Академия Духа: сюда идут, чтобы приблизиться к Богу

Вокруг света № 1/2007 (2796)

На первый взгляд это учебное заведение чем – то напоминает Вальцдель из знаменитого романа Германа Гессе «Игра в бисер» – город – университет, чьи обитатели пытаются постичь невероятные для непосвященных вещи. И там, и здесь закрытые для постороннего взгляда миры. И там, и здесь служение на первом месте – вне зависимости от «жалованья», состояния здоровья, настроения и личной жизни. И там, и здесь в жизни руководствуются строгими уставами, регламентирующими и манеру поведения, и даже направление мыслей. Но Вальцдель замкнут на себе, его «обитателей» не интересует ничего из того, что выходит за пределы их главного занятия – игры стеклянными бусами. Академию же волнуют будущее мира и состояние человеческого духа. Речь идет о старейшем высшем учебном заведении России – Московской духовной академии, что в Троице – Сергиевой лавре.

С моим сопровождающим, представителем пресс-службы академии Александром, входим в ворота Лавры. Из-под ног взлетает стая голубей… Проходим по брусчатке мимо древних храмов монастыря. Дорога, которой русские государи и монахи ходили несколько столетий, ведет в северную часть комплекса, где уже виднеется двухэтажный кирпичный корпус бывших Царских Чертогов – редкий памятник гражданского зодчества рубежа XVII – XVIII столетий. («На их месте в древности размещался житный двор обители преподобного Сергия Радонежского, сейчас здесь располагается академия», – сообщает по ходу дела Александр.)

А за Чертогами – более поздние постройки, не старше второй половины XIX века. Это также корпуса Троицкой семинарии и Московской духовной академии: Классный, Библиотечный, Больничный, Столовый. Комплекс «академического городка» отделен от собственно монастырской территории решетчатой чугунной оградой. Кроме того, все его здания связаны между собой крытыми переходами, и студенты перемещаются из одного в другой, не выходя на улицу.

Предъявляем пропуск у входа на территорию МДА, проходим в Административный корпус, затем в академический храм Покрова Пресвятой Богородицы и оказываемся в Церковно-археологическом кабинете – Александр предложил начать знакомство с древности, дабы мы могли проникнуться самим духом этого заведения.

По пути туда на одном из стендов административного этажа видим большую карту России, испещренную флажками.

–   Здесь отмечены города, где у нас открыты духовные школы.

Мы насчитали больше тридцати.

–   Надеемся, что вскоре их будет еще больше.

На соседнем же стенде висит несколько изящно оформленных объявлений – в виде свитков с печатями. Читаем: «Правила по подготовке и произнесению проповедей. Объем проповеди – три-четыре тысячи знаков с учетом пробелов… Студент обязан произносить проповедь, чтение с листа не допускается… Проповедь подается на проверку преподавателю гомилетики не позднее, чем за две недели до произнесения…» (Гомилетикой называется наука о церковном проповедничестве.)

Но вот наконец искомый «кабинет», а на деле – большой музей, состоящий из нескольких залов. Их цель – в хронологическом порядке изложить кратко общую историю христианства.

Итак, пройдемся по залам.

Первый рассказывает о раннехристианском периоде: макеты римских катакомб, где находились захоронения христианских мучеников, казненных по приказу властей… Печально известного в церковной истории Колизея, где их бросали на растерзание диким зверям для увеселения публики… Храма Святой Софии в Константинополе – каким он был при византийцах. А также самые ранние образцы христианской иконографии.

Второй зал уже посвящен русскому православию. Здесь тоже «реплики» (копии) храмов и иконы, из которых бросилась нам в глаза одна, необычная по форме – узкая и длинная.

– Это мерная икона, – пояснил Александр, – сугубо русское изобретение. Когда рождался младенец, его измеряли – и «в рост младенца» изображали святого, в честь которого он назван. Священное изображение сопровождало человека в течение всей жизни, а «родной» святой служил ему примером.

В следующей просторной комнате под стеклом выставлены личные вещи основателя Лавры преподобного Сергия Радонежского. Деревянные сосуды, с помощью которых он служил литургию, стоптанные сандалии, вериги. Тут же рядом – странный предмет, похожий на нож, но с очень коротким лезвием. Александр вновь предваряет вопрос: «Преподобный Сергий любил вырезать для детей игрушки. Вот этим инструментом. Кстати, Сергиев Посад называют иногда «городом игрушки». Но это уже из-за более позднего, промышленного их производства».

