Давайте подумаем вместе.
Символ
Нотр-Дам, во-первых, действительно не только собор, но и символ Парижа, центральный памятник архитектуры, поэтому внимание к нему намного больше, чем к любому другому собору и храму. Если бы у нас горел, не дай Бог, Собор Василия Блаженного, то внимания было бы не меньше. Нотр-Дам – это часть и символ той цивилизации, к которой мы все принадлежим – европейской христианской. Это не что-то такое локально французское – этот Собор часть и нашей цивилизации тоже. Каждый, кто был в Париже, скорее всего был или в Соборе, или рядом с ним, поэтому и личного переживания здесь намного больше, чем о разрушенных памятниках архитектуры Востока, которые в основном все видели только на открытках.
Разумеется, пожар такого масштаба во французском храме вообще вещь очень редкая. Европа строилась из камня, поэтому там живы не только большинство соборов прошлых веков, но и огромное количество каменных домов. Во Франции тоже происходит немало пожаров в храмах, о которых никто не знает и не следит в прямом эфире (недавно был пожар в храме Сен-Сюльпис, например), просто потому что в таком храме пожар обычно довольно локален – скажем, может сгореть деревянная дверь. В России же в истории почти каждого каменного храма обязательно есть страница про то, что сначала храм был деревянный, потом сгорел, и на его месте воздвигли вот этот каменный собор.
Живой собор
Нотр-Дам — это именно храм, и это действующий (!) храм с довольно активной богослужебной жизнью. Вы вот много раз были на службах в Соборе Василия Блаженного? А на службах в храмах Московского Кремля? Я была пару раз по очень редкому приглашению, была большая удача попасть туда прямо на службу. Наши памятники-храмы часто вообще не действующие — так и стоят перед глазами храмы Суздаля, стены покрыты мхом, внутри холод запустения, и советского типажа смотрительница на стульчике. Селфи в алтаре — да сколько угодно. Очень многие наши храмы давно уже просто музеи, там не молятся, там нет живой церковной жизни. Странно приходить к такому вот храму и стоять там на коленях, и молиться о его спасении…
В одном из суздальских храмов. Фото Анатолия Данилова
А вот в Соборе Парижской Богоматери я была на службе. Я была там с паломничеством к Терновому венцу Спасителя, и в эту ризницу нас, православных, пустили, и какой-то там епископ нам все показал и разрешил все сфотографировать, и мы прикладывались к венцу, хотя вообще у католиков, кажется, не в традиции целовать святыни.
При всем антиклерикализме Европы (напомню, примерно 20-30% регулярно посещают мессы в Европе, в отличие от 5-8% максимум в России) на всех фотографиях пожара – сотни людей, молящихся о спасении собора, и это все молодые люди и молодые лица. И на коленях стояли, и песнопения пели, и «Отче наш» читали. Да, там были и профессиональные певчие, а были и те, кто знал не очень, сбивался и в ноты не попадал, но на коленях стоял и переживал. Почему-то мне тут сразу вспоминается заголовок про найденного петуха с «мощами Христа» — ну, ошиблись журналисты, но многие ли наши соотечественники вообще заметили ошибку? Пишут, что очень многие не поняли, в чем комизм.
Французы и наши храмы
«Как будто французы наши сгоревшие храмы оплакивали». Знаете, французы не только оплакивали. Есть «Реставрос», есть «Общее дело», например, и немало других добровольческих организаций, которые восстанавливают год за годом уже много лет храмы Севера. Храмы заброшенные, которые не восстанавливает никто. Так вот, там в целом людей довольно мало, но среди этих немногочисленных добровольцев есть и французы, и немцы, и американцы — и кого только нет. Их немного, но русских там тоже немного. На днях владыка Феоктист (Игумнов) написал горькие слова о том, что судьба переславской церкви митрополита Петра, которая скоро может быть утрачена, волнует почему-то только француженку Флоранс Гийон и нескольких ее сподвижников. Флоранс давно живет в России и не может понять, почему же все так отмахиваются от ее отчаянных попыток обратить внимание на судьбу этой церкви.
А мы?
И наконец хочется спросить, где же были те, кто недоволен тем, сколько в СМИ писали про Нотр-Дам и как быстро собрали на восстановление денег. Французы закрыли с лихвой все счета на ремонт за сутки. Сами, без чьей-то помощи.
А вот вы знаете, как читаются материалы про наши разрушенные храмы? Сколько кликов и перепостов на них обычно бывает? А знаете, как собираются в том же интернете деньги на восстановление храмов? Расскажу вам, читаются материалы ОЧЕНЬ плохо и собираются деньги вообще никак. Раз в пару недель к нам приходит священник, которому поручили восстанавливать заброшенный храм, мол, говорит, может быть, вы мне поможете немного денег собрать? А мы честно должны сказать, что сбор будет примерно нулевой, что в интернете почти никто не жертвует на восстановление храмов. И это мы все с вами, все те, кто писал, что «лучше бы про Кондопогу вспомнили», мы тоже мало что читаем про эти храмы и вообще не готовы участвовать в сборах на их восстановление. Не все. Но абсолютное большинство. И поэтому в СМИ про наши храмы ничего и нет, потому что большинство СМИ пишет про то, что читается (например, известно, что новость про «перекрыли движение на серой ветке» принесет вам огромное количество трафика) и на что кликают.
Опасно находиться во власти стереотипов. Вот и еще один стереотип — бездуховная Европа, священники сбегут первые, как только что-то плохое произойдет (как обещала одна писательница). Нет, священник вошел во время пожара вместе с пожарными и вынес святыни. Рискуя жизнью. Когда случается горе, вспоминать: «Что ж я-то буду о нем переживать, он-то обо мне так ли переживал?» — это путь в никуда, это не христианский путь. Смысл есть только в другой позиции: «Смотрите, как быстро собрали денег на восстановление Собора в Париже, давайте соберем теперь и вот на эту северную церковь, ее тоже можно еще восстановить!» Не устоит то, что строится на обиде, ревности и озлоблении, будет жить только то, что стоит на добром основании.
Фото: Юлия Шевчук
И в завершение хочу процитировать замечательно точные слова протоиерея Дионисия Поздняева (много лет служащего в Гонконге):
«Послеживая за комментариями и размышлениями о трагедии Нотр-Дам, среди прочего, что вызывает тревогу и печаль, отмечу и досадную готовность многих идти в русле навязываемого России неестественного тренда на локализацию. Говорят: «Слишком громко скорбят о Париже, когда у нас столько разорения в храмах». Или: «Да как можно собирать деньги на Нотр-Дам, если у нас в руинах сотни церквей!» Чем больше людей в России займет такую позицию, тем быстрее роль России сожмется до пределов державы регионального уровня. Досадно, что многие из мирян и духовенства бездумно подхватывают эти реплики. В них звучат отголоски навязываемого Церкви статуса изолированной, ограниченной пределами одной страны и одного народа Церкви — я бы ее назвал условно «Церковью РФ». Поддерживающие этот тренд (осознанно или бездумно) работают на переформатирование русской цивилизации.
Небрежение к собственным памятникам работает в том же направлении — в сторону одичания и варварства».