ОКР расшифровывается как «обсессивно-компульсивное расстройство». Оно состоит из обсессий, то есть навязчивых мыслей, и компульсий — некоторых ритуалов или действий, которые направлены на то, чтобы эти навязчивые мысли перестали тебя доставать. Как правило, навязчивые мысли связаны с какой-то тревогой или неприятностями. Например, если я сейчас три раза не проверю, закрыл ли я дверь, то моя мама умрет. Соответственно, бывают разные проявления и разные ритуалы. Часто бывает, что человеку нужно постоянно мыть руки — можно сказать, что это стереотипное восприятие этого расстройства. Не может зайти за порог — да, мне знакома эта история. Нужно как-то специально зайти за порог, учитывая все эти вот черточки на полу, и не дай Бог, там будет стык плитки — это все так.
Рисунок на линолеуме
Я никогда не вспоминал, как это началось. Лет в 10‒11 у меня это уже было. Вообще как это происходит? У тебя есть какая-то тревога, все завязано на тревоге. Откуда берется эта тревога, это другой вопрос, психотерапевтический, и его, наверное, нет смысла разбирать. Тревога — это неосознанный, невыраженный страх. То есть что-то происходит или может произойти, и эта тревога может вылиться в разные вещи: в депрессию, тревожное расстройство, обсессивно-компульсивное расстройство.
Я помню, что это было завязано на матери. Возможно, это было связано с тем, что в девять лет у меня умер отец — конечно, в таких случаях у ребенка возникает страх, что и со вторым родителем может что-то случиться. Поделать с этим, естественно, ничего невозможно, поэтому возникает этот механизм. В детстве очень много было завязано на тактильных ощущениях. Например, когда я сажусь, моя спина определенным образом, в определенных точках касается спинки стула. Из-за этого возникает какое-то дурацкое внутреннее напряжение и тревожные мысли. То есть это происходит не только в голове, но еще и в теле. Чтобы сбить это напряжение, нужно, чтобы спинка кресла коснулась спины еще раз в том же месте. Дальше мы просто масштабируем этот опыт на другие части тела: можно, например, надевать носки определенное количество раз.
Допустим, ты идешь по плитке, и, когда наступаешь на стык, в ноге создается ощущение, как будто ты на что-то наступил, и нужно наступить еще раз.
Я уже знаю, что, когда иду в школе по коридору, здесь на линолеуме есть рисунок, и мне его нужно определенным образом обойти, потому что этот рисунок гуще, чем на других частях линолеума. Такого очень много. Нужно было определенным образом раскладывать вещи на своем столе, за которым я сидел на уроках или делал домашку дома. Чтобы острые предметы — карандаши, ручки — не указывали на меня, но при этом и не пересекались с линиями, которые создает, например, учебник. Если они пересекаются, нет, это ужасно! Если, скажем, какой-то яркий источник света попал в область зрения, причем не в центре, а где-то сбоку, и он создает своего рода давление на этот глаз, то нужно, чтобы этот источник света оказался там еще раз. Например, ты проходишь мимо ярко светящегося фонаря и тебе нужно несколько раз повернуть голову, так, чтобы этот источник света еще раз попал, допустим, в левый глаз. Очень многое было завязано на числе 3, а также 9, 18, 27. Проверить дверь, повернуть ключ до упора, докрутить до упора несколько раз. В общем, это отнимает огромное количество сил и энергии. И огромное количество сил и энергии уходит на то, чтобы эти ритуалы не заметили окружающие люди.
«Жень, а что это ты так раскладываешь?»
Я стремился к тому, чтобы этого никто не замечал, потому что это ненормально. Я сам понимал, что в этом нет абсолютно никакой логики, но я так делал, потому что это реально помогало мне справиться с тревогой. Объяснить это кому-то еще, когда ты сам не до конца понимаешь, что с тобой происходит, просто невозможно. Поэтому, конечно, я старался делать все это максимально незаметно, в том числе и для моей мамы. Я помню только один эпизод, просто какой-то флешбэк. У меня был приятель Дима, нам было, наверное, лет по 10‒11, и как-то он спросил: «Жень, а что это ты так раскладываешь?» Я помню, что замялся, а он продолжал: «Ну ладно, все мы со странностями». И все, разговор закончился.
