Елена Кучеренко
«Семки есть?»
Недалеко от дома, который мы снимаем в Ейске, поселились какие-то гопники. Лексика — еще та, вид — тоже. Как будто только из подворотни: «Семки есть? А если найду?»
И песни блатные вечерами орут под гитару — спать приличным людям не дают. Но претензий предъявить нельзя — орут до 23:00. Просто у нас режим разный. Для них это — белый день, а для меня — глубокая ночь.
Я из-за них даже белье боюсь на улице на веревках вешать. А вдруг подрежут? Они же гопники…
Сегодня в обед — стук в ворота. Голову высовываю — гопнички.
«Ну, сейчас точно про семки спросят, — думаю. — А потом в углу зажмут. Хорошо хоть карманов у меня с деньгами нет. Я в шортах. Обломись, шпана!»
— Точно вы! Мы вас запомнили! — Говорят.
«Не, все же зажмут», — пронеслось в голове.
— Это ваше?
И кошелек протягивают. Я только наличные сняла в Сбербанке. И права мои с фото. По ним и узнали.
Взяла я трясущимися руками кошелек.
— Ребятки, спасибо вам. Может, чайку?
— Не, у нас делишки.
И пошли вразвалочку восвояси.
Мерзкий, циничный прораб
Одна прихожанка нашего московского храма рассказала маленькую историю.
Она — фармацевт. Какое-то время назад в их аптеке делали ремонт. Работала бригада. И прораб был — хуже не придумаешь. Пошляк жуткий. Все шутки и разговоры ниже пояса. И матершинник такой, что если из его речи всю нецензурщину убрать, одни предлоги останутся.
— Боялась лишний раз мимо него пройти, чтобы не услышать что-нибудь, — признавалась женщина.
Пытались прорабу аккуратно намекнуть, чтобы поприличнее себя вел, он только отмахивался.
— Какой же мерзкий, циничный тип, — думали о нем в аптеке. — Ничего святого…
Однажды пришла к ним бабушка — палочку покупать. Маленькая, старенькая, сгорбленная вся.
— Попросила самую дешевую, простенькую, — рассказывала наша прихожанка. — И на ту денег не хватало. Начала она плакать. Перебирает свои копеечки, и слезы капают… А прораб тот увидел, подскочил: «Мать! Ты чего раскисла?!? А ну отставить!» И купил ей палочку. Самую дорогую! Как она плакала потом! От радости!
Фифа с прической
А однажды я увидела на нашем подворье фифу. «Иначе не назовешь», — подумала я тогда про себя. Все при ней. По последней дорогой моде одета, с прической, маникюром. Лицо — как будто только из салона красоты. Журнальная красотка. Блондинка, в добавок ко всему.
И машина… Дорогущий белый джип. Ну, насколько я в машинах разбираюсь. А разбираюсь я в них, положа руку на сердце, так себе. На днях буквально я с удивлением открыла для себя, что латинская буква «L» сзади на машинах — это не «Лада», а «Лексус».
Но та машина реально была крутая. Мы с храмовыми тетушками стояли, смотрели и ехидно перешептывались:
— Глянь-глянь… Освящать, небось, приехала. От сглаза и аварии…
Но девушка не собиралась ничего освящать. Оказалось, что приехала она в наш Николин уголок за вещами для далеких и нищих деревень, которые она какое-то время посещала — покупала продукты, игрушки детям, вещи вот искала.
И много лет потом была она у нас волонтером. Возила на своем белом джипе огромные мешки по бездорожью в села.
Я как-то рассказывала историю, как в одной Богом забытой деревне девушка отказалась от аборта, после того, как ей из нашего Николиного уголка кучу всего привезли. Так это той фифы заслуга… Господи! Прости Ты меня за это слово противное! И ты, Юлечка, прости! Это она ее нашла — беременную ту.
А еще Маше моей кучу всего понадарила после ее рождения. Добрая, прекрасная душа.
«Я думал, у тебя пальцы только в троеперстие складываются!»
А иногда — платки, юбки в пол, молитвослов в руках, все православные дела. Благочестивые речи на церковнославянском… Но стоит эту оболочку ковырнуть — под ней такое! Мама дорогая! Это я о себе…
Несколько лет назад это было. Шла я с маленькими еще детьми на литургию. Недалеко от нашего храма — дорога и пешеходный переход. Ну и шагаю я по нему с коляской, дочками и своими благочестивыми мыслями. По сторонам не смотрю — переход же. Ну и Ангел-Хранитель, само собой, рядом. Я же — христианка.
И тут нас чуть не сбивает на своей машине какая-то мадам.
Мало того, что чуть не переехала, так еще и остановилась, высунулась из окна и обругала, как предпоследний сантехник. «Предпоследний», потому что, как последний я ей рассказала все, что о ней думала.
— Девочки, ушки закройте!
И пошла шпарить «по-французски».
Еще руками показала, все что, не надо. Хорошо хоть, дети не видели.
Прихожу в храм, самой от себя тошно. Одному православному другу рассказываю:
— Так и так, показала тетке всякое безобразие.
Он в шоке:
— Я думал, у тебя пальцы давно только в троеперстие складываются, чтобы креститься.
Я тоже так думала. А вот поди ж ты… Прорвалась натура.
Сходила на исповедь, покаялась. Подхожу ко Причастию. Ручки скрестила. Все, как положено. И прямо у Чаши, лицом к лицу, сталкиваюсь с той тетей, которая нас чуть не сбила. У той тоже, личико ангельское и ручки крестообразные.
Узнали друг друга, покраснели. Глазки опустили, прощения друг у друга попросили, все чин — чинарем. Мы же благочестивые прихожанки. Тьфу! Позорище!