Следующее музейное помещение оказывается одновременно и Малым актовым залом академии. Ровными рядами стоят кресла, длинный стол затянут зеленым сукном – все, как полагается в «высоких кабинетах». Здесь проходят важные для академической жизни мероприятия – заседание ученого совета, конференции и диспуты, зашиты магистерских и кандидатских работ, концерты духовной музыки. А когда-то…

–  …размещались палаты Елизаветы Петровны. Императрица любила «у нас» бывать, но от ее времен осталась только известная «думная дорожка», – подсказал Александр.

Речь идет просто о выложенном специальным образом паркете. Узорная линия множество раз поворачивает и пересекает саму себя. Два человека могут по ней ходить годами и никогда не встретиться.

– А почему «думная»?

– Пройдитесь, и поймете.

Мы попробовали. Действительно, такая прогулка через некоторое время начинает успокаивать, умиротворяет и даже несколько завораживает. В общем, вполне способствует сосредоточению и принятию мудрого государственного решения.

Еще в одном из музейных залов помещается коллекция рукописных и первопечатных книг…

КАК ЭТО БЫЛО?

…Кстати, книгопечатание явилось одной из причин появления в России высшей школы вообще. Писцы, переписывавшие книги от руки, делали слишком много ошибок в богослужебных и богословских текстах, что вело к искажению Священного Писания. Книгопечатание призвано было исправить это положение.

Тут и возникла мысль об учебном заведении для подготовки квалифицированных справщиков: ведь только они смогли бы изготовить (раз и навсегда) ортодоксальный, без ошибок текст.

А коль скоро, повторимся, речь в раннем книгопечатании шла исключительно о богословских книгах, то, логическим образом, и задуманное учебное заведение приобрело соответствующую направленность.

Скачала Борис Годунов решил было сделать все проще и дешевле: отправил способных юношей учиться за границу. Но только одного из них впоследствии увидели опять в России, да и то в качестве переводчика у высокопоставленного заграничного посла.

А вновь вернулся к теме открытия «вуза» в Москве царь Федор Алексеевич, старший брат Петра I. Он предложил обдумать его устройство своему прославленному наставнику, поэту и просветителю Симеону Полоцкому. Тот вскоре составил так называемую «Привилегию» высшей школы, или, иначе говоря, Устав, который, правда, поверг в ужас даже самого «заказчика». Там выставлялось, в частности, требование п ной автономии будущей академии и наделения ее неограниченными правами по борьбе с ересью и инакомыслием в государстве. В качестве кары за многие такого рода «преступления» «Привилегия» предлагала ни больше ни меньше – мучительную казнь.

К счастью, Московская академия не стала «страшным инквизиционным трибуналом», как назвал вышеописанный проект историк Сергей Соловьев. Не стала – во многом благодаря приезду в Москву после четырнадцатилетнего путешествия по Ближнему (в прошлом – византийскому) Востоку русского иеромонаха Тимофея. На специальной аудиенции у Федора Алексеевича Тимофей рассказал царю о прискорбном упадке православного образования в некогда благочестивых краях, ярко обрисовав «тамошнее православных от тиранския руки лютое порабощение, церквам святым опустошение и свободных греческих наук, к восточной благочестивой вере потребных, пред прежними леты оскудение». Услышав это, государь «сердцем вельми умилился и, божественным огнем по благочестию воспален, возжела тамо умаляемое учение зде насадити и умножит».

Тимофей приехал в Москву в январе 1681 года. А в марте по указу патриарха и с санкции Федора он уже открывал здесь свое «греческое училище» (собственно говоря, с этой целью монах и возвращался в отечество). Но его учебное заведение поначалу еще не было «высшим»: там только учили исправлять ошибки в книгах – первая школа не случайно работала при первой же русской типографии.

