон Донн. Ведь человечество — это материк огромный. Когда какая-то часть от него отталкивается, ты уже не полон без другого. Здесь происходит это чудо, когда мы друг у друга просим прощения, друг друга прощаем. Причем, знаете, самое великое чудо, что мы имеем право прощать от имени Бога.
Александр Карлов: Во всех случаях?
Прот. Алексий Уминский: Да. В этом-то все и дело. Когда ко мне подходит кто-то или я подхожу к кому-то и говорю: «Прости меня, Христа ради, прости меня за все». Священнику вообще надо перед всеми просить прощения постоянно, потому что, Господи помилуй, мы даже не замечаем просто — какое количество людей мы вольно или невольно каким-то словом или каким-то взглядом или невниманием — не успеваешь просто — обижаем. Очень много людей действительно. Общаешься, большое количество людей, кому-то не уделил внимания, кого-то недослышал, про кого-то забыл иногда помолиться.
Тогда мне говорят, знаете, какие слова? «Бог простит». Понимаете — «Бог простит». Не я тебя прощу, а Бог тебя простит. Если я тебя простил, будь уверен, что Бог тебя тоже обязан простить.
Александр Карлов: Мне всегда казалось, что «Бог простит» — это некая отговорка.
Прот. Алексий Уминский: Нет.
Александр Карлов: От меня ничего не ждите. Подождите, секундочку. О любви. «Возлюби врага своего». Давайте, я сейчас буду, как примитивное существо, рассуждать. Июнь 41-го года, 22-е число. Вот мы взяли их, и простили всех, а еще помолились за них, и лично — за доктора Геббельса. Что бы тогда было? Или это не тот случай?
Прот. Алексий Уминский: Надо все-таки конкретно думать. Когда тебе говорят «прости врагов» — это же не значит, что когда враг наступает на твой дом или когда он пытается насиловать твою сестру, ты должен смотреть на это с умилением и говорить: «Ах, Господи, прости его!» Конечно, должен подойти и дать ему в рыло как следует.
Александр Карлов: А уж потом сказать «Господи, прости его!»
Прот. Алексий Уминский: А если надо, то и стрельнуть в него, потому что иначе он не остановится.
Александр Карлов: А тут еще «Не убий».
Прот. Алексий Уминский: Да, а тут еще «Не убий», понимаете. И тем не менее, есть наша жизнь человеческая, которая Богом освящена. А когда этот твой враг… Вы вспомните этих наших врагов, которых гнали пленными, как их русские женщины кормили, и как этих людей русские женщины одевали в свои теплые платки. И эти враги наши понять ничего не могли: почему эти люди, которых они сжигали и уничтожали, так к ним относятся? А потому что Евангелие читали.
Человек очень легко теряет свое человечество. К сожалению, он превращается в толпу, превращается в управляемую массу, он моментально теряет свое человечество. Это потрясающие, страшнейшие, ужасающие вещи. Мы наблюдаем это в течение тысячелетий, наблюдаем это сегодня — как вдруг человек нормальный превращается в кусочек толпы и звереет моментально.
Дмитрий Дибров: Массой легче управлять, чем кем-нибудь в одиночку. Вот, в чем фокус.
Прот. Алексий Уминский: Об этом и разговор.
Александр Карлов: Если мы будем сейчас ковыряться в истории…
Прот. Алексий Уминский: Не будем ковыряться.
Александр Карлов: То вам будет очень тяжело отвечать за поступки Церкви, потому что ведь и Церковь указывала на то, кого убить, и кого нет. Крестовые походы.
Прот. Алексий Уминский: Я не испытываю по этому поводу никакого смущения, потому что я не обязан отвечать за исторические поступки Церкви. Во-первых, потому что каждый отвечает за свои собственные поступки. А историческая Церковь действительно имеет в своей истории всякие странички и всякие темные места, и очень много такого, что вспоминать неприятно.
Александр Карлов: Неприятно, но, тем не менее, это было, и все во имя Бога. Почему-то так происходит?
Прот. Алексий Уминский: Так происходит. К сожалению, так происходит, потому что человек и человечество по большому счету живут по одним и тем же законам. Человечество таким становится, какие мы сегодня с вами есть. Какие мы ставим перед собой высокие или низменные цели. Что для нас сегодня главное? Конечно же, когда в истории мира, в истории церкви происходят такие жесткие, страшные события, они, конечно, сегодня происходят в контексте определенных вещей. И сегодня мы с вами, на них смотря из далекой-далекой стороны, не очень себе представляем глубоко эмоционально и даже исторически — что на самом деле происходило в тот самый момент.
Но, тем не менее, действительно мы все равно остаемся людьми со своими недостатками, грехами, со своими амбициями, со своей гордыней. И там, где гордыня, в том числе — внутри Церкви, изгоняет Христа, там, где вдруг на месте Христа появляется великий инквизитор, там происходят в истории Церкви самые страшные эпизоды. Можно говорить о западной Церкви, можно говорить о восточной Церкви. При этом история Церкви все равно остается не историей церковных грехов, а историей тех потрясающих прорывов, на которые оказывался способен человек, который доверил себя Богу. Потому что именно история Церкви показывает миру потрясающую историю святости, любви, самопожертвования, каких-то потрясающих открытий о самом человеке, каким прекрасным может быть человек.
