«А волны идут от винта за кормой»
Завершается подъем затонувшего на Волге под Казанью круизного судна «Булгария». Катастрофа, унесшая жизни более сотни людей, не была плодом чьего-то злого умысла – просто в одной точке пространства и времени сошлись сразу полтора десятка русских «авось», и эффект этого совпадения оказался разрушительным. Это, безусловно, трагедия, но она совершенно естественна для тех отношений «человек – машина», которые сложились за два века в России. Чтобы понять, что это за отношения – достаточно вспомнить хотя бы некоторые фольклорные песни.
© Фото Андрей Кузьмичев
— Мы, конечно, все видели, что судно в плохом состоянии, — рассказал автору статьи матрос Марсель Колосов, один из спасшихся с «Булгарии» 79 человек. Он по-мальчишески худ, и только это помогло ему выбраться из кубрика: иллюминатор не пропустил бы крепкого взрослого мужика. Боцман, который был на момент крушения внутри судна, выбраться не смог – именно из-за этого, уверен Марсель.
Члены команды видели, что старенький дизель-электроход неисправен – и вышли на нем, причем не только из Казани в хорошую погоду, но и обратно из Болгар в дождь и порывистый ветер.
Иллюминаторы машинного отделения были открыты – об этом также рассказали уцелевшие члены команды. «Всегда открываем, закрыть не получается – там душегубка», — это снова Марсель Колосов.
© Пресс-служба МЧС РФ
И в роковой момент, когда неожиданно засбоил единственный оставшийся на ходу дизель, когда ударило током беднягу-моториста, пытавшегося задраить иллюминаторы, когда налетевшая внезапно полутораметровая волна и порыв ветра накренили «Булгарию» на правый борт так, что он черпнул воды и за две минуты ушел на дно – в этот час в сверкании молний и под ураганным градом как будто сама Судьба при помощи «обстоятельств непреодолимой силы» утянула несчастное судно в волжскую пучину. Российские страховщики называют такое «форс-мажором», английские более прямолинейны – у них это именуется Acts of God (деяния Бога — прим. ред.).
Это история из тех, про которые в наше время снимают кассовые фильмы, а раньше – сочиняли песни. Только на русском языке существовали как минимум несколько десятков таких песенных текстов – о трагическом стечении обстоятельств, о бесстрашных профессионалах, выходящих один на один с усталостью техники, жадностью хозяев, иногда предательством товарищей. И о легкомыслии, о тщеславии и похвальбе, которые и губят капитанов, шоферов и машинистов в подобных сюжетах.
«Все регуляторы открою, рычаг сильнее оттяну»
Первая причина, которая, по логике сюжетов народных песен, может привести к трагедии – беспечность того, кто управляет машиной. То есть «капитанский авось». Песни о пропавшем рыбацком сейнере или китобойной шхуне, погибшем по причине «перехлестнувшего через край» азарта командира, писались в более или менее современной стихотворной форме еще в XVIII веке – правда, тогда еще не на русском языке. Больше всего таких «новых рыбацких баллад» писалось и пелось в Британии и Ирландии, где их знают и сейчас (как и в России, такие композиции имеют статус «старинных песен» и исполняются фолк-коллективами).
© РИА Новости, Егор Алеев
Один из примеров такой песни — “Greenland Whale Fisheries”, написанная в 1850-х годах; в ней непосредственно перед драматической картиной крушения лодки с пятью матросами упоминается капитан, который в страшный шторм послал людей на смертельный риск из-за охотничьего азарта. В этом тексте, отметим, функция легкомысленного капитана судна совмещена еще и с функцией алчного судовладельца, которые во многих других текстах разведены. После того, как китобойная лодка перевернулась, капитан куда больше сожалеет о непойманном ките, чем о потерянных пяти матросах.
