Портал «Правмир» побеседовал с непосредственным очевидцем дней воссоединения Русской Православной Церкви Заграницей с Русской Православной Церковью Московского Патриархата протоиереем Андрей Филиппсом.
Протоиерей Андрей Филлипс
— Как ваш приход и вы встретили новость о Восстановлении единства?
— В нашем приходе мало кто имеет представление о жизни епархии в целом, еще меньше – о жизни всей Русской Православной Церкви. Люди видят только жизнь прихода. Правда, один из прихожан сокрушался, что епископы давно должны были восстановить каноническое единство, а другой высказал прямо противоположную точку зрения и заявил, что все произошло слишком быстро. Все остальные считают, что хотя само по себе восстановление единства – очень хорошо, но оно никак не отразится на их повседневной жизни. Прежде всего, потому что духовно мы всегда были едины. Между Церковью в России и Церковью за ее пределами никогда не было серьезного внутреннего раскола, было просто вынужденное разделение по внешним политическим причинам. Как только эти причины прекратили свое существование, прекратилось и разделение.
К нам годами ходили люди, принадлежавшие к Русской Православной церкви. Однажды в 2002 г. один молодой и неопытный епископ из России заявил нашей прихожанке, молодой женщине из Москвы, что она не должна сюда ходить, потому что мы РПЦЗ. Она не придала его словам никакого значения и продолжала приходить к нам в храм. Как и многим другим, ей нравилось ходить в наш приход, потому что он ничем не отличался от храмов в России за исключением двух вещей: в те времена мы не молились за Патриарха, но молились «за епископат Русской церкви» и на службе звучал не только церковно-славянский, но и другие языки, потому что наш приход многонационален. Эти отличия ее не особо беспокоили, наоборот, она предпочитала приходить на службу именно к нам, а не в приходы Русской Православной Церкви в Англии, потому что в то время во многих из них были очень сильны традиции обновленчества и многие православные из-за этого их бойкотировали.
С точки зрения наших прихожан, единственное, что изменилось в 2007 г., это то, что мы начали на службах молиться непосредственно за Патриарха, упоминая его по имени. А так для большинства людей все осталось по-прежнему. Всю важность единства люди начали понимать спустя какое-то время. Поэтому такое значение приобретают последние пять лет – за это время понимание происшедшего приобрело глубину.
— Как вы узнали о том, что единство будет восстановлено?
— Об этом знали все, потому что мы начали обсуждать этот вопрос после принятия резолюции Четвертого Всезарубежного Собора, прошедшего в Сан-Франциско годом ранее – в 2006 г. Я выступил с докладом на этом Соборе, и уже тогда всем было очевидно, как дальше будут развиваться события. Я искренне этому радовался, потому что такова была воля Церкви и Божья воля. Время пришло.
Фото Михаила Перекрестова
О чем, однако, мы сожалеем, так это о том, как мало было обсуждений этой темы до 2006 г. Например, в декабре 2003 г. часть духовенства РПЦЗ собралась на встречу в г. Наяк в США, где обсуждались возможности примирения. А мы узнали об этой встрече только постфактум! Зашли в интернет и прочитали, что, цитирую, «прошла встреча всего духовенства РПЦЗ». В нашем приходе о ней никто ничего не знал. Многие расстроились. Тогда некоторые стали думать, что за их спиной что-то затевается. Такой недостаток информации воспринимался, как недостаток любви, как своего рода неуважение. Я сожалею, что мы не готовились к примирению до 2006 г. Все случилось буквально за год. Должен сказать, что этот факт сыграл негативную роль и только усилил недовольство противников примирения. Все можно было сделать по-другому, если бы было больше информации, если бы люди знали, что происходит. В наш век интернета можно и нужно было лучше доносить информацию до людей.
— Каким вы запомнили тот день?
