Продолжение темы, начатой в статье «Спасутся ли православные активисты».
Нетрудно было предположить, что как только я скажу, что есть вопросы, на которые у меня нет ответов, тут же найдутся желающие недостающие ответы мне предложить. Разумеется, в цитатах. Спасибо вам, дорогие мои. Простите, забыл сказать: раньше у меня эти ответы были. Те самые, которые вы мне предлагаете. А потом я их отложил. Не зачеркнул, не опроверг. Просто отложил. Потому что они содержали в себе продолжение вопросов.
Только не надо таковую эволюцию взглядов диагностировать как отход от Православия. Я не разочаровался ни в Боге, ни в Церкви, ни в авторитете святых. Если в чем-то и разочаровался, так это в способности нашего падшего разума раскладывать все по полочкам. Больше надо доверять Богу. Позже напишу, что именно имею в виду.
Так вот, про продолжающиеся вопросы. Некоторые на мой пример вопроса, на который у меня нет ответа – про гипотетические чувства спасшейся матери парня-самоубийцы (подчеркну, что это не мой вопрос, то бишь не тот вопрос, который мучил бы меня самого, а вопрос, на который я не смогу дать легкого и бесспорного ответа тем, кто мне его задаст) – привели цитату из любимого мной святителя Феофана:
Если в Боге так, то как это может расстраивать блаженное благонастроение праведных, когда они един дух суть с Господом? Что Господь считает правым и должным, то и они. Сочтет Господь должным послать в ад нераскаянных, так будут сознавать ею и они. И состраданию тут места нет. Ибо отверженные Богом отвергнуты будут и ими; чувство сродности с ними пресечется. И на земле духовное родство бывает совсем иное, чем естественное, и коль скоро последнее несогласно с первым, то оно охлаждается и совсем исчезает: родные кровно делаются чуждыми друг друга.
Лет 15 назад я на подобные вопросы отвечал подобным образом, и таковой ответ казался мне исчерпывающим, так же, как и тем, кто понадеялся сразить меня этой цитатой. А сейчас я в этой мысли святителя Феофана вижу одно слабое место. Эфемерность чувства сродности можно принять, если видеть в этом чувстве одну лишь привязанность, но исключать подлинную любовь. А если не исключать… Все помним, что любовь, по слову апостола, никогда не перестает. Павел это сказал – и не сделал оговорок о том, что любовь должна охлаждаться при отсутствии духовного родства.
Попытки объяснения, будто апостол Павел имел в виду какую-то иную любовь, будут не более чем частным толкованием. Потому что именно о видении чьих-либо адских мучений преподобный Силуан сказал: «Любовь не может этого понести. Надо молиться за всех».
Когда я в комментариях в Живом Журнале привел эту цитату, со мной стали спорить, будто я Силуана Афонского лукаво записал в сторонники апокатастасиса. Опять-таки пример шахматной логики. Во-первых, я не ищу козырей в поддержку идеи апокатастасиса – по причине того, что сам не являюсь сторонником этой идеи. Только не из-за нежелания допускать прощение каких-нибудь совсем уж страшных негодяев. А потому, что она противоречит принципу свободной воли человека. Типа вас все равно затащат в рай, не мытьем, так катаньем. Но ведь рай – это не просто место, где всем хорошо. Это пребывание с Богом в любви. Значит, Бог заставит нераскаянных грешников полюбить Его в результате перемалывания их душ в адских муках. Типа вам придется в любом случае полюбить Бога, даже если вы этого очень не хотите. Что это за любовь такая?
К тому же гениально сказал Достоевский о невозможности переломить гордость наказанием:
И я вдруг воззвал, не голосом, ибо был недвижим, но всем существом моим к властителю всего того, что совершалось со мною:
– Кто бы ты ни был, (…) если ты мстишь мне за неразумное самоубийство мое – безобразием и нелепостью дальнейшего бытия, то знай, что никогда и никакому мучению, какое бы ни постигло меня, не сравниться с тем презрением, которое я буду молча ощущать, хотя бы в продолжение миллионов лет мученичества!.. (Сон смешного человека).