Когда я пытался этому сопротивляться, то у меня могла проскакивать мысль, что я, например, не напишу контрольную на пятерку. Эти мысли все одинаково неприятные, потому что дело не в том, какие они, а в том, насколько сильно, интенсивно они проявляются. Главное, что есть тревога. Насколько я помню, опросник ОКР состоит из вопросов о том, сколько часов в сутки ты уделяешь этим ритуалам и можешь ли ты им как-то сопротивляться. О характере мыслей вопросов в этом опроснике нет, и, в общем-то, они действительно не важны.
Немая война в голове
Я точно не помню, почему мы пошли к психотерапевту. У меня был какой-то тик, веко подергивалось, то есть это было связано с неврологическими проявлениями. А ОКР мы не лечили, я вообще эту аббревиатуру узнал спустя много лет. Наверное, годам к 13 это куда-то исчезло. Я не очень хорошо помню тот период своей жизни. Почему это исчезло, я не знаю, но, так скажем, оно затаилось и снова проявилось в середине 11-го класса, перед Новым годом. К тому моменту я уже полтора года был влюблен в одну девочку. Перед самым Новым годом мы с ней начали встречаться. Я подарил ей на Новый год плюшевого мишку, потом мы поцеловались, и все, разбрелись по своим новогодним делам. Это было приятное событие в моей жизни, все-таки я давно был в нее влюблен. Поэтому я начал вспоминать этот поцелуй, но довольно странным образом.
Я начал концентрироваться на тактильных ощущениях, и в какой-то момент меня стало как будто засасывать в воронку — я не мог остановиться, иначе у меня снова поднималась тревожность.
Я должен был еще раз подумать, еще раз подумать. И вот такие легкие проявления у меня были на протяжении еще примерно полугода, а потом школа закончилась. Я жил в Твери, а теперь поступил в московский вуз, заселился в общагу, и девушка меня бросила — то есть у меня было довольно большое количество непростых событий. И на их фоне снова начала проявляться эта штука. Там уже не было этих ритуалов, компульсий в привычном виде. Мне практически ничего не нужно было, я мог спокойно заходить через порог, и мне не нужно было три раза мыть руки или по 19 раз проверять, закрыта ли дверь. Но нужно было постоянно продумывать, почему она меня бросила, что я сказал не так, что было в последнюю нашу встречу, что было бы, если бы я сказал так, а если бы эдак, а что она подумала, что она почувствовала, а если я попытаюсь почувствовать то, что она почувствовала… В отличие от компульсий, обсессии очень сложно описать, это какая-то немая война, которая идет у тебя в голове, ты сам с собой раз за разом прокручиваешь сценарии, шаблоны и паттерны для того, чтобы тревога уменьшилась. Но она только увеличивается!
Не дай Бог, кто-нибудь прервет эти повторяющиеся мысли. Это снова резко повышает тревогу, она взлетает до небес. И ты злишься, а потом злишься за себя на то, что ты злишься. И тебе нужно снова к этому возвращаться, и снова. Не прерывайте окээрщиков, пожалуйста.
«Вообще-то ОКР лечится»
Эти повторяющиеся мысли никогда не помогают, неспроста это называется расстройством. Как вообще расстройство диагностируют? Когда оно мешает жить. Другое дело, что повышенная тревожность или чувствительность, к которой я склонен, из которой в том числе может произрастать ОКР, депрессия или что-то еще, — это некое мое свойство, которое можно использовать себе во благо, можно научиться с ним жить. Я работаю журналистом только благодаря тому, что я столь чувствителен. Мне удаются репортажи, потому что я «хватаю» какие-то детали.