Каким ужасным может быть человек — все знают. И в Церкви он может быть таким же ужасным, как и вне Церкви. Но вот каким прекрасным может быть человек, история Церкви за это время показала потрясающе.
Александр Карлов: Хорошо. Тогда недавняя история. Этот жуткий шум вокруг строительства мечети в Москве.
Прот. Алексий Уминский: Что-то я его, видимо, не услышал.
Александр Карлов: Средства массовой информации усиленно работали над этим, люди протестовали. Как относится Русская Православная Церковь, во-первых, к факту, что люди иной веры хотят иметь места, где они могут возносить молитвы своему богу на территории, где они живут. И пусть это будет соседство православной церкви и мечети.
Прот. Алексий Уминский: Мне кажется, совершенно нормально. Для истории России это было всегда нормально, и для Москвы это было всегда нормально. В Москве, слава Тебе, Господи, существуют несколько сохранившихся исторических мечетей. Тут неподалеку, в Татарском переулке, есть одна из них. По-моему, для большого города, для такого мегаполиса, как Москва, это совершенно естественное явление — иметь в Москве синагоги, иметь в Москве мечети, иметь в Москве католические храмы, иметь в Москве возможность буддистам помолиться в своем храме, по-моему, это нормально.
Александр Карлов: Хорошо. Тогда каково ваше отношение к тому факту, что люди, которые могли бы прийти в христианство, уходят в другие религии? Это что — пропаганда у тех сильнее, или они могут что-то дать нам то, что не может дать православная Церковь?
Прот. Алексий Уминский: Вы знаете, это всегда выбор человека. Сегодня этот выбор в больше степени обозначен. Сегодня человеку гораздо более доступны и книги, и источники, и те священные писания той или иной религии, в которых он может сам для себя находить какие-то истины. Я не вижу здесь большой проблемы. Я думаю о том, что человек ищущий, по-настоящему ищущий — это очень хороший человек, сразу хочу сказать. Человек, который стремится искать Бога — это человек, который идет по пути своего… Он делает себя человеком по-настоящему.
Человек имеет свою ценность только тогда, когда он связан с Богом. И мы видим, что когда человека от Бога отрывают, такой человек вообще ничего не стоит. Вообще — пылью, грязью под ногами становится, если человек не связан с Богом. Человек без Бога — такой, что с ним можно делать все, что угодно. Он становится такой массой. Когда человек ищет Бога, он может ошибаться и часто ошибается. Но если он ищет Бога, пускай он его ищет.
Александр Карлов: А если найдет там, спасется ли?
Прот. Алексий Уминский: А это я не знаю. Это я не знаю.
Александр Карлов: Качество связи не зависит от оператора?
Прот. Алексий Уминский: Вопрос спасения — это вопрос Суда Божия. Я знаю доподлинно, что во Христе и в Православии мы достигаем спасения, что Господь наш — Спаситель, он так и зовется — Спаситель. Он нас спасает своей крестной жертвой. Поэтому наш спасительный путь — это христианство, это Православие. Мы знаем, что с точки зрения нашей истины иные веры или иные конфессии не являются истинными. Мы понимаем, что они ошибочны. Но как человек ищет Бога, и как каждый человек его находит — это тайна. Для меня — это тайна.
Александр Карлов: Важнейший вопрос, который сейчас стоит перед Русской Православной Церковью, какой обсуждается сейчас в верхах? Самый главный, самый важный.
Прот. Алексий Уминский: Таких вопросов сегодня немало. В моем представлении сегодня наиболее острый и серьезнейший вопрос — это наша миссия, это наша открытость, это наше слово, обращенное за оградой Церкви к обществу, которое смотрит на Церковь сегодня с настороженностью, с огромным интересом, может быть — с большой надеждой и ожиданиями. Которое хочет видеть Церковь открытой, Церковь — понятной, Церковь — милующей, Церковь — ходатайствующей за людей, которые находятся в бедственном положении. Мне кажется, сегодня это вопрос языка и отношений, которые могли раскрыть все богатство, всю красоту нашей Церкви перед теми, кто этого еще не видел и не знает.
Александр Карлов: В финале нашей программы, если можно, всем нашим зрителям напутствие от вас.
Прот. Алексий Уминский: Начинается Великий Пост. Постарайтесь завтра примириться со всеми, с кем вы в ссоре, со всеми, кто кажется вам вашими недоброжелателями. Попробуйте их всех простить. А если есть люди, которых вы как-то обидели, найдите в себе силы попросить у них прощения.
Александр Карлов: Спасибо, Дмитрий Александрович!
Дмитрий Дибров: Надо так попрощаться. Пусть слова батюшки будут финалом. Дай вам Бог сил и здоровья.
Александр Карлов: Дмитрий Дибров, Александр Карлов и сегодня временно доступен отец Алексий. Спасибо Вам большое.
Прот. Алексий Уминский: Спасибо и вам.
Читайте также:
Прот. Алексий Уминский: Великий пост — это не время, когда чего-то нельзя (+Видео)
Великий пост: без гарантий (+ Видео)