49 лет дружбы: Патриарх Кирилл о митрополите Владимире (+ Видео)

— Ваше Святейшество, хотел уточнить один момент из Вашей воскресной проповеди, когда Вы сказали, что знали митрополита Владимира 49 лет. Как произошла Ваша встреча? Вообще, что это был за человек? И можно ли считать вас друзьями?

— Вообще-то мое заочное знакомство с владыкой состоялось гораздо раньше. Мой папа, покойный протоиерей Михаил, в начале 1960-х годов посещал Одессу как паломник. Тогда он познакомился с молодым иеромонахом Владимиром и, вернувшись в тогдашний Ленинград, делился своими впечатлениями и рассказывал об этом замечательном, как он сказал, молодом человеке.

А потом, когда я поступил в семинарию (а это было в 1965 году), мы и познакомились с тогдашним архимандритом Владимиром и, несмотря на некоторую разницу в возрасте, нашли очень быстро общий язык — через несомненную близость во взглядах, убеждениях, в восприятии жизни. Вот тогда установились отношения, которые я сейчас могу охарактеризовать как дружеские. Это была дружба людей, близких по возрасту и единомышленных по многим церковным вопросам.

С тех пор эта дружба продолжалась — можно сказать, до самого последнего дня жизни Блаженнейшего. И хотя в последние годы, в силу его недуга, не всегда просто было с ним общаться, тем не менее всякий раз, когда я встречался с ним, я чувствовал то тепло, которое от него исходило, и всегда моя мысль обращалась в прошлое, когда мы взаимодействовали, когда Блаженнейший был полон сил. Вспоминались также различные эпизоды нашего соработничества, в том числе связанные с деятельностью за границей. Я был его преемником по настоятельству в нашем женевском храме: он был представителем при Всемирном совете церквей, потом представителем при ВСЦ стал я, у нас была общая паства.

Это было очень сложное время, время холодной войны, когда люди вообще боялись ходить в приходы Московского Патриархата. Но на этом приходе я почувствовал весь пастырский талант владыки Владимира. Он сумел объединить вокруг прихода представителей старой эмиграции, которые, забыв всякий страх и всякий дискомфорт, связанный с контактами с представителями нашей Церкви, начали посещать храм и стали постоянными прихожанами. Один этот факт убедил меня в том, что владыка обладал совершенно особым пастырским талантом, — потом я имел возможность еще много раз в этом убедиться.

— Если есть дружба, то приходится говорить на разные жизненные темы в сложных ситуациях. Доводилось ли Вам когда-либо просить у него совета?

— Может быть, это были не просьбы о совете, а скорее доброе сотрудничество, соработничество и взаимно полезные беседы, ведь мы долгое время были ректорами — он Московской духовной академии, я Санкт-Петербургской. Я, конечно, делился с ним своими мыслями о необходимости реформировать систему богословского образования и всегда находил у него поддержку. А когда я стал председателем Отдела внешних церковных связей, владыка Владимир уже был управляющим делами Московской Патриархии, и вот тогда мы уже взаимодействовали самым тесным образом как постоянные члены Синода.

А главная задача, которая тогда стояла на повестке дня, — это защитить Церковь от негативного влияния со стороны государства. Это была очень непростая работа, которая требовала, в том числе, доверительных отношений. Вот такие отношения у нас всегда и были — именно доверительные, дружеские. Мы могли смело говорить друг с другом по сути тех проблем, с которыми сталкивались, нисколько не боясь, что кто-то из нас в результате этой беседы пострадает от властей. Этот уровень доверительных отношений был очень высок.

— Роль митрополита Владимира, точнее даже, его миссия в судьбе современного Православия на Украине — и вероятно, не только, потому что сложно разделять Православие по территории? Если бы иначе сложился раскол, уход части священников, если бы он, например, отказался от Киевской митрополичьей кафедры, или избрали не его — роль человека в истории? 

— Его роль трудно переоценить. Я хорошо помню все то, что происходило в 1992 году. Это была действительно некая катастрофа. Огромная опасность нависла над нашей Церковью — опасность не просто раскола, который уже был фактом, но расширения этого раскола. Мы хорошо помним, что раскол активно поддерживался тогда политической силой на Украине, и нужно было противопоставить этой опасности личность, которая была бы способна сплотить вокруг себя людей, которая бы пользовалась непререкаемым авторитетом, за которой пошли бы люди. И, кроме владыки Владимира, никого другого в нашей Церкви не было.

Во-первых, он сын Украины. Я бы сказал, он был очень интеллигентный украинец, прекрасно владевший украинским языком, который мог и писать, и говорить по-украински, причем на идеальном языке. При этом он был действительно верным служителем Церкви — единой Русской Православной Церкви. И когда был поставлен вопрос, кто же может в этих трудных условиях возглавить Украинскую Церковь, стать Киевским митрополитом, ни у кого не было и мысли, что им может быть кто-то, кроме митрополита Владимира. Он был избран, — как мы знаем, единогласно, а затем состоялось его триумфальное восшествие в Киев, когда его встречали тысячи людей, когда в знак солидарности с ним и в знак протеста против раскола ядро прихожан Князь-Владимирского собора в Киеве ушло к митрополиту Владимиру. Хор ушел, регент ушел, духовенство ушло — это был, конечно, сильный удар по раскольникам. Появилась личность, с которой очень трудно состязаться.