Я узнал о существовании ОКР, когда наткнулся на забавное видео на YouTube. Это была нарезка из четвертого эпизода «Звездных войн», где Люк Скайуокер несколько раз поднимал и опускал дверь, когда они были где-то в тылу врага. И пока он это делал, Чубакка и Хан Соло смотрели на него полными недоумения глазами. А в конце видео было написано что-то типа: «Вообще-то ОКР лечится». Я сразу понял, что это про меня. Но что именно лечится? Начал гуглить — ребята, так что же мне об этом никто не сказал?! Но тогда я быстро плюнул на это дело.
После того, как я окончил институт, меня накрыло все сразу — и депрессия, и ОКР. Мой друг лечился от панических атак, он тоже сначала ни к кому не ходил, а потом сказал: «Ты знаешь, я тут сходил к доктору в Твери, и он мне помог. Я думал, что эта фигня не лечится, а она лечится». И я решил, что надо сходить. Это был период, когда я за этими обсессиями проводил уже часов шесть-семь в день. Я помню лето после университета, когда я еще не начал работать, а учеба уже закончилась. Я сидел дома и, по идее, должен был отдыхать, но все мои дни были наполнены тем, что я пялился в одну точку на стене, прогоняя раз за разом свои мысли. Это было невыносимо тяжело, я действительно уставал к концу дня. Я пришел к нему, это был какой-то дядечка, вроде не самый плохой. Он мне прописал антидепрессанты и сказал: «У нас еще психолог есть, походите к психологу». Делать было нечего — было лето, я окончил университет, съехал с общаги. Я пошел к психологу, и мы занимались на протяжении двух с половиной месяцев, то есть с начала лета примерно до конца августа. Интенсивно, два-три раза в неделю. Это как-то наводит порядок у тебя в шкафу и высвобождает большое количество энергии, которая сидит где-то в твоих мышечных зажимах и в твоей голове. Кончилось тем, что я пошел в журналистику, где давно хотел себя попробовать. Не скажу, что это было самое лучшее решение в моей жизни, и тем не менее я следовал велению сердца. Потом мне, конечно, нужно было сохранять приверженность терапии, а я этого не делал. Но такой жести, как до начала приема антидепрессантов и терапии, уже больше никогда не было.
После того, как я начал пить антидепрессанты, прошло две недели, и вдруг я поймал себя на мысли, что мне не нужно прокручивать все это в своей голове.
Выяснилось, что эту штуку, от которой я страдал последние пять-шесть лет, можно было так просто убрать.
Я себя даже в некоторой степени корю за то, что не пошел к врачу раньше. Я не скажу, что эти годы потеряны, но качество жизни могло быть значительно лучше.
Вообще, с интернет-контентом была своя специфика. Заходишь в англоязычный сегмент — там позитивная повестка, помогающая. Вот, мол, я живу с ОКР, ребята, все нормально, все будет хорошо. И в комментариях слова поддержки. В русскоязычном, я хорошо помню, было какое-то видео, снятое с балкона, как человек несколько раз открывает и закрывает дверь своего автомобиля. Там было какое-то дурацкое название, мол, смотрите, какой шизанутый. Ну и комментарии соответствующие. Правда, среди них был один комментарий вроде «Эй, ребята, вообще-то это ОКР называется». Недавно я проверял, вбивал ключевые слова в русскоязычном сегменте, и сейчас это, конечно, совсем другая история. Тоже очень много рассказов про то, что такое ОКР и как с ним жить, и в комментариях много и сострадания, и поддержки. То есть в этом смысле все-таки есть положительные подвижки, бесспорно.
«Что я, псих, что ли?»
Я не могу сказать, что сейчас у меня есть какие-то ритуалы. Но, когда ты так много лет живешь с обсессивно-компульсивным расстройством и когда оно завязано на тактильных ощущениях, ты вообще стараешься немножко скукоживаться и поменьше касаться разных предметов. И вот эта вот скукоженность запоминается телом, и я чувствую, что весь зажат, — я не могу расправить плечи просто потому, что привык, что мне нужно как можно меньше взаимодействовать с окружающим миром. Вот эта вещь осталась.