А знаменитая Славяно-греко-латинская академия, прародительница нынешней МДА, появилась чуть позже. Ее основали в 1685 году братья Сафроний и Иоанникий Лихуды при Заиконо-Спасском монастыре (это на Никольской улице). Поначалу академия была совсем небольшая. Феодор Поликарпов, один из первых лихудовских учеников, пишет, что «поведено было им (учителям. – Прим. ред.) жиги в Богоявленском монастыре, что за Ветошным рядом… и дано им в научение типографских учеников первого класса пять человек».

Но количество студентов росло в геометрической прогрессии. Скоро академия уже разделялась на три класса, или, как они именовались в расходной книге Патриаршего приказа, на три школы: верхнюю, среднюю и нижнюю. Впрочем, на самом деле их было четыре: открывался курс обучением русской грамоте на своего рода «подготовительном отделении». Затем в низшей школе, или «школе греческого книжного писания», ученики обучались чтению и письму на языке Платона и Льва Диакона. В средней – переходили к изучению грамматики, далее – риторики и логики. После следовала физика, или, точнее, по тогдашним возможностям науки, – натурфилософия. И, наконец, на высшем, восьмом, году обучения Лихуды приступали к преподаванию пиитики (теории поэзии, поэтики).

Славяно-греко-латинская академия быстро прославилась на всю Русь. Сюда стремились поступить, здешние выпускники повсеместно уважались как ученейшие люди. Достаточно сказать, что вышли из ее стен не только крупнейшие духовные деятели, но и политики, философы, ученые, литераторы. Здесь учились Михаил Ломоносов, поэт Карион Истомин, писатель и дипломат Антиох Кантемир, талантливейший математик своей эпохи Леонтий Магницкий, первый русский доктор медицины Петр Постников, родоначальник отечественного фарфорового производства Дмитрий Виноградов и другие.

Так счастливо продолжалось до самого 1917 года. Здесь хотелось бы напомнить, что вследствие пожара 1812 года часть учебных корпусов монастыря, приютившего академию, сгорело. Два года спустя московскими властями было почтено за благо на вечные времена перевести ее в Сергиев Посад, в древнюю Троице-Сергиеву лавру. Тогда же, кстати, она стала называться Московской духовной академией. А сразу после Октябрьской революции первый российский вуз закрыли, да и сама Лавра декретом Совнаркома за личной подписью Ленина превращалась в музей. Но гонения на православное образование продолжались здесь относительно недолго. Уже в 1943-м МДА вновь открылась при Новодевичьем монастыре: во время войны Сталин (сам, как известно, воспитанник духовной семинарии) справедливо счел, что для усиления патриотического духа нации все средства «хороши», а христианство всегда служило основным консолидирующим началом для русского народа. В1946 году, когда начала вновь действовать и Лавра, академия смогла вернуться на историческое место. В этих стенах она пребывает и по сей день. Более того, кроме нее на территории сергиево-посадского священного комплекса действует «дочерняя» семинария. Соотношение между последней (пять лет обучения) и самой академией (три года) – примерно такое же, как между обычным вузом и аспирантурой: в МДА обычно поступают те, кто уже окончил семинарию, причем «без троек», и хочет углубить свои знания.

– Поступить в МДА просто так, «спонтанно», ради эксперимента, нельзя. Этому решению должна предшествовать долгая церковная жизнь, – говорит отец Вассиан, проректор Московской духовной академии и семинарии по воспитательной работе.

Выражение «долгая церковная жизнь» означает, что молодой человек возрастом до 35 лет (в редких случаях он, кстати, может быть и женат) сначала долго работает в храме – поет, прислуживает в алтаре. Затем он просит у настоятеля прихода рекомендацию (благословение) для поступления в духовную школу. Эта рекомендация заверяется архиереем. Затем, если юноша успешно проходит предварительное собеседование, он сдает экзамены на конкурсной основе. Баллов при поступлении не добавляют ни золотая медаль, ни уже имеющееся высшее образование.