— Я был в Храме Христа Спасителя в день Восстановления единства и подписания Акта о каноническом общении. Я был одним из тех священников, кто в тот день исповедовал до и во время Божественной литургии. Нас было всего двое. Я до сих помню эти исповеди. Многие люди шли, думая, что я служу в Храме Христа Спасителя. Они исповедовались в том, как в прежней жизни гнали Церковь. Их раскаяние было очень искренним. Многие плакали. На самом деле, больше всего мне запомнились именно эти исповеди.
Кадры самой церемонии подписания Акта и всего остального я увидел только потом по телевизору. Хотя я присутствовал в соборе и причащался за Литургией, я пропустил великие события, которые совершались перед телекамерами, но я был очевидцем великих событий, свершавшихся в людских сердцах, если можно так сказать.
Исповеди в день воссоединения. Фото Михаила Перекрестова
— Что для вас значит это историческое примирение сегодня?
— Вся значимость примирения становится понятна только сегодня. Перед нами открывают такие перспективы, о которых мы и подумать не могли лет пять назад, не говоря уж о двадцати, тридцати или сорока годах, когда мы могли лишь мечтать о чем-то подобном. Только сейчас мы начинаем понимать, что мы участвовали в историческом событии, влияние которого распространяется далеко за пределы России и в том числе — на будущие поколения. Мы стали свидетелями и участниками живой истории.
Я думаю, что потребовалась кончина двух основных участников тех событий, Его Святейшества Патриарха Алексия II и Его Высокопреосвященства митрополита Лавра, чтобы люди осознали всю важность тех необыкновенных событий. Сейчас совершенно очевидно, что Патриарху-эмигранту и высланному Карпато-росскому митрополиту самим Провидением, самой судьбой уготована была эта роль. С тех пор многие считают, что однажды их обоих канонизируют как образчиков православного единства и что когда-нибудь будет воздвигнут храм в честь святого Алексия Московского и святого Лавра Нью-Йоркского. На все воля Божья.
Фото Владимира Ходакова
— Как сегодня складываются отношения между частями одной Церкви?
— Сейчас отношения в целом очень хорошие. Существуют некоторые трения, но они вызваны невежеством, они вызваны духом, не имеющим представления об истории. Этот дух ничего не знает ни о том, что происходило с Церковью в России, ни о том, что происходило с Церковью Заграницей. Единственное решение здесь – писать и публиковать популярные работы – не академические исследования, а общедоступные, простые и понятные статьи и приводить в них факты из истории двух частей Единой Церкви. Это сейчас жизненно необходимо, и пока остается не сделанным. С таким дремучим невежеством нужно бороться.
Что радует? То, что идет нормальная жизнь.
— Над чем еще предстоит работать, какие проблемы решать в церквях Отечественной и Зарубежной?
— Вы говорите о проблемах между Церковью Отечественной и Зарубежной. Такая терминология ведет к неправильному пониманию ситуации. Говорить «Церковь Отечественная и Церковь Зарубежная» — значит, совсем неправильно все понимать. Такие вещи можно услышать только в Москве, только в Москве проводят такое разделение. На Украине или в Эстонии мы, скорее всего, так не сказали бы. Позвольте, я поясню.
Во-первых, «Отечественная Церковь» — это не Церковь Российской Федерации. Это многонациональная Русская Церковь. Другими словами, она есть не только в Российской Федерации, но и в «ближнем зарубежье», на Украине, в Белоруссии, Молдове, Латвии, Казахстане и т.д. Это тоже Русь. Но Русская Церковь есть и в «дальнем зарубежье»: в Италии, Англии, Германии, Португалии, Канаде, США, Новой Зеландии, Аргентине и других странах на нашей территории. Для нас – это все тоже Русская Церковь. Вот почему мы говорим о Русской Церкви в Америке, Русской Церкви в Англии или в Австралии. Все они – часть той Церкви, которая интересует нас больше всего, потому что мы сами являемся ее частью. Мы в РПЦЗ, как и вы, принадлежим к «Отечественной Церкви», к Русской Церкви и никогда не принадлежали ни к какой другой.