Тут совет может быть один — ты идешь к специалисту, а специалист тебя уже лечит, а не советует. Если врач не помогает, нужно идти к другому врачу. Я потерял несколько лет, потому что не знал, что, оказывается, можно сходить к врачу. Я с удовольствием бы себе 17-летнему сказал: «Женька, сходи-ка ты к врачу!» На что услышал бы, наверное, ответ: «Что я, псих, что ли?!»
Комментарий психиатра Алексея Павличенко
Симптомы и диагноз
Алексей Павличенко
Еще 20–30 лет назад обсессивно-компульсивное расстройство (ОКР) относили к невротическим расстройствам и называли неврозом навязчивых состояний или синдромом навязчивостей. Симптомы навязчивостей могут встречаться и у людей с другими психическими расстройствами, например при депрессии, расстройствах личности или шизофрении. Диагноз ОКР ставят в тех случаях, когда обсессивно-компульсивные симптомы преобладают над другими. От этого расстройства страдает от 1 до 2% населения Земли, и это довольно много — столько же людей страдают, например, от диабета (2%).
Согласно классическому определению, данному еще в конце XIX века, навязчивости включают разнообразные мысли, переживания и представления, которые внедряются в сознание помимо воли и при ясном понимании их ненужности. Обсессии, как правило, усиливают тревогу, и в ответ на обсессии человек чувствует необходимость выполнять компульсии, чтобы снизить уровень беспокойства. При этом нельзя сказать, что из них первично: тревога или обсессия.
Одни обсессии часто переходят в другие. Женя, например, рассказывает о том, что болезнь началась с ритуалов перепроверки и обсессий симметрии, а затем у него появилась так называемая чистая обсессия, без компульсий — раньше ее называли умственной жвачкой. Бывает, что обсессивные мысли приводят людей с ОКР в так называемый обсессивный ступор, когда они обдумывают одни и те же мысли много часов подряд, что также можно встретить в рассказе Жени. Описывая свои обсессивные мысли, люди с ОКР всегда подчеркивают, что не могут избавиться от них самостоятельно. «Мысли идут как танки, их нельзя остановить» — так говорил один из моих пациентов. И если кто-либо перебил человека во время того, как он прокручивает эти мысли у себя в голове, то ему или ей приходится возвращаться к первоначальной мысли и все заново про себя проговаривать. Поэтому фраза Жени «не прерывайте окээрщиков» — это важный, можно сказать, выстраданный совет.
Есть люди, которые одержимы различными ритуалами и все хотят контролировать в своей жизни: например, они хотят класть предметы в определенном порядке, хотят держаться определенной стороны улицы и т. п.
Это относится к так называемому обсессивно-компульсивному, или ананкастному, расстройству личности. Основное отличие от ОКР состоит в том, что при ОКР эти симптомы воспринимаются человеком как чуждые ему («эго-дистонные»), а при расстройстве личности — нет. Перфекционизм, ригидность мышления, желание все контролировать — эти ананкастные черты свойственны многим людям, и их нельзя считать расстройством. При этом ОКР может возникнуть у людей с любыми чертами характера, не только ананкастными.
ОКР в большей степени, чем многие другие расстройства, связано с генетической предрасположенностью: считается, что вклад генетических факторов составляет не менее 60%. Высока вероятность того, что родители или братья и сестры человека с ОКР тоже имеют ОКР или признаки этого расстройства, а если один из однояйцевых близнецов заболеет ОКР, то вероятность, что заболеет и второй, равна 63%. Для сравнения: при шизофрении генетический фактор составляет всего 48%.
