Новые открытия академика Зализняка в 2016 году (видео+текст лекции)
Грамоты из Новгорода, Старой Руссы и Москвы
Наше традиционное занятие сегодня происходит в нетрадиционном месте. Не знаю, какие будут от этого улучшения или ухудшения — посмотрим. Во всяком случае, действовать будем в том же духе, что и раньше в девятой аудитории. Там было, правда, гораздо теснее, но это была традиция нашего филологического факультета.
Меня, кстати, спрашивали, с какого времени начинается эта традиция. И скажу, что первые лекции были далеко не так обставлены: это был замечательный семинар Виктора Марковича Живова, к несчастью, ныне покойного, где начались такие отчеты по результатам текущего филологического сезона. Но мы не очень точно помним, в каком году это было. Как-то вместе с Виктором Марковичем мы пытались это восстановить, но выяснилось, что знаем с точностью плюс-минус один год — либо это 1986-й, либо 1987-й. Так или иначе, 30 лет назад.
Как замечают те из вас, кто на этих отчетах бывает, в Новгороде находки неравномерны: бывают «тощие годы» и бывают «тучные годы». Бывают столь «тощие», когда просто вообще нет возможности проводить такую лекцию, поскольку найдено недостаточно. А бывают, наоборот, такие, когда не хватает одной лекции, и мы счастливым образом находимся в такой ситуации, когда приходится дважды встречаться, потому что я за одну лекцию не берусь изложить все интересное, что за год удалось найти.
Год этот, правда, нам немножко странно придется считать, поскольку это не просто текущий 2016 год, а действительно отрезок примерно в 365 дней с момента предыдущей лекции, которая состоялась 1 октября прошлого года. Следующую грамоту, которую, естественно, на той лекции не было никакой возможности еще нам знать, нашли на следующий день, 2 октября. И еще одна грамота тоже была найдена до окончания 2015 года.
Может быть, не самые счастливые обстоятельства к этому привели, но в этом году раскопки происходили не только в обычное летнее время, но и в осеннее, и весеннее, поэтому число грамот только увеличилось. Конечно, условия работы были очень сложными, и желать такого не приходится в дальнейшем.
Так или иначе, я должен вам отчитываться за 22 грамоты за этот период, из которых 20 собственно новгородских. Одна найдена в Старой Руссе, и одна — ни много ни мало — в городе Москве. Разумеется, я не буду все 22 демонстрировать, там есть маленькие обрывочки, которые мало что нам дают, но даже выбирая самые интересные, мы приходим к довольно большому количеству, из которых я сегодня могу рассказать только о половине.
Давайте начну. Разделение будет такое: сегодня я буду говорить исключительно о грамотах XIV века, но, в принципе, находки относятся к разным векам — от XII до XIV. О более ранних пойдет речь на следующей лекции. Так что датировку сегодняшних грамот я даже не буду дополнительно оговаривать — все эти грамоты XIV века.
Грамота из одного слова
В прошлом году, может быть, кто-то помнит, у нас в качестве начала была такая замечательная грамота «я щеня», из пяти букв. Такие вещи случаются время от времени, и что-то подобное обнаружилось и в этом году.
Первая грамота, которую я вам хочу показать, принадлежит к числу таких грамот, одновременно целых и предельно кратких, в которых имеется всего одно слово, и это слово оказалось вот какое:
№ 1085 покоушаю
Находчики стали говорить, что, действительно, уже пора обеденный перерыв устраивать. Тем не менее, это грамота XIV века. Что же с этим делать все-таки? Какой-то аппетит, что ли, хотел показать писавший, уверенный в том, что он останется голодным? Или у вас какие-то есть идеи?
Не хватает чего? Что покушать? Вот именно, значит, я правильно угадал вашу мысль: не хватает того, что именно покушать. Других идей нет?
— Юридический термин?
— Нет, конечно, это слишком сильно сказано, вряд ли бы это был юридический термин. Не приходит в голову ничего?
— Покуша́ю.
— Конечно! Если переставить ударение, тогда придет в голову более правильное решение: покуша́ю. Если добавить «ся», это слово будет вам просто знакомо: просто без ся вы очень редко его употребляете. Покуша́юся, покуша́юсь — это значит пробую. Совершенно нормальная для древнего книжника запись со значением «пробую перо» — то, что называется классической пробой пера.
Известно по хорошим книгам, уже не берестяным, а настоящим, что время от времени писец может себе позволить немножко расслабиться и написать это «покушаюся». Если быть точным, то я, конечно, с помощью другого ударения вам помог, но на самом деле старое ударение было одинаковым: было поку́шаю в обоих случаях, потому что наше с вами покушаю в смысле съедобности — оно ведь тоже сначала означало «попробую», значение «есть» — это поздняя вещь.
Бывают иногда в книгах записи писцов: покушаю или в инфинитиве покушати, когда человек пишет: «Ну, что попробовать перо, что ли?» Эти две записи хорошо известны в качестве так называемых «приписок писцов» в хороших книгах — вот нам попалась такая берестяная грамота.
После того, как она нам попалась, сразу стала ясной, как день, грамота под № 702. По номеру вы понимаете, как давно, уже примерно 20 лет назад, была найдена грамота, которая состояла из одного слова, была оставлена как не поддающаяся истолкованию и даже не вошла в полную публикацию. В той было написано вот что:
«покоушти»
Попросту говоря, пропустил букву: это бывает редко, но бывает даже у наших писцов. Оказывается, мы второй раз нашли такую грамоту, но только на второй находке поняли, что это такое. Перед нами оба варианта: первый вариант с настоящим временем покушаю, «пробую», второй вариант покуш(а)ти, «попробовать», и оба прекрасно известны как приписки писцов.
Можете представить, как из-за маленькой ошибки в свое время эту грамоту не разгадали. Тем самым с находкой этой грамоты число понятых увеличилось не на единицу, а на две. Всё, достаточно, это маленький дивертисмент.
Юрии с матерью, нас, господине, увернул в задь
Теперь приступим к грамотам более основательным.
Давайте я начну с грамоты, которая стоит особо в этом ряду — не новгородской, а московской. Это московская грамота №4, найденная в конце 2015 года, целая, совершенно замечательно сохранившаяся, тоже XIV век. Давайте ее прочтем.
Я, как обычно, пишу, несколько упрощая графику, не изображаю древние буквы так уж буквально.
поѥхали єсмы гн҃е на кострому…
Первая фраза, я думаю, ясна и не требует никаких комментариев. Замечательно для нас то, что грамота эта, без малейших указаний от кого кому, начинается сразу просто содержанием: «Мы поехали на Кострому».
Данная грамота для Новгорода была бы совершенно нетипичной. В Новгороде имеется только две категории грамот, где не сказано, от кого к кому: это секретные грамоты военного содержания, и грамоты, где тоже по понятным причинам нежелательно указание имен — это небольшое количество любовных записок. Вот и всё. Все остальные обязательно имеют формулу «от кого к кому» и даже с «поклоном», с «покланянием», с челобитием.
Эта московская грамота, кстати, первая из всех четырех московских грамот, которые пока что имеются, является, скорее всего, письмом. Три предыдущих не были письмами, так что там мы не могли проверить, так же устроена переписка, как в Новгороде, или нет.
Первая грамота, без сомнения, где перед нами письмо, написанное таким непохожим на новгородский тип способом. Можно даже подозревать, что это не совсем случайно. Москва XIV века была менее культурным государством, чем Новгород. В Новгороде уже были традиции, в частности, письменно-литературные, уже каждое письмо было со стандартным началом, а здесь, как видите, такой немножко еще провинциальный стиль. Человек писал сходу и считал, что передадут, кому надо, и тот сам поймет.