Впрочем, по словам отца Максима, настоятеля храма святой Татианы при МГУ, выпускника, а ныне профессора академии, сегодня к моменту поступления до трети абитуриентов имеют высшее или среднеспециальное образование. МДА это только приветствует: «Разве плохо, если будущий священник имеет пусть небольшой жизненный опыт и широту интеллектуального видения, полученную при учебе в светском заведении? Все это пригодится богослову»…

Первый экзамен здесь, как и в большинстве вузов страны, письменный. Нетрудно догадаться, что это – сочинение. Темы, естественно, с особым уклоном: «Церковь и общество» или«Оптина пустынь и история России»… Если это испытание вы успешно выдержали, вас допускают к устным – по истории церкви, библейской истории, богослужебному уставу, основан Веры. Причем, что характерно, содержание ответов отнюдь не ограничивается, как правило, темами из вытянутого билета. «Дополнительные вопросы нужны потому, что… ведь абитуриенты и студенты везде одинаковы, – поясняет профессор Николай Константинович Гаврюшин (мирянин, в отличие от большинства преподавателей МДА}. – Некоторые пытаются списывать по самым обычным шпаргалкам, таким же, как у всех «нормальных» студентов нашей страны… Конечно, у нас тут кроме общеизвестных методов есть еще призвание к религиозной совести – вы не представляете, как это помогает!»

Что же заставляет молодых людей идти на все эти «мучения», просеиваться сквозь столь мелкое сито? Ведь диплом академии имеет официальный статус только в церковных структурах, но до сих пор не признается государством! Суждение отца Вассиана столь же лаконично, сколь и предсказуемо: «Сюда идут не только за дипломами. Сюда идут, прежде всего, чтобы приблизиться к Богу».

…И вот – первый учебный день. В семинарии и академии это 1 сентября, как и у всех остальных студентов России. Но, конечно же, в Лавре этот праздник проходит не так, как в других учебных заведениях.

Сначала поступившие счастливчики собираются в храм, чтобы за Божественной Литургией вознести молитву о даровании терпения и крепости в преодолении всех трудностей и искушений. После Литургии – молебен на начало учебного года, а затем дружная академическая семья во главе с ректором владыкой Евгением отправляется к преподобному Сергию в древний храм Пресвятой Троицы, чтобы вновь испросить благословения на труды у Игумена и Печальника Земли русской. После молебна – Лития у Памятника почившим наставникам. Торжественная часть первого учебного дня проходит по традиции в Большом актовом зале. Ректор поздравляет преподавателей и студентов, обращается с напутственным словом. Заканчивается все праздничным обедом – мирские радости духовному заведению вовсе не чужды.

И начинаются учебные будни.

О них рассказывает проректор по учебной работе заслуженный профессор академии Михаил Степанович Иванов: «Общеобразовательных предметов, вроде химии или математики, в расписании не ищите. Их уже давно нет. После открытия в 1755 году Московского университета общеобразовательные предметы из программы Славяно-греко-латинской академии переместились туда. Мы же сосредоточились на духовном, православном образовании».

В вывешенном в коридоре расписании обозначены дисциплины; философия, история, риторика, богословие, церковное право. Они, в свою очередь, подразделяются на курсы: история – иго история и России, и Русской церкви, и поместных православных церквей, и библейская история, и общая церковная. Философию семинаристы тоже изучают как религиозную, так и светскую, однако последнюю – критически, с позиций христианства. Есть место и для изучения других мировых религий, но проректор сам признается, что этот курс носит ознакомительный характер: «Конечно, было бы неплохо, если б наши студенты читали Коран, но у них и на Библию-то нужного времени не хватает». А ведь есть еще и узкоспециальные предметы – литургика (наука о церковном богослужении), правовые основы деятельности прихода… Кроме того, студенты занимаются языками – русским, древнегреческим, латынью, церковнославянским, одним (по выбору) из европейских. Дня желающих есть еще факультативы по древнееврейскому, сирийскому, китайскому, корейскому и даже арабскому языкам. Всего выходит около 25–30 «уроков».

– При таком режиме ваши студенты ведут преимущественно сидячий образ жизни. Не стоит ввести в расписание еще и физкультуру?