Например, я помню, как приветствовали делегацию РПЦЗ бабушки, когда мы приехали сослужить в Троице-Сергиеву Лавру в мае 2007 г. Они говорили: «Как жалко, что вас раньше здесь с нами не было». И я им ответил: «Духовно мы всегда были здесь с вами». Так было, и так есть.
Тем не менее, между нами существует одна пока еще не решенная проблема. А именно: сейчас не имеет никакого смысла существование в «дальнем зарубежье» одновременно приходов РПЦЗ и приходов Московского Патриархата. Для меня очевидно, что Русская Православная Церковь за рубежом должна быть едина. Например, в Русской Православной Церкви Заграницей есть Архиепископ Берлинский и Германский и в Московском Патриархате тоже есть Архиепископ Берлинский и Германский. Это противоречит и логике, и канонам.
Я знаю, что в 1990-х, действительно, некоторые епископы РПЦЗ временно получали небольшие общины на канонической территории Патриархата, в основном, в России и на Украине. Даже для нас в РПЦЗ это казалось бессмысленным. Как можно быть «Заграницей» и в то же время – в России? После воссоединения в 2007 г. эти общины естественным образом перешли в юрисдикцию Патриархата. Но и по сей день в юрисдикции Патриархата остается множество приходов и общин вне России. Это не логично. Я не хочу сказать, что эту проблему, корни которой кроются в исторических перипетиях 20 века, можно быстро решить. Но я хочу сказать, что нам нужно думать над ее решением. Нам нужно собраться всем вместе, обсудить ее и начать работать над поиском решения.
Такая необходимость сотрудничества видна во всех сферах. Например, несколько дней назад я разговаривал по телефону с архиепископом местной московской епархии и узнал, что он хотел в октябре выпустить Служебник на английском. Он понятия не имел, что мы уже выпустили такой Служебник несколько месяцев назад. Нам очень не хватает обмена информацией. А когда информации достаточно, есть большая опасность недопонимания. РПЦЗ существует более 90 лет, в то время как большинство приходов Московского Патриархата появились сравнительно недавно. Часто выясняется, что мы уже пару поколений назад сделали то, что приходы Патриархата только-только собираются сделать. И там зачастую понятия не имеют, что работа давным-давно сделана. Конечно, большую проблему представляет то, что многие из духовенства РПЦ не говорят на иностранном языке. Если мы будем координировать наши действия, вместе у нас получится сделать гораздо больше. Мы не должны рассчитывать на то, что они там в приходах РПЦ следят за новостями на наших вебсайтах, а они не должны полагаться на то, что мы следим за новостями на их вебсайтах. Необходимо создавать каналы обмена информацией. Нам нужно создать некоторые опорные точки, создать посредников, через которые будет идти обмен информацией.
Фото Владимира Ходакова
— Улеглись ли сегодня те протестные настроения в приходах РПЦЗ, что были раньше?
— Думаю, этот вопрос сам по себе показывает глубину недопонимания. Он очень односторонний, он упускает из виду протестные группы, покинувшие Московский Патриархат и Русскую Православную Церковь – Русскую Церковь – как в недавние времена, так и в более отдаленном прошлом. Но, раз вы задали этот вопрос, давайте вначале я на него отвечу.
Если говорить о тех, кто ушел из РПЦЗ из-за примирения между двумя частями Церкви и организовал или присоединился к ряду сект, давайте посмотрим на них в процентном соотношении. За пределами Южной Америки от нас ушла очень, очень незначительная часть Церкви – меньше 1%. Давайте начнем с них.