Итак, автор сообщает своему господину (гн҃е, это, конечно, господине): «Мы поехали на Кострому», а дальше с ним, как и следует ожидать, случилось что-то, что заставляет его беспокоиться, иначе бы он не стал писать. Вот что было дальше.
юрьi с матьрью насъ гн҃е оувернулъ
в задь
Как всегда, драматический момент истины — я думаю, что текст читается легко. Некий Юрий, очевидно, прекрасно известный его адресату, Юрий с матерью, возможно, родственник нашего адресата, воспрепятствовал этой поездке на Кострому (разумеется, из Москвы). «Юрии с матерью, нас, господине, увернул в задь». Всё тоже очень понятно. Именно задь с мягким знаком на конце совершенно правильная форма. Хотя сейчас есть такое, немножко не вполне литературное слово взад, то есть назад, там твердое «д», но это другая модель.
Здесь на самом деле исконная, правильная модель с мягкостью — она прекрасно проявляется в том, что это было слово третьего склонения, потому что наречия сзади, а не «сзада», позади, а не «позаде» в точности показывают, что в древности это было слово женского рода. Точно так же, как слово передь — спереди и впереди, при том, что сейчас сами слова есть только в мужском варианте — зад и перёд, а здесь в древности сохраняется задь.
Так или иначе, он их «увернул взадь». Это оувернулъ на самом деле (мы сейчас к нему вернемся, когда дальше прочитаем) представляет некоторую проблему.
Маленькое замечание относительно Юрьи — это совершенно правильная древнерусская форма данного имени. Это имя Георгий, его история начинается с греческой формы, которая непосредственно дает на русской почве Георгии с двумя и, но потом чем дальше, тем больше оно закрепляется в форме Георги. [ео] — ненормальное для русского языка сочетание, оно должно стянуться во что-то типа [jo]. [г’o] — тоже очень неестественное для русского языка сочетание. Ближайшее, правда, тоже не очень естественное, но все же более распространенное дает [г’у], и тогда древнерусская форма приобретает вид Гюрги. В этом виде имеется масса упоминаний разных Гюргиев XI и XII века.
А дальше происходит то, что [г’] дважды перед [у] и перед [и] сменяется на [j]. [Г’] и [j’] — вообще очень близкие звуки. В южнорусском вообще почти одинаково произносится, где [г] фрикативное, но даже и в северном великорусском, где [г] взрывное, все равно [г’у] и [jy], [г’и] и [и] активно смешиваются. У нас были и другие такие примеры, в частности, мы в прошлом году разбирали такой пример, где Яков был записан как Гяков, ровно в силу этой же эквивалентности между [jа] и [г’а]. Всё, после того, как [г’] становится йотом, перед нами форма Юрьи, ровно та, которую мы видим, которая встречается очень давно.
Обратим внимание, что грамота написана почти правильно, по-книжному, но всё же почти, потому что он заменил в матерью букву е на ь, то есть маленький элемент бытовой орфографии проявился и здесь. Дальше в тексте два-три примера еще есть, так что бытовая орфография, конечно, и в московской письменности была.
Итак, здесь завязка проблемы состояла в том, что этот Юрий с матерью воспрепятствовали нашему автору отправиться в Кострому, как то требовалось, куда посылал господин.
Вот что дальше сделал этот же Юрий. Заметьте, читается легко, это тот текст XIV века, когда больших проблем нет. Большие проблемы у нас впереди, пока что всё читается легко.
а взѧлъ себѣ с матьрью е҃i бѣл
Мать, как видим, постоянно ему нужна. «Взял себе с матерью 15 бел (белок)».
Мало того, что он увернул их с пути, еще и взял себе с матерью 15 белок. Казалось бы, все ясно, но дальше отчасти, может быть, в силу некоторых особенностей этого Юрия, или в силу того, что наш писец был не очень хороший стилист, продолжает он так: «Ти», — «ти» здесь обозначает «и», это просто союз «и», я немножко расскажу про него, — ти…».
А вот дальше написано нечто, что немножко должно удивлять.
ти оувзѧлъ г҃ бѣл
По содержанию тоже любопытно, что произошло. После того, как он уже взял свои 15 белок, он снова взял еще три белки. Но главное, конечно, здесь такое странное оувзѧлъ — к этому мы еще вернемся, тем более что это «у» очень похоже на первое оувернулъ, и тут есть о чем поговорить.
Пока что самое замечательное, что дело не только в этом, потому что дальше еще было нечто, про которое сказано вот что. Начинается так:
по томо гн҃е
«Потом, господин…» Как вы думаете, какой будет глагол? Что вы предлагаете? Правильно! «Взял»! Совершенно правильно, третий раз. Потом взял… тут даже не сказано, что это белки, но сами понимаете — 20, еще больше, чем сумма всего предыдущего взятия.
Но и этого мало! Вместе с гривнами Юрий взял еще и полтину. Теперь уже грамота кончилась.
по томо гн҃е
взѧлъ к҃ да полтину
То ли у Юрия жадность разгоралась по мере того, что он чувствовал возможность взять еще какую-то мзду, то ли несколько неуклюже записал наш автор, так или иначе, перед нами такой текст. По смыслу он совершенно прозрачный. Но, строго говоря, мы не очень понимаем ситуацию. Ясно совершенно, что кто-то из боярского рода по имени Юрий с матерью, которые обладали некоторой властью, смогли нашего посланца, отправляющегося в Кострому, остановить и постепенно с него взять один раз деньги, второй раз дополнительные деньги и третий раз деньги. Об этом всем он замечательным образом докладывает господину.
Отличие Новгорода от Москвы
Теперь некоторое чисто лингвистическое замечание. Текст очень прозрачный и, как видите, понятный. Мгновенно видно, что это текст не новгородский. Есмы — первое лицо, в новгородской грамоте так не было бы, в новгородской было бы есме. Себѣ совершенно не было в новгородской письменности — там было только собѣ. Здесь чистая совершенно и очень правильная для Москвы форма себѣ, та же самая, которая нам известна сегодня, мы ее используем. Не говоря уже о том, что окончания оувернулъ, (оу)взѧлъ не — е, а — ъ, как и положено в наддиалектном древнерусском, и это правильно для Москвы. Так или иначе, не очень много других диалектных свойств проявляется в таком коротком тексте, но достаточно для того, чтобы было понятно, что на новгородские тексты это ни в коем случае не похоже.
Еще маленькая деталь. Слово ти, о котором я говорил, которое здесь явно означает союз «и» — «и взял». В Новгороде ти очень часто употребляется, но не в этом значении. Новгородское ти — это частица типа «ведь» — то, что говорят, что новгородцы «тикают». Значение «и» употребляется в церковнославянских текстах, и, как мы теперь знаем, в московском народном тексте оно тоже употребляется, так что это еще одна деталь, отличающая Новгород от Москвы.
Наконец, крупная лингвистическая вещь — это оувзѧлъ и оувернулъ. Заметьте, что взѧлъ, кроме того, написано два раза нормально, но один раз написано оувзѧлъ. Но думать, что это две приставки, одна приставка оу-, другая в-, совершенно нереально, нет таких сочетаний. Так что это, конечно, такой способ каким-то образом указать на то, что читалось это вот как: ти [w]зѧлъ. Конечно, это было такое же чтение, как какое-нибудь украинское или белорусское, которое, кстати, как известно, и сейчас на части русской территории, но в Москве конкретно сейчас нет, но было в XIV веке.
Следовательно, перед нами первая грамота, засвидетельствовавшая такой факт. Действительно, в этих случаях могло быть написано узѧлъ, но бывает и так, что иногда написано таким сверх-нагроможденным способом, что и у есть, и в — увзѧлъ. При том, что он может писать и просто взѧлъ, он читал совершенно одинаково, просто у него не было устойчивого решения, как выразить это [w]. Иногда он никак его не выражал, просто писал взѧлъ.