И если мы говорим о сильных сторонах характера владыки, то нужно добавить, что у него не было никакой показной силы. Он никогда не повышал голоса, никогда ни на кого не кричал, никогда не стучал кулаками, никогда не произносил злых слов, которые не подобает говорить священнослужителю, в его выступлениях никогда не было агрессии. Именно поэтому у него было очень много друзей, в том числе таких, что очень уважали и ценили его, но не принадлежали к нашей Церкви. Вот это опять-таки пастырский талант — говорить правду, никогда не идти на компромиссы, за которыми кроется предательство, и одновременно быть человеком убедительным и для одних, и для других. Вот таким был владыка Владимир.

— Вы говорили в словах своего соболезнования, что не было людей, которые бы его не уважали в любых лагерях, среди любых политических сил, и это без сомнения так. И еще один вопрос. 27 января 2009 года, Поместный Собор Русской Православной Церкви. Именно митрополит Владимир задает Вам вопрос о Вашем согласии вступить на Патриарший престол после Вашего избрания. Вы отвечаете согласием. Что Вы чувствовали по отношению к нему? Важно ли было для Вас, что именно этот человек задавал Вам этот вопрос, один из самых главных в Вашей жизни? И был ли разговор потом, после интронизации?

— Он задавал этот вопрос в соответствии с нормой литургического устава. Этот вопрос всегда задает первенствующий член Священного Синода Русской Православной Церкви, а по уставу нашей Церкви первенствующим членом является Киевский митрополит. Поэтому это была его богослужебная обязанность. Но мне было очень приятно, что этот вопрос задавал именно он — человек духовно мне близкий, которому я всегда очень симпатизировал и с которым были, как я уже сказал, очень добрые отношения.

Это был исторический момент, очень для меня трепетный, потому что в этом вопросе сфокусировалась вся предстоящая ответственность, которая ложится на Патриарха. Этот ведь не просто протокольный вопрос. Это некое обязательство, которое Патриарх принимает на себя. Он не отказывается от служения, значит, он принимает на себя крест со всеми вытекающими последствиями.

А вот нести крест Патриарх один не может. Ему должны в этом крестоношении помогать своими молитвами и епископат, и клир, и весь верующий народ. Так вот, владыка Владимир был одним из тех, может быть, даже в большей степени, чем кто-либо другой, кто помогал мне нести этот крест. Я был уверен: пока он у руля церковной власти на Украине, наша Церковь не подвергнется расколу и не будут предприняты никакие шаги, которые подорвали бы каноническое Православие на украинской земле. И я благодарю Бога, что моя уверенность и мое спокойствие в полной мере оправдались.

Владыка переступил порог земной жизни и вошел в вечность, не погрешив ни против архиерейской присяги, ни против своего призвания быть хранителем канонического Православия на Украине.

— Вы много общались с владыкой в разные Ваши приезды и до этого. Какие у него были взгляды и его мнение по поводу судьбы Украинской Православной Церкви?

— Еще раз хочу сказать, что он очень твердо стоял на канонической позиции, поэтому от него не следовало ждать никаких сюрпризов, никакой интриги, никакой неожиданности. Весь наш епископат ему доверял, и, как я уже сказал, мы не были посрамлены в своем доверии и в своих надеждах. Владыка придавал очень большое значение тому статусу, который сейчас имеет Украинская Православная Церковь. Это самоуправляемая Церковь с самой широкой автономией, с правами, практически приближающимися к автокефальным. Мы с ним много беседовали на эту тему и в 1992 году, и позже. Он говорил о том, что такой статус поможет и сохранить каноническое Православие, и укрепить веру православную в украинском народе.

Что греха таить: были и в епископате те, кто не хотел, чтобы Украинская Церковь обладала такими правами. Так вот, он был горячим сторонником предоставления этих прав Украинской Православной Церкви, и практически на каждом Архиерейском Соборе в той или иной форме свидетельствовал о важности всего того, что было совершено в 1992 году. Он считал это оптимальной формой и никогда не говорил, что в будущем нужно сделать как-то иначе. Он настаивал на том, что существующий статус дает Украинской Православной Церкви полную возможность осуществлять свое служение во благо украинского народа.

Думаю, все хорошо знают, что одновременно он был открыт к диалогу со всеми остальными. Очень по-человечески переживал факт раскола, постоянно молился о воссоединении украинского Православия, но не мыслил этого воссоединения вне канонических рамок и вне канонических границ.

Пресс-служба Патриарха Московского и всея Руси