Некоторые из них – таких очень мало – вернулись, и мы всегда им рады. Они согрели наши сердца радостью. Однако большинство их тех, кто нас покинул, скорее всего, уже не вернется – хотя мы по-прежнему будем их ждать и молиться об их возвращении. Почему, скорее всего, они не вернутся? Во-первых, некоторых уже нет в живых – большинство из тех, кто ушли, были в преклонном возрасте. Во-вторых, к сожалению, многие из них настроены довольно фанатично. Они не хотят принадлежать к Церкви, они не хотят слушать своих епископов, они хотят быть в сектах. В основном, это те немногие люди, которые и раньше за много лет до примирения создавали проблемы в РПЦЗ, не подчинялись епископам и здорово осложняли нашу жизнь. Нужно добавить, что большинство из тех, кто нас покинул, жили в странах, где нет своего епископа. Это очень наглядно иллюстрирует богословский догмат о том, что без епископа нет Церкви. Я считаю чудом, что наша Церковь вообще выжила в тех странах, где нет своего епископа.
В Южной Америке, где РПЦЗ потеряла в общей сложности, думаю, около десяти священников, своя особая проблема. Наша епархия в Южной Америке живет очень изолировано, она очень политизированная, маленькая и бедная. Еще важно понимать, что там много лет не было своего епископа, и поэтому важную роль играли личности конкретных священников. Это и стало рецептом своего рода «православного протестантизма». Когда большинство священников ушли из РПЦЗ (и проблема изоляции и недостаточного обмена информацией сыграла очень большую роль в их решении), люди вынуждены были тоже уйти, потому что у нас не оказалось других священников, чтобы заменить ими тех, кто ушел. Люди пошли за своими священниками, чтобы сохранить хоть какую-то церковную жизнь. Если бы мы смогли отправить в Южную Америку десять священников, смогли платить им зарплату и обеспечить их жильем, большинство людей вернулись бы к нам. Увы, реальность такова, что РПЦЗ слишком бедна, у нас просто не оказалось на это денег. Да и где бы мы нашли десять свободных священников, которые говорят на русском и испанском или португальском языках?
Однако вы в своем вопросе упускаете гораздо более важный момент – проблему тех, кто протестовал и покинул РПЦ за последние десятилетия. В России люди практически об этом не знают. Некоторые слышали о расколе в Сурожской епархии в 2006 г., когда около 300 человек покинули Сурожскую епархию Московского Патриархата в Великобритании, потому что хотели сохранить свое обновленческое наследие. Они отказались подчиняться канонам Русской Православной Церкви в России, которые в то время восстанавливались на Западе, так же, как ранее они отказались следовать аналогичным православным канонам, свято хранимым РПЦЗ. К сожалению, элементы обновленчества сурожского извода до сих пор встречаются в некоторых приходах Московского Патриархата в Западной Европе. И вот тут кроется реальная опасность сектантства и даже раскола, потому что идеология обновленчества всегда основывается на культе личности, на тех личностях, которые поставили себя выше соборности Церкви.
Однако, кроме описанных случаев, в чуть более отдаленном прошлом несколько больших групп вышли как из юрисдикции Московского Патриархата, так и из РПЦЗ и до сих пор не вернулись в лоно нашей общей Русской Православной Церкви, Русской Церкви.
Первая группа – это совсем небольшой Парижский экзархат в юрисдикции Константинопольского Патриархата, где нашли прибежище 300 раскольников из сурожской епархии. Парижский экзархат отделился от Русской Православной Церкви в 1931 г. В настоящее время там всего один епископ, а сама группа резко разделилась на тех, кто хотел бы вернуться в объединенную Русскую Православную Церковь, и на тех, кто против этого.
Вторая группа – это Православная Церковь в Америке, которая получила автокефалию от Московской Патриархии в 1970 г. во время холодной войны. Сегодня некоторая часть ПЦА хотела бы вернуться в лоно объединенной Русской Православной Церкви, в то время как другая ее часть против такого воссоединения. Ситуация довольно сложная, и решить ее могут только сами члены ПЦА.