Есть люди, которые проводят за выполнением ритуалов 6, 10 или даже 12 часов. Время продуктивной жизни в этих случаях сокращается до минимума. Поэтому можно считать, что ОКР — это тяжелое психическое расстройство, при котором бывает достаточно сложно достичь ремиссии.
Пять быстрых вопросов для того, чтобы заподозрить ОКР
(по материалам опросника Зохара и Файнберга 2001 года)
- Вы часто перепроверяете свои действия?
- Вы часто моете руки или занимаетесь уборкой?
- У вас есть мысли, которые вам крайне докучают, от которых вы хотели бы избавиться, но не в силах этого сделать?
- Можно сказать, что вы тратите слишком много времени на то, чтобы завершить свои повседневные действия?
- Вы беспокоитесь по поводу порядка или симметрии?
Лечение и копинг
Согласно мировой статистике, у половины людей с ОКР расстройство начинается в возрасте до 20 лет. При этом люди с ОКР могут достаточно долго скрывать свои симптомы от окружающих. Чаще всего это не очень сложно. Например, одна моя пациентка должна была пять раз пропеть песню перед тем, как открыть дверь, и она пела очень тихо или про себя, то есть могла совершать эти действия незаметно для других. И это довольно плохо для лечения, потому что люди с ОКР поздно осознают, что у них проблемы, и долго не обращаются за помощью. В среднем период, который проходит между началом расстройства и назначением медикаментозного или психологического лечения — его еще называют периодом нелеченной болезни, — составляет 15–20 лет, что значительно дольше, чем при других психических расстройствах. Многие годами живут с ОКР, не зная об этом, пока не увидят какой-нибудь фильм, например «Авиатор» с Леонардо Ди Каприо в главной роли, после чего только начинают понимать, что у них то же самое расстройство.
Примерно четверть пациентов с ОКР страдают от сопутствующего расстройства в виде тиков. У других встречается паническое расстройство или депрессия, причем последняя — примерно у 30–40% людей с ОКР. Именно сопутствующие расстройства часто являются поводом пойти к неврологу или психотерапевту. Женя рассказывает о том, как тик стал поводом для похода к психотерапевту. У одной моей пациентки был страх заражения гепатитом через кровь, и на этой почве у нее развился страх красного цвета — это тоже стало поводом обратиться за помощью, в результате чего у нее было обнаружено обсессивно-компульсивное расстройство.
Современное лечение включает использование антидепрессантов из группы селективных ингибиторов обратного захвата серотонина и когнитивно-поведенческую психотерапию. Если расстройство достаточно легкое и у человека нет сопутствующей депрессии, то бывает достаточно только психотерапии. Если же оно проходит тяжело, с депрессией или же если у человека нет средств на психотерапию, что бывает довольно часто, то ОКР лечат антидепрессантами.
Причем антидепрессанты в этом случае нужно пить в высоких дозах, гораздо выше, чем при депрессиях, и не меньше года. Очень важно ждать наступления эффекта, не бросая прием медикаментов.
В традиции отечественной психиатрии тяжелые симптомы ОКР часто рассматриваются как разновидность «вялотекущей шизофрении» (сегодня в мире такого диагноза не существует — есть только «шизотипическое расстройство») и людям назначают нейролептики. При невысоких дозах они не наносят вреда, но могут быть прописаны только в том случае, если антидепрессанты не помогли, и только на небольшой срок.
К сожалению, в большинстве случаев человеку не удается полностью избавиться от ОКР, и в этом смысле случай Жени не очень типичный. Считается, что таких случаев не больше 5%, а у более 70% людей с ОКР симптомы расстройства будут проявляться и через 10 лет. Это стойкое, хроническое заболевание, при нем редко возникают самопроизвольные ремиссии и спонтанные улучшения. Если при лечении депрессии задача врача в том, чтобы полностью избавить человека от симптомов, то в случае ОКР уменьшение симптомов на 35% (например, когда человек проводит за мытьем рук уже не шесть часов, а всего два) — это уже хороший результат. И его удается добиться во многих случаях.