Как-то зябко. Что ж так зябко-то, а?.. Миссия, катехизация, воцерковление, насаждение разумного-доброго-вечного квадратно-гнездовым методом (если кто еще помнит, что это такое) – все это, замечательно, кто ж спорит… Чё ж так зябко-то, братцы-сестрицы, а?!
Ах… да, как же я мог забыть: зябко, потому что мир во зле лежит, а князь мира сего – диавол – познается по холоду; мирские мы – вот и холодно нам, зябко, что сидим в тени смертной, не выходим к лучам Солнца Правды. Не духовные мы – душевные, вот и зябнем…
Когда-то в детстве я прочитал в одной фантастической книжке, что человек, прежде чем окончательно насмерть замерзнуть, чувствует тепло. Оно понятно: холод ощущаешь в сравнении, а когда охлаждаешься сам, то конфликта между тобой и внешним миром уже нет. Мало-помалу ты все больше соответствуешь ему. Его холод становится твоим.
Тебе тепло. Не потому, что ты согрелся. Наоборот: потому что ты утратил свое естественное тепло. Тебе не холодно на холоде, потому что «холодно-горячо» – это ощущения несоответствия твоей собственной температуре, а «тепло» – ощущение соответствия. «Горячо-тепло-холодно» – это ничего не говорит о температуре. Температура меряется в градусах. Это говорит лишь о разнице: есть ли она, и если да, то в какую сторону.
В чем измерить температуру нашей души? В каких единицах?
«Изблюю тебя из уст Моих!» – предостерегает Господь того, кто «тепл», а не «горяч» или хотя бы «холоден» (Откр. 3; 15 – 16). Так называемая «теплохладность» – состояние души, пытающейся совместить религиозность с мирским устроением, духовные амбиции с жизнью «по плоти», т.е. по духу мира сего.
В итоге – одно лицемерие, виртуозно имитирующее ревность по Богу, утешающее себя внешним «истовым» исполнением обрядово-уставных и канонических предписаний. Эта теплота – результат понижения «духовного градуса» до минимума, до максимального соответствия «градусу тьмы внешней». «Теплохладный» не отпадает от источника тепла лишь для подпитки самообольщения, что пребывает с Богом. Однако вот, Христос отрезвляет, лишает нас почвы для самообольщения: «Изблюю!» – говорит.
«Тепло ль тебе, девица?» Если тепло, то подумай: почему? Потому ли, что в тебе – здоровый жар, который перекрывает любую наружную стужу, или, наоборот, потому, что ты на грани: еще не труп, но и жизни в тебе уже нет? Чувство холода неприятно, однако, спасительно: оно побуждает согреваться.
То же в духовной жизни: зябнешь? – хорошего мало. Значит, нет в тебе того огня веры, который согревает в любых условиях. В то же время, раз тебе зябко, значит, внутренний жар в твоей душе, хотя и слабоват, но еще есть. Ты еще не настолько охладился, т.е. не успокоился в своем внутреннем отступничестве, не утратил стремление любить. Богом вложенное… Хотя и сбившееся, и норовящее переключиться на второстепенное, пустое, а то и вовсе недостойное, но все еще не отмороженное стремление любить.
Господь дает почувствовать холод бездуховного пространства, Он же предоставляет возможности припасть к Источнику любви, привлекая человека к Себе.
Теми или иными промыслительными путями зябнущий человек улавливает «позывные»: кто сердцем встрепенется, по-новому прочитав с детства знакомую книгу; кто-то случайно услышит евангельский отрывок в фильме, не претендующем ни на малейшую религиозность; кто-то, будучи либерально настроен, услышит высказывание Президента России о князьях Борисе и Глебе, и из духа противоречия по привычке возмутится, а по другой привычке – докапываться до сути – изучит вопрос, вникнет в мотивы страстотерпцев и в сущность самого подвига страстотерпчества; кто-то… и т.д.
И вот приходит человек к вере, крестится (если не был крещен в младенчестве), начинает воцерковляться… и обнаруживает, спустя некоторое время, что ему снова зябко!
Можно, конечно, пуститься в пространные и во многом небезосновательные рассуждения, что, если человеку верующему одиноко, если он унывает от нехватки внимания к своей персоне, то это всё от маловерия, малодушия и «пупизма» (синдром ложной самоидентификации в качестве пупа земли). Только теплее человеку от этих рассуждений не станет, и вызывающий зябкость фактор, оставаясь в тени, продолжит и дальше играть на немощах.
Да не будут мои слова истолкованы превратно, только тупое, упрямое нежелание видеть, кроме духовных (базовых) причин того или иного явления или состояния души, еще и причины, как бы так сказать, естественные (аксиологические, этические, психологические, физиологические, социальные, экономические и т.п.) – вовсе не является «духовным пониманием», ибо духовное видение характеризуется целомудрием в полном смысле, т.е. целостным мышлением, цельным видением реальности во всем ее многообразии, деталях и, что крайне важно, во всей иерархии ценностей.
Ну, а поскольку мы настолько бесповоротно духовные, что нимбы нам жмут черепа, по коей причине в сознании нашем не отражается преходящий аспект реальности, то нелишне бывает послушать «внешних», которым только этот аспект и доступен. Не такое уж и бессмысленное занятие, скажу я вам…
Один из таких «внешних» мудрецов (убежденный атеист, глубоко симпатизировавший христианству в адекватных проявлениях – во Христе и святых Его) – выдающийся психолог Эрих Фромм.