Наконец, есть большие украинские группы, небольшая Карпато-русинская группа и совсем маленькая Белорусская. Все они находятся в Северной Америке. В большинстве своем они исторически принадлежали к Русской Православной Церкви, но так до сих пор и не восстановили единство с нами.
Во всех перечисленных случаях главной проблемой, безусловно, является политический национализм или филетизм, не важно, украинский, американский или любой другой, который пробрался в жизнь этих частей православной диаспоры. И здесь опять-таки только сами члены этих групп могут решить, что они хотят делать дальше, воссоединиться с Русской Церковью или остаться вне Ее.
Фото протоиерея Петра Перекрестова
— Какие сегодня остались вопросы, претензии, недоумения?
— Первый серьезный вопрос касается будущего русского православия за пределами России, как в рамках РПЦЗ, так и в епархиях и приходах Московского Патриархата. Мы надеемся, что в скором будущем состоится Архиерейский Собор тех епископов, чьи епархии находятся за пределами России. Они могли бы, к примеру, обсудить, как выстроить и организовать церковную жизнь за пределами России таким образом, чтобы у нас получалось вместе более результативно работать. Они могли бы подготовить совместное заявление и в нем озвучить наши общие ценности и цели, подтвердить нашу приверженность традициям русского православия, наше православное самосознание и общую «национальность» — русские православные — которая выше земных национальностей и языковых барьеров. Такая декларация была бы важна не только для верных чад Русского Православия, но и для всего внешнего мира. Нам нужно говорить о нашей единой церковной традиции и о нашей готовности сотрудничать как с другими православными, так и со всеми, кто проявляет добрую волю, вне православного мира. Мы живем не в гетто, мы живем рядом с другими людьми.
Помимо вопросов, подобных упомянутому выше, и еще экуменической проблемы, довольно болезненной и для нас в РПЦЗ, и для многих в Московском Патриархате, существует еще одна область, которая вызывает серьезные разногласия. Это человеческая психология и стереотипы. Например, в России некоторые видят в определенных представителях РПЦЗ лишь только наследников вымирающей аристократии и относятся к ним свысока. С другой стороны, в РПЦЗ есть те, кто из-за вынужденной изоляции в прошлом, не доверяют тем, кто живет в России.
В качестве другого примера можно привести ситуацию, когда у человека, крестившегося всего несколько лет назад в России, сознание еще находится в стадии новообращенного комсомольца, «пионера»: он хочет сам за все отвечать, и относится с пренебрежением к тому, через что прошла РПЦЗ за последние 90 лет, чтобы выжить. Это обижает членов зарубежной церкви. Многие просто не понимают, каким гонениям мы подвергались на протяжении десятилетий, да и сейчас еще далеко не все закончилось. По политическим соображениям все другие Поместные церкви, начиная с 70-х гг., официально нас бойкотировали. Одна лишь Сербская Церковь свободно с нами сослужила. С другой стороны, когда кто-то из РПЦЗ без уважения относится к представителям Русской Православной Церкви Московского Патриархата или сомневается в чистоте их мотивов – конечно, это тоже задевает их чувства. Недопонимание случается с обеих сторон.
Однако на эти психологические проблемы стоит смотреть с оптимизмом. Время их исцелит, мы постепенно научимся понимать и уважать друг друга. Основная проблема здесь, конечно же, — это невежество, пережиток идеологии прошлого с обеих сторон. Старый советский стереотип дворянской эмиграции, которая, как считалось, «жила в роскоши в Париже», разумеется, абсурден. Большинство эмигрантов, совсем не аристократов, жили в Париже, да и везде, в ужасной нищете. В свою очередь, представление эмигрантов о православном человеке в Советском Союзе, скомпрометированном связями с Советским режимом, не менее абсурдно. Жизнь православных русских была полна страданий, как в Советском Союзе, так и за его пределами. Новомученики и исповедники – вот основа нашего единства. Подобные недоразумения в человеческих взаимоотношениях довольно быстро уходят в прошлое в результате естественного хода истории.