Тогда обращаемся к более трудной вещи: оувернулъ. Может быть, здесь то же самое, потому что по смыслу «вернул» подходит очень хорошо? «Он вернул нас», — сейчас бы мы сказали. «Увернул» — мы сейчас такого глагола не знаем. Но такое [w] нормально только перед согласными, как в [w]зѧлъ. В говорах, где прекрасно известно это [w], оно не фигурирует перед гласными. Поэтому думать, что читалось [уw’]ернулъ или [w’]ернулъ с мягким [w’], значит предполагать вещи, которые нигде больше на русской территории не фиксируются.
Здесь нужно идти по более простому пути, состоящему в том, что, несмотря на внешнее сходство начал, оувзѧлъ и оувернулъ — это разные вещи. Все таки оу- в оувернулъ — это не что иное как приставка, хотя мы сейчас этой приставки не знаем. Впрочем, не совсем верно, что мы ее не знаем. Все мы прекрасно знаем глагол увернуться (от чего-нибудь), но глагола увернуть нет. Но это уже детали, которые на протяжении 600-700 лет могли измениться.
И если покопаться в словарях более основательно, находим примеры даже из Лаврентьевской летописи, где описывается такой драматический эпизод. Хотели забрать князя из монастыря, где он скрывался — это 1147 год. Далее сказано, что спасавшие его просят «уворотить коня», то есть в точности, как и здесь, вспять повернуть. Так что в действительности глагол оуворотити — в значении «отвернуть назад» был. И даже если хорошо покопаться в Дале, то, правда, не в той дефиниции, которую будем там прямо искать, а в некоторой более глубокой, мы находим указание, что есть слово уворотить, как он пишет, вологодское, в значении «свернуть с дороги».
Вот такие замечания по поводу этой довольно простой грамоты.
— Почему написано по томо?
— Хорошо, что вы спросили. Это второе обстоятельство, которое показывает нам, что писавший не чужд был бытового письма.
Это потомъ, второе о — это ъ, точно так же, как у нас ь вместо е в матьрью (два раза). И один раз наоборот, о вместо ъ, то есть смешение в ту или другую сторону о с ъ, и е с ь, которые очень хорошо известны по новгородским грамотам, но оно, естественно, было общерусским, и в московской грамоте мы три его примера тоже здесь видим. По томъ использовалось ровно в том же смысле, что современное русское потом.
Новгород, Тимошка и его кадки ржи
Дальше мы возвращаемся в Новгород, и тут будут более сложные вещи.
Грамота №1068. Верха нет. Это четыре нижних строки грамоты. Все-таки много — четыре строки, но в них есть еще лакуны — довольно большая лакуна в первой и маленькая лакуна во второй строке. Лакуны составили некоторую проблему, отчасти мы этой проблемой и займемся.
Фигурируют все время гривны. Гривны, как и прочие названия денежных единиц, очень часто пишутся сокращенно, как принято в русском «руб.» вместо рубль, «коп.» вместо копейка. Это всегда бывает, поэтому не удивляйтесь, что четыре разных написания для слова гривна встретятся в одном тексте, поскольку это слово легко можно сокращать.
за д гривы ӧс — — — — — — — — — — — — — — — — — — за трицѧть пѧтнацѧть кадь
ць ӧвса за три грвы пол — — — — — [и]ѥ гривъны оу тимошки цьтырь катци ржи
за дви гривни оу дитьи на березе кожю за полъ гривны полотна десѧть локотъ
холоста веретищь за полъ гривны пѧть овцино мѧтыхъ
Итак, «за четыре» — титла над цифрой д не видно, потому что там оторвано, но оно, наверное, было. Дальше первый раз «гривна» написана таким необычным способом: гривы — не удивляйтесь. Дальше написано «ос» с точками над о, и всё. Затем обрыв длиной, судя по другим строкам, примерно в восемнадцать букв, и текст после обрыва продолжается. Не удивляйтесь также, что трицѧть написано таким способом — это XIV век, давно тридесѧть упростилось, [дс], потом [ц], это написано идеальным фонетическим способом.
Дальше таким же способом написано слово пѧтнацѧть. Это вообще для нас очень ценная грамота — когда писец не поленился написать числительные целиком, потому что в девяти случаях из десяти, конечно, это пишется просто цифрой. Он тоже использовал цифру один раз, но остальное писал целиком, и это очень большая нам помощь.
Чего 15?
— Кадок.
— Кадок, да. Естественно, с другим суффиксом «кадец». «15 кадец» и должно быть какое-нибудь зерно, и оно тут выступает — ӧвса. За три (видите, он не ленится писать буквами) пол — и тут не хватает примерно пяти букв. Нам надо разгадать маленькую лакуну.
— Полтина?
— Пол чего? Какое слово? Третиѥ, конечно, это единственное подходящее существительное на ѥ. Так что это восстанавливается практически совершенно надежно. Пол(ъ трет)[и]ѥ, степень надежности практически 100%. «Полтретие» — это сколько гривен?
— Две с половиной.
— Две с половиной, совершенно верно. С одной лакуной мы справляемся.
Давайте я заранее вас заинтригую: затем мы немножечко поработаем и заполним лакуну из 18 букв. Это действительно чуть ли не рекорд наших занятий за долгое время. Казалось бы, лакуна из 18 букв — это стопроцентно безнадежная вещь, но нет, в данном случае естественно, что абсолютной надежности быть не может, но надежность 999 тысячных достигается.
Дальше идет (собственно, это от меня идет, в тексте никакой границы нет, просто чтобы нам было легче понимать) следующий раздел документа. Попросту говоря, как вы сами понимаете, это документ хозяйственный, указывается, у кого сколько долгов или сколько недоборов. Документ делится на разделы, потому что будет какой-то другой человек, у которого тоже свои недоборы или долги.
Этот другой человек фигурирует дальше, а именно — Оу Тимошки. Цьтырь, вы понимаете, что это нормальное цоканье, конечно, это такое бытовое письмо — четыре. Четыре кадци (замечательно записано катци) ржи за две гривны.
Казалось бы, довольно скучный текст, но это редкий-прередкий пример документа, что берестяных, что не берестяных, где были бы указаны цены на товары в точности.
Смотрите, у нас указано, что 15 кадец овса стоили 3 гривны. И дальше 4 кадци ржи за 2 гривны. Для овса и для ржи указаны цены. Очень мало есть документов, где это прямо указано. В летописи изредка бывает, но в основном в летописи указываются «бешеные» цены, когда был голод, и все цены подскочили в немыслимое количество раз, и эти ужасающие цифры наш летописец приводит. Нельзя сказать, что мы тем самым узнали нормальные цены на товары, это как раз цены катастрофические. А здесь нормальная цена, потому что речь идет о некотором обложении.
Забегая наперед, скажу, что это за «за». Это «за» может значить перепродажу: столько кадец ржи купить или продать за две гривны. В данном случае, как мы увидим дальше, контекст требует несколько иначе понимать это «за» — а именно, что перед нами документ о взимании налогов, дани. Вообще говоря, этот налог исчислялся в деньгах — сколько нужно было заплатить с души, со двора, это входило в некоторый код известный. Но можно было заменять деньги натуральным товаром, тем более, в деревне очень часто расплатиться натуральным товаром было естественнее и проще.
Поэтому в данном случае текст, например, такой: «У Тимошки 4 кадци ржи за две гривны», — нужно понимать, что у него взять или уже взято 4 кадци ржи в соответствии с тем, что он обязан сдать налога 2 гривны. То же самое и в предыдущей записи — и там 15 кадец овса за 3 гривны, тоже в таком же отношении.
— А эти кадки сохранились?