В своей книге «Иметь или быть?», обличая самоубийственную для нашей цивилизации аморальность жизненного принципа потребительства и отступничество христианской цивилизации от своих духовно-нравственных основ, он, в частности, высказывает мнение, что одна из причин, по которой общество открыто не отказывается от Христа – в том, что «люди, твердо верующие в Христа как в величайшего из возлюбивших бога и пожертвовавшего собой, могут обратить свою веру в отчужденное убеждение, что за них любит Иисус (выделено мной – И.П.)
И тогда сам Иисус становится идолом, а вера в него начинает заменять каждому человеку акт любви. Все выражается в простой, до конца не осознанной формуле: „Христос любит за нас; мы можем и дальше следовать образцу древнегреческого героя и все же будем спасены, потому что такая отчужденная „вера“ в Христа заменяет подражание Христу“».
Я не предлагаю возводить Фромма на пьедестал и провозглашать его экклезиологом Honoris Causa (у него хватает неизбежных, в силу его, хотя бы и цивилизованного, и толерантного, но все же непрошибаемого атеизма, совершенно абсурдных высказываний в области понимания Священного Писания и о сущности религиозной жизни), но иногда, в самом деле, «со стороны виднее».
Каждому «воцерковленному» христианину знаком этот соблазн: «смиренно» уклониться от оказания любви, когда это связано с беспокойством, затратами, обязательствами, опасностью, искушениями… и считать себя при этом правым, считать, что поступил, как подобает верующему человеку: ибо, кто мы, чтобы дерзать вторгаться в судьбы Божии? Откуда мы знаем, что для человека лучше? А ну как мы его по своей душевной безблагодатной любви лишим венца мученического? Может, он терпением своих скорбей спасается…
Да, в конце-то концов, мы что – неверующие какие?! Аль не верим, что Господь силен чудесным образом подать Свою помощь страждущему? Тогда чего ж мы всё тщимся вмешаться в происходящее вокруг нас, вместо того, чтобы просто с верой молиться, а там, как Бог даст?.. Или мы не верим во всемогущество и любовь Божию?
О своей душе надо заботиться, а то ведь и мир внутренний так недолго потерять, вникая в чужие скорби, да и о благополучии своем земном тоже кому как не нам заботиться, а о ближнем Господь позаботится. Мы немощные, всех не объять, а Он – Всеблагий, Его на всех хватит.
А ведь мы – люди в Писаниях да Отцах начитанные: в обоснование своего бессердечия или малодушия надергаем такую массу цитат, наплетем такие венки из них, такие гирлянды развесим… и самим приятно, и собеседника стушуем. Кто ж посмеет супротив Божиего да святоотеческого слова что-либо возразить?
Собеседник наш стушуется, потому как и авторитетность цитат велика, да и правильные они сами по себе все, ну, а то, что они хоть и правильные, да не к месту – это специалистом надо быть, чтобы разобраться. Мы успокоили свою совесть, усыпили. Нам – тепло. А собеседнику – зябко. От нас зябко, от нашей «спокойной», нечистой, задубевшей совести. Зябко ему из-за удаленности нашей от Христовой любви, из-за нашей чрезмерной «термической адаптивности» к «окружающей среде».
Нам тепло, но не из-за приближенности ко Христу, как мы воображаем, а именно вследствие отдаления от Него и адаптации, даже ассимиляции миру сему. Наше чувство тепла – это свидетельство мнимого баланса между Христом и Велиаром, мнимого, потому что его не может быть по определению. Это тепло – результат победы над собой: над своей живой верой, над трепетным желанием гореть духом любви…
Мы победили, мы стабильны, мы опытны и без иллюзий. Мы верим во Христа и вверяем Его попечению самих себя, друг друга и весь мир. Пусть Он любит за нас, т.е. вместо нас: ведь нам, грешным, никогда не достичь любви – этой вершины добродетелей, нечего даже и думать, а то как бы в прелесть не впасть!
Зябко становится от такого «благоразумия». И каждый решает проблему «сугрева» по-своему: кто-то осознает, что не стоит «надеяться на князи и на сыны человеческия» (в которых не только спасения нет, но уже слава Богу, если хотя бы соблазн от них не исходит), и начинает учиться исполнять главную двуединую заповедь о триединой любви; кто-то подстраивается под бытующие среди «православного люда» стереотипы, снижая «духовный градус» до гарантирующего внутренний комфорт сомнительного баланса; а кто-то, не желая снижать градус и в то же время не имеющий сил в одиночку (хотя, конечно, одиночество это кажущееся) вспахивать свою душу, начинает искать тепла любви вне Церкви.
И находит. Причем находит не просто в приятной компании, а в религиозном обществе, которое еще слишком молодо, чтобы догадаться о массе возможностей «перевести стрелки любви» на Христа.
Человеку становится тепло. За это тепло он благодарен не только людям, которых он встретил, но в первую очередь Христу, Который научил их любить и даровал им эту способность. И попробуйте такому человеку, только здесь опытно узнавшему, что жизнь по заповедям – это реально, теперь доказать, что он попал в секту, что истинная вера – в Православии, от которого он отпал, а здесь нет благодати, нет спасения, но ад и погибель, ад и погибель, ад и погибель…
Читайте также:
Западня, или О духовной сухости
Архиепископ Иоанн Белгородский: Чтобы вернуть веру — помоги ближнему!