— Есть ли разочарования или, наоборот, неожиданные успехи?
— Лично я не могу вспомнить ни одного разочарования или неожиданного успеха. Наверное, потому что еще до воссоединения я хорошо понимал текущую ситуацию. Я прожил последнюю четверть двадцатого века как убежденный православный и понимал, какая ментальность сложилась в различных частях разделенной тогда Русской Церкви. Однако за других я не могу сказать.
— Чувствуете ли вы связь с Церковью в Отечестве, как ее поддерживаете?
— Да, сейчас, когда рухнул старый атеистический режим, мы – те, кто составляет Зарубежную Русь – очень сильно почувствовали эту связь с Церковью «старой Руси». Мы всегда остро чувствовали, что принадлежим к русскому православному миру, вне зависимости от того, на каком языке мы говорим и в какой стране живем. Русское Православие для нас – это некая сверх-национальность. В наших бумажных паспортах может стоять: «немец», «француз», «англичанин», «швейцарец», «венесуэлец», «чилиец», «австралиец», «канадец», «американец», «индонезиец», «мексиканец» и т.д., но в наших духовных паспортах везде стоит одно единственное: «русский православный». Разумеется, в РПЦЗ у нас всегда было это само-осознание. Прежде всего, все мы русские православные, а уже потом – граждане той страны, паспорт которой лежит у нас в кармане. И это ощущение единства, связи многократно усилилось после Восстановления единства. Я знаю нескольких членов РПЦЗ, которым удалось получить российское гражданство. Я знаю многих других, кто хотел бы его получить, если бы процедура была для нас не такой сложной.
Сегодня мы хорошо знаем, что происходит в России и в других странах, составляющих Русь, отечество нашей веры. К сожалению, после падения Советского Союза мы совершенно отчетливо увидели, что на Западе определенные элементы хотели бы начать новую холодную войну. Раньше они говорили, что настроены против исключительно Советского Союза, но в реальности некоторые ненавидят именно Россию и Русскую Православную Церковь. А Советский Союз был лишь удобным оправданием для этой ненависти.
Сегодня эти элементы активно добиваются падения России и нашей Русской Православной Церкви, распространяя пропаганду против истинного Православия и против России. Русофобия вполне реальна среди Западных держав, завидующих России. Эти люди враждебно настроены и по отношению к нашей Церкви, потому что знают, что в Церкви – вечные, христианские ценности, в то время как их ценности – мирские, гуманистические, атеистические.
Наша задача – защищать Русскую Православную Церковь, христианскую традицию, самосознание и ценности. На Западе люди колоссально невежественны в отношении русского православия. Наша задача искоренять это невежество. Мы послы доброй воли Русской Православной Церкви. К сожалению, многие здесь не признают Православную Русь, царя-мученика Николая и возрождение православной культуры в России, но выбирают бездуховный запад, атеизм и мамону доллара и евро.
Это не вопрос политики, это вопрос защиты нашей общей православной системы ценностей. Самым горячим желанием РПЦЗ всегда являлось восстановление самодержавной православной Руси, Святой Руси. Чем теснее Российское государство отождествляет себя со святорусскими идеалами, тем сильнее радуются наши сердца. Чего нам совершенно не хотелось бы, так это падения России, которая сегодня возрождается. Разумеется, некоторым перфекционистам не терпится, они ждут немедленного и полного восстановления, но это невозможно. «Терпением вашим спасайте души ваши» (Лк, 21:19). А те, кто обладает терпением, они обладают и смирением. Мы не может требовать совершенства от других, только от себя. Восстановление Православной Руси требует времени, здесь нужен конструктивный и позитивный, но никак не придирчивый подход.
— Отдельно просим Вас рассказать о радостях и трудностях сегодняшней жизни Зарубежной Церкви!