— Таких больших археологических находок, к сожалению, редко можно ожидать. Это, к сожалению, другая проблема, что мы должны в точности знать, какое количество ржи приходилось на одну кадку. Кадки, конечно, не могли в десять раз изменяться. Наверное, могли в 1,5 раза быть меньше или больше. Возможно, те, кто этим специально занимается, имеет какие-то тонкие способы узнать еще более точно, что какого размера было, но лингвистам это неизвестно.
Итак: «У Тимошки 4 кадци ржи за 2 гривны». Дальше я снова сделаю такое разделение в помощь вам, потому что лакуна длинная.
Идет следующее лицо, которое что-то должно платить, или лица. Смотрите, не знаю, поймете ли сразу, что это за следующее лицо. Напишу без разделения. Оудитьи — совершенно верно, это у дѣтеи, конечно, подразумевается «у Тимошкиных детей».
Заметьте, это уже второй раз, когда у нас и стоит на месте ятя: дви вместо двѣ и у дитьи. Бытовая орфография постоянно фигурирует в грамоте. «У детей» тоже идут такие же расчеты, но более сложные. Указывается место, где эти дети находятся. На березе.
— Берег?
— Конечно, первое слово приходит «берег». Но какой кошмар — вторая палатализация! В новгородском документе это был бы вопиющий совершенно факт, просто уникальный из всех 1100 новгородских грамот нецерковного содержания. Пожалуйста, в московской грамоте это был бы берег, но для Новгорода это совершенно нереалистичное предположение, что они были на берегу. Что еще предложите?
— На березе.
— И что же, они сидели на березе?
— На Березе с большой буквы.
— Конечно, они сидели на Березе с большой буквы, совершенно точно. Береза — это, во-первых, довольно популярное название речушек. Тогда они сидели на такой речке под названием Береза. И, во-вторых, для деревень тоже — в новгородских писцовых книгах, в списках деревень много раз упоминается деревня или Береза, или Березка. Так что у детей, либо на речке под названием Береза, либо в деревне под названием Береза, есть другие долги.
Какие же у них долги? Дальше непростая вещь. Начинается со слова «кожа». Действительно, у нас грамоты про кожу встречались неоднократно, кожа — важный товар тогда был. Замечательно, что винительный падеж. Таким образом, все раньше, что мы видели — это, вообще говоря, приказ что-то взять. До этого мы падежи не могли различить, потому что именительный падеж там не отличается от винительного. Это приказ взять таким образом кожу за полгривны.
Дальше продолжается. Кожа за полгривны. Дальше — полотна 10 локоть, то есть 10 локтей — это довольно понятно. Дальше идет следующий натуральный продукт. Что это значит? Первое слово — это что? Холста. Написано с ь, вместо ъ — о, все совершенно нормально. Кроме того, это может быть нормальное новгородское второе полногласие: холостъ, холоста. А что такое веретище?
— Грубая одежда?
— Да, верно. Но необязательно одежда, просто сама мешковина или некоторый мешок, может быть. В данном случае, поскольку холст надо было чем-то мерить, то это просто некоторая его единица, поскольку мешковина, как правило, бывает не абстрактная масса, а столько-то веретищ: одно веретище, три веретища, пять веретищ. То есть это некоторые куски, более-менее известной величины, на которые подразделяется, может быть, холст, может быть, какая-нибудь дерюга и так далее, довольно грубая ткань. Так что одно веретище холста. Дальше «за полгривны».
Но ко всему этому еще три слова, это уже конец грамоты. Всё. Последняя ценность в этой грамоте. Пять чего?
— Овчин.
— Овчин. Это вы уже знаете, что ц = ч — нормальное цоканье, о на конце — это ъ, пять овчин «мятых». Это термин; как я узнал, в этом ремесле говорят — «промятые овчины».
Тут, правда, есть некоторые тонкости, поскольку, смотрите, с детьми Тимошки труднее всего. Судя по всему, они должны были по закону заплатить одну гривну. Гривны реальной у них не было, и вот они на эту гривну набирают всё, что они в своей деревушке Береза могут произвести. Кожа у них есть, причем довольно много кожи. Дальше они «полотна десять локтей» только набирают, одно «веретище холста» еще за полгривны.
Последнее только остается не совсем ясно: как понимать «пять овчин мятых». Что же, они входят в те же полгривны? По синтаксису это возможно, когда что-то перечисляется, перечисляется, а потом еще одно добавляется после. Или же, действительно, это смешанная такая плата — за первые полгривны. Короче говоря, просто такое добавление к тому, что они уже заплатили гривну, но должны были добавить что-то еще натуральное — но из этого текста мы это не узнаем.
Так или иначе, здесь для нас совершенно замечательный текст, всё написано полными словами. Мы видим такую картину явного обложения и как оно взималось.
Математика овса
Теперь попробуем посмотреть на то, что я вам обещал. Не так уж безнадежна чудовищная лакуна сверху. Смотрите, я стал разбираться, что предшествует нашим «15 кадец овса», но что-то такое за 30. Причем совершенно очевидно, что единственное существительное, которое подразумевается, это те же самые гривны, то есть за 30 гривен — это огромная сумма. То есть кто-то платил несравненно больше, чем наш жалкий Тимошка с двумя гривнами, либо дети с одной гривной, два раза по половине.
А какой-то другой клан в этой же деревне, подразумевается, большой и мощный, платил что-то такое, что-то давал за 30 гривен. Кроме того, что он за какой-то продукт, который таится в этой огромной лакуне, платил 30, кроме того, «15 кадец овса за 3 гривны», и к этому плюс еще чистые деньги.
Это характерная вещь, которая и в других документах наблюдается: что при таком обложении могла быть смешанная плата, то есть часть платится натурой, часть деньгами. В данном случае явно это «что-то» платится овсом или какой-то другой натурой раньше, а в конце добавляется и еще «полтретие», то есть 2,5 гривны просто чистыми деньгами. Это для понимания того, как платится.
Теперь давайте посмотрим. Как вы думаете? Поскольку структура такая, «столько-то чего-то за 30» — то что такое «ос…»?
— Осмьнадцать?
— Конечно, никуда не денешься, мы можем совершенно вероятно написать, что это «ос(мь)». Но это не всё, а все остальное там уже без некоторой экономической арифметики не восстановить.
Что может начинаться на «ос»: во-первых, само слово осмь. Еще что может начинаться? Осмь на десяте. И осмь десятъ. У нас выбор из трех. Или осмь сотъ еще. Четыре разных вещи могут начинаться, поэтому нам приходится прикидывать. Поскольку все считается в кадках, значит, какое-то количество кадок, скорее всего, за 30. Очень легко можно посчитать.
Смотрите, цены мы знаем для этой замечательной вещи, которую дает нам эта грамота. Какая у нас цена на кадь овса? Скажите мне в гривнах. Одна пятая гривны. Какая цена на кадь ржи? Одна вторая гривны. Всё, из этой рамки мы знаем, как из арифметической задачки для школьников. Поэтому давайте посчитаем. Поскольку, допустим, здесь имелась в виду рожь, восемьдесят кадец ржи сколько будет стоить? Восемнадцать сколько будет стоить? А там 30 — ни одна цифра близко не подходит. Ни 8, ни 18, ни 80 не подходят, они дают чрезвычайно меньше.
Давайте рискнем подумать, что он дважды подсчитывал овес, какой-нибудь один овес и другой овес. 8 овса — это так мало, что не о чем говорить. Давайте махнем сразу самое большое, 80 овса — это сколько? Сколько получается? 16 получается, опять совершенно не 30.
Строго говоря, мы можем предположить, что в лакуне стоит öс(мь десятъ кадьць…) — смотрите, на название злака не так много букв остается. Мы так точно подсчитать длину лакуны не можем, может быть, потеснее написано или посвободнее, поэтому плюс-минус одна-две буквы. Тем не менее, очень подозрительно. Здесь подходит «овса», «ръжи». На самом деле все очень хорошо, но цены не сходятся.