А во-вторых, неужели же не очевидна разница между оригеновской идеей обязательного всеобщего «восстановления» всех разумных существ, включая бесов, и сострадательной любовью старца Силуана? Преподобный не утверждал, что Бог должен обязательно всех спасти. Он вообще в этих словах не говорит о «долженствовании» Бога. Он лишь свидетельствует, что та любовь, которую дал ему Бог, не может понести чьих-то мучений.
Я, в отличие от преподобного Силуана, пока что не готов «молиться за всех». Моей любви на это не хватает, а формально подражать святому в таком дерзновении было бы неумной идеей. Но пример старца Силуана дает мне повод осознавать отсутствие во мне той любви, которая не смогла бы «понести» непреложность чьей-то вечной гибели, как недостаток.
Теперь о бытии вне времени, пророчество о котором мы не можем осмыслить, но принимаем на веру. Многих возмутило, что я исповедал агностицизм в отношении процесса мучений вне времени. Я, собственно, и не выразил убежденности в том, что он невозможен. Нет, понятно, что любой процесс подразумевает под собой наличие времени. Соответственно, по большому счету представить себе жизнь вне времени мы не можем. Но почему мне при этом проще говорить о пакибытии в вечности спасенных?
Мы приняли знание о бытии Божием вне времени. Поэтому логично принять, что усыновленные по благодати Господом взамен бытия в нынешнем пространственно-временном измерении получают иное бытие в Боге, которое уж никак не может быть ущербным по сравнению с нынешним.
Но каким будет иное бытие вне времени и без Бога? Можно, конечно, погадать об этом. Вариант – сюжет фильма «День Сурка», его же память ныне. Линейное время для главного героя прекратилось, его существование закольцевалось в кошмарной временнОй петле. Чем не вариант ада?
Только герой фильма смог изменить себя и выскочить из этой петли, а для души вне тела, как мы знаем, действие творческого дара прекращается, в том числе и являющаяся частью этого дара способность к изменению себя. Но это только лишь фантазия, конечно же – я не претендую на открытие способа грядущего бытия грешников по «Дню Сурка». Это как бы вариант художественного поиска ответов на вопросы по этой стороне тусклого стекла.
Из откровений же – включая свидетельства переживших посмертие – мы знаем, что вне тела, в иной реальности (но до Второго Пришествия), время течет по-другому. Есть неглубокая шутка о том, что с разных сторон двери туалета время течет по-разному. Однако насколько серьезнее звучит эта мысль, если применить ее к теме адских мучений… Те, кто получил мистический опыт пребывания в «местах безводных», в один голос говорят, что никакие земные наслаждения не перевесят нескольких секунд в аду – растягивающихся в вечность. Поцелованный роулинговским дементором уже не сможет высчитывать часы своего безжизненного бытия.
Поэтому главный аргумент тех, кто борется с «осиповской ересью» — что надежда на конечность мук расслабляет желающих грешить – все равно, мол, в конце всё будет хорошо, поэтому ешь, пей, душа, веселись – основан на отсутствии даже очень условного представления о том, что такое ад. То есть понятно, что с чьих-то слов иного представления, кроме условного, у нас быть и не может… Но тот, кто говорит, что бесконечность или не-бесконечность мучений как-то может повлиять на чей-то нравственный выбор – грешить или грешить – по-моему, вообще не понимает, о чем говорит.
Да и вообще воспитывать в ком-то христианскую нравственность с помощью запугивания адом – занятие неблагодарное. Я никогда не понимал, как можно полюбить Бога только из страха перед адом. Только это не значит, что об аде вообще не надо говорить. Надо. Потому что не надо игнорировать существование бесов – «первой целью своею Зло ставит сокрытие себя» (архиепископ Иоанн Шаховской, «Метафизический реализм» – вступительная статья к публикации «Мастера и Маргариты»).
Полезно знать, куда зовут нас те, кто строит ловушки из страстей, кто отвлекает нас от стремления к Богу. Необходимо учиться различать их приемы. Но только это знание не должно становиться самым важным в разговоре о христианстве.
Заодно уж дерзну поколебать «святая святых» традиционного благочестия – афоризм «помни последняя своя, вовек не согрешишь». Не понимаю. Понимаю вот что: помни о присутствии любящего Бога, взошедшего на крест ради того, чтобы ты не достался ненавидящим и Его и тебя мерзким сущностям – и не захочешь делать того, что в угоду им и в мерзость Ему. А умрешь сегодня или через полвека – какая разница? Что меняет здесь тема близости времени ответа? Мужики, поднимите руку — кого устроит жена, у которой для решения вопроса – изменять или не изменять – принципиальное значение имеет дата возвращения мужа из командировки?