— Сейчас у нас двойные трудности:
Во-первых, мы страдаем от западного атеизма, который проявляется, например, как мы видим, в запрете ношения христианских символов, в политкорректности, в пропаганде однополых браков на западе и тому подобных вещах. К сожалению, многие «полу-христиане» здесь также поддерживают эти мирские ценности. Проблема заключается в том, что большинство на Западе знают и видят только искаженное христианство и искаженную Церковь. Те, кто впервые здесь сталкивается с Православием, зачастую не знают, что это и есть истинное христианство. Мы часто слышим вопрос, особенно от протестантов: «А вы вообще христиане?» Если им сказать, что православие и есть подлинная форма христианства, они могут заметить: «А разве вы не меняли время?» Такова здесь степень невежества.
Западное невежество может принимать форму заносчивой иллюзорной духовности. Например, многие люди здесь говорят: «Я очень духовный человек, и поэтому я не христианин». Они хотят сказать, что они отрицают Воплощение Христа, и не считают, что долг Церкви — влиять на государство и проповедовать в армии и т.д. Подобный отрицающий Воплощение Запад просто напросто не признает Церковь как Тело Христово. Здесь, в большинстве своем, христианство редуцируется до личного увлечения, оно становится частью индивидуалистического и эгоистичного культа потребления. Таким людям уместнее было бы сказать: «Я совсем не духовный человек, и поэтому я не христианин». Проблема заключается в том, что их знания о христианстве ограничены искаженным и деформированным христианством.
Вторая сложность – это наша бедность. РПЦЗ бедна. Я помню, как в 1990-е гг. к нам обращались многие священники из России. Они хотели эмигрировать и присоединиться к нам. Первый вопрос, который мы им задавали: «На каких иностранных языках вы говорите?» Как правило, в ответ звучало: «Ни на каких». Дальше мы спрашивали: «Какая у вас есть мирская профессия?» Обычный ответ был: «Никакой нет». Как тогда сможет жить на Западе православный священник, если он не говорит на местном языке и не имеет мирской профессии?
У большинства священников РПЦЗ нет зарплаты – скорее наоборот священник дает деньги Церкви. Большинство священников РПЦЗ говорит на трех-четырех языках и где-то работает. Они могут быть офисными служащими, санитарами, инженерами, учителями, программистами и т.д. Сама идея служения в Церкви ради заработка или карьеры для нас чужда. Однако, из-за нехватки денег у нас не слишком хорошо развита инфраструктура. То, что возможно в странах, вроде России, Румынии или Греции, для нас крайне затруднительно. И в этом контексте я не могу не упомянуть проблему нехватки епископов, о которой мы говорили выше.
Но и радость у нас тоже двойная:
Во-первых, сейчас идет масштабное расширение РПЦЗ. Одна из наших задач – воцерковление эмигрировавших к нам православных. В результате у нас постоянно открываются новые приходы. Крещения и венчания случаются гораздо чаще, чем отпевания. И эта тенденция прямо противоположна тому, что происходило в 1970-х и 1980-х гг.
Во-вторых, наша задача или скорее миссия – привести в Церковь неправославных. Наша проповедь среди уцелевших в Западном мире островков христианства очень важна. Когда неправославный человек приходит к нам и находит в Церкви духовное пристанище – для нас это каждый раз большая радость. Здесь в нашей церкви они наконец обретают полную картину, куда ложатся их маленькие осколки, фрагменты христианства, выжившие на Западе и сохраненные ими. Наша православная традиция открывает для них дверь в Церковь.
В целом, я бы сказал, что, несмотря ни на что, это счастье и радость – жить именно сейчас. Перед нами встают огромные трудности, но при этом открываются огромные возможности. Нужно использовать это время, дополнительное время, которое Господь дал нам, отодвинув конец времен, чтобы привести к покаянию многих через евангельскую проповедь, ибо сказано: «И во всех народах прежде должно быть проповедано Евангелие» (Мк, 13:10)