— Другое зерно?
— Смотрите, если берем 80 как самое вероятное, потому что все остальные слишком маленькие. У нас овес дает очень мало — 16 гривен, гораздо меньше, чем 30. А рожь дает гораздо больше, чем 30, дает 40 — это слишком большая разница. Поэтому нужен какой-то товар, промежуточный по цене между этими двумя. Я не настолько подкован в сельском хозяйстве Древней Руси. У них там разные цены на разные виды злаков, но, к счастью, такие источники есть. Было найдено два источника. Первый был — Ключевский, который обнаружил это, занимаясь этим вопросом. А второй нашелся не где-нибудь даже, а в Псковской летописи.
В Псковской летописи в записи за 1422 год (конечно, это не то же самое время, потому что у нас XIV век, а это уже XV, но достаточно близко), указывается в более-менее спокойные годы, не катастрофические, что цены были такие… Там указана некая «зобница», которая еще хуже, чем кадка: я не знаю, что такое зобница. Но, поскольку всё мерится в одной и той же «зобнице», это значит, что «зобница» нам дает хорошее соотношение.
В Пскове в это время зобница ржи стоила 70 ногат. Как видим, здесь всё другое — и зобница другая, и ногаты другие, не гривны, но это совершенно не важно, поскольку мы только пропорцию смотрим.
Зобница ржи — 70 ногат,
Зобница овса, другого злака из нашей грамоты, — 30 ногат,
Жита, третьего зерна, — 50 ногат.
В точности промежуточное значение между нашими. Другое дело, что такое жито? Жито — это очень хитрое слово, диалектологи много с ним имеют дела, целые карты диалектологические имеются того, что значит жито в разных местах. Оно может значить разные злаки, поэтому необходимо знать конкретно, что жито означало.
Жито может означать в одних местах рожь, в других местах даже пшеницу, в третьих — ячмень. Поскольку слово жито, вообще говоря, не означает конкретный злак, а означает нечто, «нужное для жизни», такой «жизненный продукт». Но в Новгороде мы хорошо знаем, что такое жито, в Новгороде — это только ячмень. Тогда мы практически знаем, что это ячмень. Всё. Дальше я не буду выписывать данные Ключевского, они другие, они более позднего времени.
Достаточно того, чтобы посмотреть: вы видите, что цифра жита находится посередине примерно. Можно даже посчитать в процентах — если рожь 100%, то жито, соответственно, получается 73%. И тогда если мы сочтем, что можем применить эту шкалу, попробуем посчитать, сколько даст 80 кадец этого самого жита по расчету, найденному из псковской грамоты.
Оказывается, дает такую цифру, естественно, с частичными дробями, то получаем — 28,56. Вот тут уже вы должны согласиться, что разница между этой суммой и 30 — это уже настолько допустимая вещь в пределах разницы годов, урожаев и так далее, можно считать, что это гарантированная вещь — считаем, что 30.
Тем самым мы восстанавливаем эту последнюю лакуну — в ней стоит слово «жита», вся лакуна, все 18 букв с вероятностью, может быть, не 100%, но очень близко к 100% восстанавливаются в этой грамоте:
öс(мь десятъ кадьць жита)
Это, пожалуй, пример самой длинной лакуны, которая восстанавливается практически надежно в нашей берестяной грамоте, поэтому я на этом остановился. Обычно такие большие лакуны всерьез не рассматривались, у нас не было такой возможности. А здесь, вы видите, так все узко сходится, что практически вероятности того, что там было что-то совершенно другое, почти нет. Вот всё про эту грамоту.
Должник Конища, боран и другие загадки завещания Офонаса
Следующая грамота очень большая, и я не буду ее писать. Но она не только большая, но и совершенно стандартная по содержанию, поэтому ограничусь тем, что прочту.
Это классическое завещание, примеров которых довольно много в берестяных текстах и еще больше текстов, сохранившихся на пергаменте и на бумаге.
«Во имя Отца и Сына и Святого Духа се азъ рабъ Божий Офонасъ пишу рукописание при своемъ животѣ, приказываю животъ свой сыну своему Андрѣю».
Все совершенно классически, по канонам. Как обычно, в таких завещаниях сперва завещатель указывает, сколько его наследники должны с кого взять долгов, ему не выплаченных, а заканчивается сообщением о том, кому он сам должен, с кем он не расплатился. Это совершенный абсолютный стандарт.
В данном случае грамота сохранилась не целиком. От конца только есть часть самой последней строчки, но контекст совершенно ясный.
Тут я, пожалуй, вам продемонстрирую еще один пример, только другого рода. Дело в том, что эта грамота из четырех фрагментов, причем фрагменты четыре эти находились вовсе не сразу, а постепенно, и из-за этой постепенности сложились некоторые обстоятельства.
Сперва был найден начальный кусок — примерно то, что я вам прочитал. Из этого начального куска четыре строчки были видны совершенно хорошо, и от пятой строчки было совсем немножко видно, она вот так была оборвана.
Видно было следующее. Две буквы могло уместиться, их не было совсем, затем были два таких рожочка. Дальше было довольно видимое «о», дальше было почти хорошо узнаваемое «у», хвоста не было, но ни с чем спутать было нельзя, немножко иначе. Дальше практически читалось «н», «и», следующая буква, к сожалению, читалась не очень хорошо, она была утрачена. Следующая буква, от нее был такой горбик. От следующей буквы был такой фрагмент, от следующей был вот такой фрагмент. Но где-то здесь маленькими буквами было написано «Ко». Вот так кончалась последняя строка.
Казалось бы, что «у» — это ясно, что у такого-то человека можно взять столько-то, это контекст подсказывает. Чего — мы не очень знаем, но, скорее, было слева слово из трех букв и кончалось на такие-то рожки.
Дальше произошло следующее. Алексей Алексеевич Гиппиус, который в этом году невероятных добился успехов (кое о чем я еще буду рассказывать) — он мастер, совершенно непревзойденный мастер дочитывания вот таких не полностью видимых текстов. Он поставил этот эксперимент и прочел. Можете попробовать и вы.
Почему я этот пример привожу? Казалось бы, таких примеров масса. Дело в том, что через пару дней был найден нижний кусок, он к этому приставился снизу, и — полный праздник: совпало абсолютно буквально, подтвердилось.
Это если хотите, некая иллюстрация к тому, что когда мы занимаемся чтением конъектур, это такие чаще всего довольно прочные вещи, если мы «не зарываемся».
Не предлагаете ничего? Тут был какой-то еще должник. Как этого должника звали? У кого?
— Никоша.
— Никоша, конечно. Никоша — это, безусловно, первое, что пришло нам в голову всем. Но вы понимаете из моего рассказа, что это неверно казалось. В отличие от нас Гиппиус прочел совершенно иначе, и верно прочел.
— Зависит от прочтения трех палок?
— Да. Так что с тремя палками? Пожалуйста, дальше что? Как читать? Три палки, конечно, на «ш» больше всего похожи, спора нет. Это верх довольно двусмысленный, он может быть и от «а», «о», «е», «д», «л». Это мало что дает. Этот верх легко читается, это «п».
— У Конища.
— У Конища. Поздравляю вас. Это решение Гиппиуса. У Конища! Можете себе представить, был такой новгородский мужик, который звался Конище. Совершенно верно, еще одно подтверждение, такое бывает. Полностью сошлось. Оказалось, что это не «ш», а «щ». Это «а» и так далее.
Единственное могу сказать, что Гиппиус, в отличие от нас, прочел все три слова. Он прочел перед «Конище» — ржи, и это оказалось верно, а после Конище прочел пол, и это тоже оказалось верным, так что на самом деле там было ржи у Конища полчетверте коробьи. Такой маленький эпизод с этой грамотой.