Кстати, о встрече человеческой души с Богом – не на Страшном суде, а непосредственно после смерти – есть замечательное размышление Володи Легойды, опубликованное в «Фоме» в 2000 году. Пожалуй, лучшая из известных мне попыток ответа на вопрос о том, как с Божественной любовью совместить возможность попадания в ад.
Однако я уверен в том, что христианину помнить о смерти все-таки необходимо. Не для запугивания себя. А ради того, чтобы не тратить время на ерунду. Чтобы успевать любить. Чтобы жить не начерно. Это только Филу Коннорсу дано было прожить День Сурка в одноименном фильме бесчисленное количество раз, пока он не научился каждую его минуту использовать правильно.
А знание о том, как именно следует использовать время, нам дано. А то, что не дано… «Антоний, себе внимай, и не исследуй судеб Божиих» – вот мотивация для смиренного агностицизма в отношении того, для чего не предназначен наш земной разум.
На это мне, конечно, найдется множество желающих ответить, что бесконечность мучений уже открыта нам отцами, и надо это откровение принять на веру. Но дальше, как в Дне Сурка, будет продолжаться повторение одного и того же – фехтование цитатами, запугивание анафемами… Подпадают ли высказывания профессора Осипова под юстиниановскую анафему оригенизму – вопрос дискутабельный.
Кому-то кажется – вот, черным по белому написано: «Кто говорит или думает, что наказание демонов и нечестивых людей временно и что после некоторого времени оно будет иметь конец, или что будет после восстановление демонов и нечестивых людей, — да будет анафема», значит, подпадает; а кому-то этой черно-белой шахматной логики не хватает, для достоверности ответа нужен контекст, поскольку на Соборе 543 года речь шла конкретно о мировоззренческой системе Оригена, действительно по многим пунктам довольно далекой от христианства, и этот анафематизм был только строчкой в анти-оригеновской системе. Не буду здесь углубляться в сравнительно-богословский анализ, скажу коротко – Осипов ни разу не оригенист.
Ведь при желании можно и преподобного Силуана под эту же анафему подогнать. Если молился за всех, значит, не исключал возможности исполнения этой молитвы – иначе какая могла бы быть молитва с уверенностью в невозможности того, о чем молишься.
Так что же делать со всеми этими вопросами, если – в своем ли духовном поиске, в общении ли с «внешними» ищущими – мы продолжаем сталкиваться с ними?
Если продолжить чтение послания Павла к Коринфянам с того места, где он говорит о никогда не перестающей любви, увидим:
Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится. Ибо мы отчасти знаем, и отчасти пророчествуем; когда же настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится. Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал; а как стал мужем, то оставил младенческое. Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан. А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше.
Именно эта возможность видеть иную реальность лишь «яко в зерцале» (славянский текст воспроизводит оригинал здесь более дословно, Павел использует метафору зеркала; ко времени создания русского Синодального перевода зеркала стали гораздо более совершенными, и переводчики, решив пожертвовать буквальностью ради передачи смысла, заменили «зерцало» на тусклое стекло) и дает основание для того, что я, напугав читателей, назвал «агностицизмом в вопросе бесконечности мук», когда писал о своем отказе участвовать в анафематствовании Осипова. И это не отход от Православия.
Это есть доверие Богу. Вера в то, что у Господа, у которого хватило премудрости для создания бесконечной вселенной, хватит ее и на то, чтобы решить все эти сложные для нас вопросы не по нашему убогому разумению, а единственно так, как они и должны быть решены — Любовью абсолютной и всемогущей.
Вернее, у Бога, сущего вне времени, они уже решены. Просто нам эти решения видны пока лишь гадательно, «яко в зерцале». И мы можем либо смириться с этой гадательностью и «внимать себе», как было сказано Антонию Великому, либо видеть в этом тусклом зерцале лишь искаженные взаимным осуждением лица друг друга. Но во втором варианте для нас может, как для героя фильма, не наступить следующий день.
Нет, даже не так. «День» здесь лучше писать с большой буквы. День, когда то, что отчасти, прекратится…