В России – увы, у речников такого фольклора почти не сложилось, как и у моряков – почти все образцы таких текстов относятся к железной дороге, шахтам и автомобилям. Дорога – чуть менее опасная, но не менее коварная стихия, чем вода, будь то рельсовый путь или шоссе. Приведем два более чем известных текста, в которых причиной трагедии становится именно чересчур азартный «капитан» транспортного средства:
Машинист
Вот мчится поезд по уклону
Густой сибирскою тайгой,
А машинисту молодому
Кричит кондуктор тормозной:
— Ой, тише, тише, ради бога,
Свалиться можем под откос!
Здесь неисправная дорога,
Костей своих не соберешь!
Но машинист на эти речи
Махнул по воздуху рукой –
Он паровоз свой разгоняет
Под стук колес сильней, сильней.
— Эх, я на этом перегоне
Свою машину разгоню,
Все регуляторы открою,
Рычаг сильнее оттяну!
Но вдруг вагоны затрещали,
Валился поезд под откос.
Трупы ужасные лежали,
Едва похожи на людей.
К земле придавлен паровозом,
Лежал механик молодой,
Он с переломанной ногою
И весь ошпарен кипятком.
Ему хотелось в эту ночку,
Хотелось дома побывать,
Поцеловать малютку дочку,
Жену к груди своей прижать.
Судьба несчастная такая
Для машиниста суждена.
Прощай, железная дорога,
Прощайте, дочка и жена!
АМО
(сл. М. Михеева)
Расскажу про тот край, где бывал я,
Где дороги заносят снега.
Там алтайские ветры бушуют
И шоферская жизнь нелегка.
Есть по Чуйскому тракту дорога,
Много ездило там шоферов.
Но один был отчаянный шофер,
Звали Колька его Снегирев.
Он машину трехтонную АМО,
Как родную сестренку, любил.
Чуйский тракт до монгольской границы
Он на АМО своей изучил.
А на форде работала Рая,
И так часто над Чуей-рекой
Форд зеленый и Колина АМО
Друг за другом неслися стрелой.
Как-то раз Колька Рае признался,
Ну а Рая сурова была.
Посмотрела на Кольку с улыбкой
И по форду рукой провела.
А потом Рая Коле сказала:
— Знаешь, Коля, что думаю я,
Если АМО форда перегонит,
Значит, Раечка будет твоя.
Из далекой поездки из Бийска
Возвращался наш Колька домой.
Форд зеленый с смеющейся Раей
Мимо Кольки промчался стрелой.
Вздрогнул Колька, и сердце заныло,
Вспомнил Колька ее уговор.
И рванулась тут быстро машина,
И запел свою песню мотор.
Ни ухабов, ни пыльной дороги –
Колька тут ничего не видал.
Шаг за шагом все ближе и ближе
Грузный АМО форда догонял.
На изгибе сровнялись машины,
Колька Раю в лицо увидал.
Увидал он и крикнул ей: — Рая!
И забыл на минуту штурвал.
Тут машина трехтонная АМО
Вбок рванулась, с обрыва сошла.
И в волнах серебристого Чуя
Коля жизнь за девчонку отдал.
И, бывало, теперь уж не мчится
Форд зеленый над Чуей-рекой.
Он здесь едет как будто усталый,
И штурвал задрожит под рукой.
И на память лихому шоферу,
Что боязни и страха не знал,
На могилу положили фару
И от АМО разбитый штурвал.
В обоих случаях веселый молодой человек, лихой и бесшабашный, в порыве азарта забывает об осторожности и уж тем более о принятых нормах безопасности – и красиво гибнет. Характерно, что и безымянный машинист, и шофер АМО Колька Снегирев не помнят, что у них за спиной груз и, возможно, пассажиры (как минимум пострадал тот самый «тормозной кондуктор», что пытался отговорить машиниста от безумной гонки). Более того – об этом не помнит и сама песня. Машинист и шофер воспринимаются как героические одиночки, а об ответственности за вверенные им общественные транспортные средства, людей и груз никто не говорит ни до, ни после трагедии.