Тогда я вам прочту все, что прочлось. «Взяти ми» — старое ударение, конечно «взяти́ ми», но в XIV веке оно уже начинало переходить в «взя́ти». «Взяти ми у Офоноса…» — он сам Офонас, но это какой-то другой еще Офонос-Офонас. Чтобы отличить его от себя самого, он это уточнил, что редко бывает. «У Офоноса у дьяка у Козьмодемьянского…». И это, конечно, подарок для историков невероятный, потому что найдена грамота на Козьмодемьянской улице. Это бывает редко, это замечательная вещь.
Дальше сказано: «…полчетверте коробьи ржи. У Конища полчетверте коробьи ржи и пятая овса. У Онисимка у Шадрина шесть коробей ржи, у Степанка у Комарова коробья ржи, у Логиновых детей у Кудриных коробья ржи, у Коста пол гривни да ногата». Заметьте, рожь, рожь, рожь, а у некоторых деньги. «У зятя у Ермоли» — какой-то родственник, тоже такой же должник, «у зятя у Ермоли полтина». «У Гришки у Комара шесть коробей ржи». Причем этот Комар, скорее всего, отец этого самого Степанка Комарова, который упоминался.
И маленькая запись еще дополнительная между строк: «У Давыда шуба баранья». И с этой шубой бараньей замечательно то, что написано баран, а не боран, как мы ждали от северного новгородского текста. И это уже второй пример, была грамота № 751, где тоже баран был написан через «а» — баран. Очень нас этим смутил, потому что абсолютно новгородский текст и, пожалуйста вам, баран, а не боран. Из этой грамоты уже ясно, что две ошибки подряд быть не может. Значит, был вариант баран, а не боран и в новгородском.
Вообще говоря, как только немножко взглянем шире на славянский мир, оказывается, что это ничего удивительного, потому что и по-чешски, и по-польски, и по-словацки оканья ни в одном из этих языков нет — баран будет baran, а не boran. Ясно, что древняя форма баран прекрасно существовала, она заменилась на боран уже только на русской почве и не полностью.
Найдено новое древнерусское ругательство
Дальше идет грамота, которая наделала много шума в наших средствах массовой информации. Это грамота под №1080. При том, что она очень краткая, я ее все-таки покажу, вот она. Одна строчка. В большом поле одна строчка.
оув ортимие оу посака три берековесеке
Конечно, это просто надо читать берековьське — это мягкое «в», это мягкое «с», почти украинский эффект, это редко бывает, тем не менее, это легко. Окончание типично новгородское, е вместо ятя. Берековьське — то, что сейчас называется берковец — это мера веса, огромная, 10 пудов. Так что 30 пудов, чего не сказано, но почти всегда это соль, кроме соли редко что бывает, что меряют берковцем.
Вообще, слово «берковец» встречается в берестяных грамотах десятки раз, мы с ним хорошо знакомы. Немножко странно написано уо — это у, нормально должно быть оу в другом порядке, но небольшое количество примеров такого рода есть. Это нас не смущает.
Первое слово, конечно, надо разделить вот так — это переходное «в» — у[w] Ортимие. Ортимий — это Артем или Артемий и такой же «ять», как у нас был.
Совершенно прозрачные вещи здесь все, кроме одной — что такое посакъ? Буквально сказано «у Артема, у Артемия-посака». Вся буря была по поводу слова «посак». Знаете, когда находка какая-то происходит, то немедленно, как хищные птицы, журналисты, которым нужно, по возможности минут через 10 после находки грамоты опубликовать то, что нашлось. Тут результат был такой, что разошлось по всем средствам массовой информации (может быть, кто-то из присутствующих тоже это заметил): «Найдено новое древнерусское ругательство».
Надо ли говорить, что для журналистов такая находка в 50 раз ценнее, чем найденные любые ценнейшие научные открытия? Это очевидно, и удивляться не приходится. Потом еще долго приходится пытаться как-то выкарабкиваться из запросов, которых, представляете, к нам целый вал шел: «Как с этим ругательством?»
Действительно, дело в том, что «посак» — тут так все прозрачно, что деваться некуда — является каким-то эпитетом. По-видимому, Артемий носил прозвище Посак или по профессии он был посак, мы не знаем. У Артемия-посака вот такое-то количество соли.
Ищем этого посака — нет его сначала нигде, но потом нашелся. Есть посак в говорах, и даже довольно подходящее слово, скажем, с дурным значением, не похвальным. Ругательством назвать это сложно, но это что-то типа «бездельник, бродяга, попрошайка, мошенник» и так далее. Псковское и тверское слово — посак. Есть вариант посач с тем же значением примерно — тоже «мошенник, бездельник» и прочее.
Что делать? Посак и посач — это явно два образования с разными суффиксами, и тот, и другой суффикс прекрасно известен. Как какой-нибудь дурак, пошляк, или носач, пугач — а корень, следовательно, — пос-. И нет такого корня, вот просто обыщи весь русский мир, весь славянский мир — нет корня — пос-.
Таким образом, получается, два слова посак и посач. Даже неважно, что они значат, но как они получились? Думали, что это слово пост упростилось, но как оно могло упроститься перед следующей гласной? Пос может быть «пост» в северных говорах, но перед гласной т сохранилось бы. Так что ничего не проходит. Вот это действительно была…
— Псак?
— Как? Псак? Конечно, слово «псак» хорошо соответствует словообразованию русского языка. Но не годится.
— Может, это связано со словом просачиваться?
— Просачивать, но надо тогда не просачивать, а посачивать, чего нет. Потом там все-таки только «ч», а не «к». Нужно от вашего «просачивать» несколько ходов, не говоря о том, что значение нисколько не привязано. Так что, может быть, можно было бы попытаться и здесь что-то поискать, но ясно совершенно, что это совершенно иное.
Следующий бросок оказался, когда нашлось говоровое слово — совершенно, практически того же круга значений — «жулик, босяк, человек неопределенных занятий, выпивоха» и так далее, но уже не посак, а посадский. Казалось бы, почему посадский и откуда столько отрицательного на него навешали? Объясняется просто: это нормальное крестьянское восприятие городской жизни. Что делают в городской жизни? Целый день ходят пьяные. Это чистый взгляд такой замечательный.
Когда я докладывал об этом собранию новгородцев, одна дама просто подскочила и сказала: «Боже мой, моя бабушка всегда ругалась словом «посадский», уже ныне покойная. Она говорила: “Что ты бродишь, как посадский?”» Оказалось, в конкретной деревне в Новгородской области, Холмский район, было такое подкрепление. Не говорю о том, что словарь говоров еще сохранил слово посадничать. Мы как раз знаем слово посадничать — это быть посадником. Ан нет, посадничать — совершенно нет, это означает бродяжничать и заниматься воровством. И это в том же самом Невеле, в котором засвидетельствовано посак на посаку́. Это, в частности, пример абсолютно убийственный, закрывший проблему. Это подарок.
Пример я вам прочту, там написано так: «Идет в посаки, а сам грамотный. Что, работы нет? Посадничать пошел!» Всё, в одном и том же диалекте — посак и посадничать это одно и то же. Тогда сразу прояснилось, что совсем не корень пос, а механизм хорошо известный: используется усечение.
Например, Ермолай, в просторечии Ермак. Не знаю, знакома ли вам такая идея, что знаменитый Ермак на самом деле Ермолай. Ермак — так его фамильярно называли в ближнем кругу. Пожалуйста, какой-нибудь мастак, это вы хорошо знаете, как оно сделано? Из мастер. Ровно таким же способом — берется слово исходное, но для того чтобы сделать его экспрессивным, вульгарным, фамильярным, от него берется начало, остальное усекается и добавляется экспрессивный суффикс, вот вам получается мастак.
Не знаю, сейчас, видимо, видеомагнитофоны совершенно вышли из употребления, они уже стали стариной, но, тем не менее, еще сравнительно недавно это было такое бойкое слово видак, которое ровно так же было построено, как Ермак от Ермолая. И совсем древнее лошак так же построено — этот механизм, как видите, есть.
— Маклак и маклер.
— Да, конечно, таким же образом. Примеров можно много назвать, все они будут обязательно экспрессивными, просторечными, фамильярными и так далее.
Дело в том, что язык весь окрашен таким образом. Смотрите, кто у нас с этим суффиксом: дурак, простак, босяк, пошляк, ведьмак, лешак. А если нет, то оно обязательно будет окрашено не столько отрицательно, сколько фамильярно — это будет мастак, это будет левак какой-то. Человек может не считать, что это плохо, но, тем не менее, называет экспрессивным образом: медяк, пятак. Великолепнейшим образом передает оттенок фамильярности.
Приходит в голову: почему все-таки есть такое не очень фамильярное слово, как рыбак? И что вы думаете, если мы посмотрим историю русского языка, видим, что рыбак появляется в письменных памятниках не раньше второй половины XVII века, а до этого только бывает рыбарь, рыбит, рыболовец, рыболов. Тем самым, есть предположение, что первоначально рыбак — это было точно такое же название с некоторым оттенком фамильярности в этом кругу, но потом постепенно оно вошло в более широкое употребление и потеряло экспрессивность.
Все, тогда посак находится на месте. Вот такой следующий шаг был достигнут.
Значит, все-таки отругали нашего Артемия, прозвище у него было не блестящее — все-таки бродяга, попрошайка и прочее? Но тут надо быть осторожным. Все-таки мы находимся в XIV веке, следовательно, могла быть еще другая фаза этого, когда была всего лишь фамильярность, а не обязательно вот это накопление чисто отрицательных характеристик. И тогда возможно, что в Новгороде посадского могли называть посак, точно так же, как рыбита или рыбаря могли называть рыбак. Дело в том, что из двух вариантов, что такое посак — отрицательное прозвище или просто название от посадского жителя — уж очень «30 пудов соли» тянут в сторону второго варианта, что это не такой уж бродяга. Поэтому, скорее всего, это короткое название с фамильярным оттенком для посадских. Вот про эту замечательную грамоту, короткую, но непростую.
Чудовищные Несиф и Нюрнь
Мне остается сегодня еще одну грамоту разобрать, пожалуй, самую сложную. Она абсолютно никакой сложности не представляет для понимания, эта грамота №1079. Полностью сохранившееся письмо. На всякий случай я здесь буду писать буквы «н» и «и» так, как они в оригинале, это нам будет важно.
поклонъ ѿ смена и ѿ его дѣтеи и ѿ м
оисиѧ к михию и к федору и к неси
фу и к нюрню пошлилите позовн
икъ по вицка и по иванца по дро
здова и по ʘнцифорова ивана
Полный текст, прекрасно сохранившийся. Ясно, что больше половины текста — это адресная формула, потому что несколько человек пишут нескольким людям. Адресатов четыре, а авторов, если считать с детьми, наверное, тоже большое количество: два человека, один из них с детьми.
Итак, совсем просто: «Поклон от Семена, от его детей, и от Моисея». Вы постоянно замечаете сегодня, что мы находимся в XIV веке, где совершенно нормально, чтобы «ять» был передан как «и». ѿ Моисиѧ — этим кончается группа авторов. И идет большая группа адресатов. Первый адресат к Михию, Михей. Второй адресат Федор, а вот третий и четвертый адресат — это то, что нуждается в исследовании.
Кто это? Иосиф и Юрий, конечно, так просто. С той только разницей, что Иосиф — Несиф, а Юрий — Нюрнь. А так, конечно, Иосиф и Юрий. Давайте потом займемся Несифом и Нюрнем. Пока прочтем, что сказано.
Пошли{ли}те — конечно, второе ли — это ошибка, бывает время от времени, что человек не замечает, что он написал, потому что, конечно, пошлите позовникъ. Что такое позовникъ? Да, тот, который разносит повестки, который позывает, совершенно верно.
Надо сказать, что этот позовникъ — несколько непростая проблема для морфологии и синтаксиса, поскольку это могут быть две вещи, хронологически прямо противоположные. Это может быть очень древняя форма винительного падежа единственного числа — пошлите позовникъ, а не пошлите позовника, что для XIV века возможно, но уже в качестве большой редкости. Или наоборот, это может быть вполне новая форма — «пошлите позовников», совпадающая с родительным падежом, но все-таки со старым окончанием вместо — овъ, которое для XIV века было совершенно нормальным.
Весь вопрос в том, скольких позовников послать? Если одного — то позовникъ, это аккузатив старого типа, древнейшего; если нескольких, то, поскольку можно послать позовников за несколькими людьми, то могло быть более одного, но, конечно, и один мог обойти всех. Так что из этого контекста мы точно не узнаем. Более вероятно представляется, что это все-таки старая форма, «пошлите одного позовника».
Сам по себе позовникъ — хорошо известный термин. Это служащий, которого администрация посылает вызвать в суд и привести к судье названного человека. «Послать кого-нибудь» — совершенно нормальное управление глагола, «за кем-то», то есть привести кого-то. И дальше идут лица, которых надо привести, третий список. Одно лицо — это Вичко. Явно совершенно гипокористическое имя от имени, которое начинается на Ви-. Какого-нибудь Виктора еще не было в это время, а какой-нибудь Викентий уже мог быть, или Витослав. Хотя в XIV веке Витослав уже меньше вероятен, так что, скорее всего, это будет христианское имя. Просто в XIV веке имена почти все уже христианские. Поэтому если гадать, это следует делать в пределах тех рамок, которые известны для этого времени. Викентий — самое вероятное, Викул еще может быть. Но это, в конце концов, для нас ничего не значит. Если бы мы могли его опознать по летописи, тогда было бы замечательно, но этот не опознается.
Дальше, второго надо послать — по Иванца по Дроздова. Обратите внимание, как повторяется «по», абсолютно нормально. Вы скажете, ну что же тут такого, все нормально. А посмотрите, как сказано дальше — по ʘнцифорова Ивана — не повторяется. Казалось бы, безобразие. На самом деле идеальное соблюдение правил для древненовгородского диалекта.
Вопрос в том, где стоит прилагательное — до или после. Если оно стоит после, то предлог повторяется, если стоит до, предлог не повторяется, это довольно жесткое правило. Здесь это просто иллюстрация, и ее можно предлагать на учебных занятиях, как сказано по-новгородски: «послать по Иванца по Дроздова и по Онцифорова Ивана». Из этих людей хорошо, по-видимому, опознается Онцифоров Иван, поскольку имя Онцифор очень редкое. Это время вскоре после смерти великого новгородского посадника XIV века Онцифора Лукинича, от которого осталось какое-то количество детей, двух из них мы великолепно знаем, они тоже очень видные деятели новгородской истории — Юрий Онцифорович, более всего, и Максим Онцифорович. Вероятно, это их брат Иван Онцифорович, и, наверное, чем-то провинился, раз его вызывают грамотой.
Вот такова содержательная сторона этого письма, достаточно прозрачная, тоже для нас интересная.
Но это все бледнеет по сравнению с чудовищностью Несифа и Нюрня.
Заметьте, я неслучайно вам сказал, следите за тем, как написаны «и» и «н» — я старался писать ровно так, как в грамоте. Почему? Потому что первое предположение состоит в том, что писец небрежно написал буквы «н» и «и», и тогда получается совсем неплохо: «к Июрию», «к Иесифу». Эти вещи встречаются, вполне могло бы быть. Мягкость «к» должна быть выражена добавлением этого «и».