Вторая основная причина «техногенных трагедий», если верить фольклору – нещадная эксплуатация людей и машин жадными владельцами и вообще «начальством». Именно из-за этого гибнет кочегар в знаменитой песне «Раскинулось море широко»: почувствовав себя плохо, он говорит об этом товарищу, но слышит от машиниста: «Ты вахты, не кончив, не смеешь бросать, механик тобой недоволен!» — ровно такой же случай мог быть и на несчастной «Булгарии». Несколько строф, которые редко вспоминают при исполнении этой песни, рисуют очень похожую на погибшее 10 июля судно картину:
Товарищ ушел, он лопату схватил
Собравши последние силы,
Дверь топки привычным толчком отворил
И пламя его озарило —
Лицо его, плечи, открытую грудь
И пот, с них катившийся градом.
О если бы мог кто туда заглянуть,
Назвал кочегарку бы адом.
Котлы паровые зловеще гудят,
От силы паров содрогаясь,
Как тысячи змей пары те шипят
Из трубки и где провиваясь.
Нет ветра сегодня, нет мочи стоять,
Согрелась вода, душно жарко,
Термометр поднялся аж на 45,
Без воздуха вся кочегарка…
Кстати, «45», которые в песне столетней давности считались страшной цифрой, легко перекрываются температурами в машинном отделении любого нынешнего волжского теплохода, не исключая и подобные «Булгарии». Там, если верить уцелевшим матросам, доходило и до 50 градусов по Цельсию…
Еще более показательная песня на эту тему – американская, она посвящена железнодорожной катастрофе, произошедшей в американском городе Воган (штат Теннеси) 29 апреля 1900 года. Знаменитый еще до крушения машинист Кейси Джонс, один из лучших тогдашних железнодорожников, не должен был вести скоростной состав, поскольку уже закончилась его смена. Но железнодорожное начальство потребовало, чтобы он продолжил работать сверхурочно, доведя скоростной поезд Cannonball из Мемфиса в Кантон. Именно это стало спусковым крючком трагедии. На станции Воган по ошибке железнодорожных рабочих экспресс пошел по неверному пути и врезался в стоящий товарный поезд. Единственным человеком, погибшим в этой катастрофе, стал сам Кейси – он до последнего пытался остановить поезд и не стал выпрыгивать из паровоза на ходу, спасая свою жизнь. Вскоре о подвиге машиниста написали довольно известную в жанре кантри песню, разошедшуюся в нескольких вариантах.
© Фото Пресс-служба МЧС РФ
Этими же версиями – о беспечности команды и эксплуатации ее алчными судовладельцами – ограничивается, по сути, и восприятие трагедии «Булгарии» жителями приволжских поселков. Автору статьи довелось слышать и уверенные разговоры о том, что «…да торопились они в Казань отмечать день рожденья, вот и вышли в шторм», и обвинения в адрес арестованной ныне арендатора судна: «Эта стерва рыжая их погнала в рейс, конечно, а сама, небось, уже особняк себе выстроила!».
Когда корпус затонувшего судна окончательно покажется над водой, когда следователи проведут все необходимые действия, и «Булгарию», бывшую «Украину», порежут на иголки на одном из приволжских заводов – от катастрофы июля 2011 года, в которой погибли 130 человек, включая несколько десятков детей, останутся такие же архетипические воспоминания. Уж слишком хорошо история вписывается в уже накатанный канон простой и ужасной транспортной катастрофы XIX – начала ХХ века. И лишь специалисты будут интересоваться техническими подробностями крушения.
А простым людям всё будет ясно – да, собственно, им (нам) и так всё понятно. Старое судно, алчный хозяин, честные матросы, среди которых, может, и были «паршивые овцы», не пытавшиеся спасать пассажиров, но их было меньшинство. Капитан, до последнего пытающийся спасти судно и гибнущий вместе с ним.
И, конечно, рука судьбы. Ветер, гром, град, поразительно краткая агония судна – это ли не указание на рок? Пожалуй, это и есть самое удобное для нас объяснение «Булгарии». Гарантировать от повторения трагедии рациональными, техническими методами – практически невозможно, главным образом по экономическим причинам. А значит – приходится полагаться на случай. А тут уж красивый сюжет куда более к месту, чем точное техническое описание.