Но ничего подобного! Совершенно безупречное «н», совершенно безупречное второе «н», и безупречное третье «н». Все проверены «н», все проверены «и» по всему тексту, они различаются, как редко бывает. Потому что действительно бывают грамоты, где почерки не очень аккуратны, но здесь писец безупречен, тут никаких сомнений нет. Тут написано фантастически «К Несифу и к Нюрню».
— Это как к нему.
— Это как к нему, совершенно верно. Первая гипотеза, которая приходит в голову, что это как к нему. Это решается таким образом: смотрите, ведь мы все знаем, откуда к нему, к ней и так далее. Это старое кън, где просто н сохраняется, оно перераспределилось, перешло туда, это хорошо известно. Более того, в говорах прекрасно бывает к jему — без н. Можно сказать, что существовала такая эквивалентность.
Дело в том, что если просто считать, что это кън старое сохраняется — это безумие, и еще с иностранным именем Иосиф якобы сработало кън, которое было на тысячу лет раньше. Вы понимаете, явно можно думать только о том, что отработал некий механизм аналогии, что к нему, которое равно к ему, могло привести к тому, что будет к Есифу или к Несифу, и к Юрию или к Нюрию. Бывает ли такое? Да, один случай мы знаем точно и еще полслучая.
Если случай точный — это слово недро. Но мы обычно во множественном числе говорим — недра. Нам сейчас это не очень ясно, потому что слово ядро другое значение приобрело. Изначально ядро точно так же означало некоторую внутреннюю часть, собственно, и сейчас мы можем рассматривать ядро как внутреннюю часть. Конечно, это был древний «ять», это было ѣдро. Тогда, когда можно было сказать вън (еще старое) ѣдрѣхъ — в таком сочетании, то это н выступало, а далее произошло перераспределение, и сейчас мы знаем слово недра. Этот случай безусловен.
Более того, мне даже повезло найти пример, совершенно в этом смысле очень высокого штиля. Я думаю, что со слуха вы даже этот изысканный церковнославянский язык вряд ли сразу схватите: Видѣния не ѿступль ядра родителева въ нѣдрѣхъ матернихъ. Переведу. Речь, конечно, идет о Христе. Не отступль — не отступивший. От чего? От видения. Не отступивший от видения, то есть не прекративший видеть. Чего? Ядра родителева.
Давайте я использую такое слово «недро» в значении внутреннего некоторого содержания. Родителева, то есть отцова. Значит, не переставший видеть отцовское недро. В чем? В недрах ма́терних — это старое ударение, конечно. Скажем сейчас: «сам находясь в недрах матерних, он не переставал видеть истинный источник — недра родителевы». Но, заметьте, как это сказано: «Неотступен ядра родителева в недрех матерних». В одной фразе этой, идеальной совершенно, сказано, что имеется этот чистый вариант «ядра». Это очень древняя вещь, когда ять еще не перешел в я — следовательно, этот эффект безумно древний. Опять-таки, это не XIV век, настолько не XIV век, что очень трудно с этим сравнивать.
Обнаружилось еще одно слово, гораздо более простецкое, которое, возможно, относится сюда же. Оказывается, у слова яма есть диалектный вариант няма. Никто его не знает, но словарь говоров его знает. Оно довольно ограниченное, используется в Вятке и в других местах. Вполне возможно, что происхождение няма именно такое, тем более что яма тоже представляет собой слово, которое очень естественно употребляется с предлогами: в яму, в няму; в яме, в няме. Но оно немножко подпорчено, потому что в том же значении в тех же говорах употребляется слово няша, которое имеет угро-финское происхождение, где «н» исконное, и тогда, к сожалению, одно заменяет другое, поэтому пример не вполне чистый.
Вот такие полтора примера имеются. Но, видите ли, есть и очень неприятное возражение против этой гипотезы. Это второе н в Нюрню, которое к предлогу никакого отношения не имеет. Эта гипотеза объясняет два случая из трех, а на третий разводит руками. Поэтому, несмотря на то, что она приходит в голову первой, верить в нее полностью не удаётся.
К счастью, есть другой путь, который, по-видимому, более вероятно приводит к цели.
Обе гипотезы — одна, которую мы разобрали, и вторая, которую будем разбирать, обладают неприятным свойством. А именно они предполагают что-то небывалое. Но что поделаешь, такого действительно не было! Эта проблема называется «Несиф и Нюрнь». С проблемой «Несиф и Нюрнь» у нас целое научное клокотание происходило, происходит и дальше, почти каждый день что-нибудь появляется.
Вторая линия, возможно, состоит в следующем: это надежда на чистую фонетику, не на аналогическое выравнивание, а на чистую фонетику, которая, безусловно, имеет хорошее типологическое подтверждение, если бы первая предыдущая согласная была [м]. Если предыдущая согласная [м], то целых два языка — украинский и чешский великолепнейшим образом дают следующий эффект mj > mn. Это какое-нибудь украинское iм’я ‘имя’, которое в диалекте имеет вариант імня, м’який — мнякий, м’ясо — мнясо. Ну, а в чешском уже совершенно нормально, что то, что по-чешски пишется, скажем, město ‘город’, имеет два чтения: более принятое [mjesto], и, другое чтение, тоже не запрещенное, вот такое, [mn’esto].
Но надеяться, правда, на эту диалектологию особо не приходится по очень простой причине. Почему здесь йот перешел в [n’]? Естественно, под влиянием назальности [m] в начале. И действительно, если назализовать йот, наверное, получится [n’]. Так что этого мало.
Кстати, такие примеры нашлись и в говорах. Например, скамья имеет вариант скамня. В Словаре говоров семьишка имеет вариант семнишка. Тоже после [м]. После [м], по-видимому, это совсем простая вещь. Но если поискать как следует, оказывается, что есть варианты и после других согласных. Сперва я перечислю примеры, которыми можно восхищаться, а можно и умеренно восхищаться. (Все примеры из Словаря говоров, можно проверить).
Кутья — имеется говор, в котором она реализуется как кутня. Келья — кельня, оладья — оладня, бадья — бадня. Во всех этих случаях, правда, вы можете сказать, что речь идёт просто о добавлении суффикса -ня. Но это объяснение тоже не совсем чисто, хотя не признавать его невозможно. Важно, что это не мена суффиксов, так как ни в слове кутья, ни в слове келья, ни в слове оладья, ни в слове бадья [ja] не суффикс. Другие слова на мягкие согласные + а не меняют свой исход на -ня. Даже если суффикс играет некоторую роль, он работает там, где имеется тенденция сменить [j] на [н’]. Но эти примеры имеют только половинную силу.
К счастью, я нашел примеры, имеющие полную силу.
В смоленском говоре нахожу, что ульи фиксируются как ульне. В архангельском говоре имеется следующая группа слов: врасья ‘лгунья’ и ее же вариант врасня. Но одновременно имеется враснё ‘вранье’, которое уже нельзя объяснить влиянием суффикса -ня. Такой же независимый ни от чего переход, как ульне. Всего этого немного, но оно ведет нас к выводу, что примеры мены йота на [н’] существуют. Эта гипотеза имеет то преимущество, что все три примера в этой грамоте объясняются одним правилом: два раза после [к] и один раз после [р].
Наконец, какие-то следы должны были остаться от этого измененного Юрия, и они остались. Берем списки фамилий и находим фамилии Юрнев. Больше ей неоткуда взяться, кроме такого изменения имени. В новгородских писцовых книгах находим пустошь Юрнино, а на нынешней карте отыскиваем в Пошехонском районе Ярославской области деревню Юрнево. Все три находки свидетельствуют о реальности имени Юрнь.
Подготовил Дмитрий Сичинава
Фото: Ефим Эрихман