–   Необязательно, – отвечает Александр, которому мы задали этот вопрос, гуляя по «академгородку». – Многие по собственному желанию ходят заниматься в спортивные клубы и бассейн. Студент как личность должен быть развит всесторонне. Но многие еще и увлекаются психологией. Ведь в пастве священника ожидают люди разные, и к каждому придется подбирать подход. Да и что там – не только к конкретным людям. Неся Слово Божие, батюшка должен быть сам очень дипломатичным и внутренне гибким, воспринимать народные традиции… Вот в русской традиции, например, принято стоять на богослужении. А в Африке, к примеру, тамошние православные (на Черном континенте, как это ни удивительно, они живут не только в Египте, но и в Уганде, и в Сьерра-Леоне, повсюду) сидят в церкви… на корточках. У них это – высшая степень почтения к Богу… А ну как придется нашему выпускнику в Африке служить? Впрочем, мы отвлеклись на этнографию…

По-другому расставляет акценты отец Вассиан: «Учеба – это, без сомнений, важно. Но прежде всего мы должны привить будущим священнослужителям любовь к храму и богослужениям. Поэтому все наши студенты не только непременно участвуют в последних, но и выполняют работу пономарей: прислуживают в церкви, зажигают свечи, готовят кадило, даже звонят в колокола».

Физический труд – тоже часть общеобразовательного процесса. Студенты дежурят в столовой, моют посуду, разносят еду и разгружают машины с продуктами. Зимой чистят снег.

Живут в общежитиях – в комнатах по 15– 20 человек (в такой тесноте, правда, только семинаристы младших курсов). День их строго расписан: в учебе нельзя терять ни минуты. Свободного времени пусть немного, но оно есть. Как его использовать – студент выбирает сам…

Вот приблизительный распорядок дня в академии и семинарии:

Первые студенты просыпаются в пять утра – те, кто сам изъявил желание в данный день присутствовать на молебне у мощей преподобного Сергия Радонежского.

Чуть позже, в шесть, просыпаются дежурные по столовой.

Семичасовой звонок возвещает подъем для всех остальных.

Ровно в восемь начинается завтрак. Студенты и официанты разносят горячее, на столах – какие-то соления или салаты. (Если сравнивать со столовыми московских вузов, то в МДА кормят очень неплохо, и даже в постные дни подается рыба.)

В девять часов начинаются занятия. У каждого студента есть собственный стол, где можно удобно обустроить рабочее место. Не нужно «путешествовать» с кучей тетрадок и книжек по различным аудиториям. Все нужное находится под рукой. Если темно, можешь поставить себе настольную лампу. И никто твои книжки и тетрадки, конечно, не тронет. Воровство – великий грех.

Студент не имеет права пропустить ни одного урока. Лишь тем, кто выполняет особые послушания, разрешается свободное посещение. Одно занятие длится ровно 70 минут и не прерывается переменкой, как в некоторых светских вузах. Зато после второго занятия наступает большой двадцатиминутный перерыв, во время которого можно попить чаю в столовой.

Затем учеба опять продолжается до 14.30. Потом – обед (присутствие на этой трапезе опять-таки обязательно!) Во время него дежурные помощники проректора делают необходимые общие объявления и назначают воспитанников на послушания.

После еды, если нет занятий, те, кто не был сегодня назначен на послушание, могут отдохнуть. Кто-то ложится вздремнуть, кто-то подшивает к форменному академическому кителю чистый подворотничок, кто-то стирает.

В 17.00 начинается время самоподготовки, на которую выделяется три часа. Студентам младших курсов и тут запрещено пропускать ее, и дежурный может в любой момент заглянуть в аудиторию: проверить, кто из студентов на месте.

В 20.00 – ужин, после которого у большинства свободное время.

В 22.00 все студенты собираются в храм на вечернюю молитву.

В 23.00 объявляется общий отбой. Гаснет свет, все укладываются спать. Даже чтение с фонариком под одеялом является грубым нарушением, и «горящее» сочинение здесь не может быть оправданием. Не успел что-то сделать – вставай рано-рано утром (почему-то считается, что занятия на рассвете меньше тревожат окружающих спящих, чем ночное бдение).

КАК ВОСПИТЫВАЮТ СВЯЩЕННИКОВ

Рядом с трапезной находится студенческий буфет. На стекле, отгораживающем стойку от посетителей, размашисто написано «Приглашаем на монастырскую русскую трапезу», и в качестве угощения предлагаются пельмени и вареники «Благолепные от православных кулинаров». Цены очень невысоки, что неудивительно, ведь студенческая стипендия не составляет… и ста рублей (к примеру: вареники стоят 11 рублей, мороженое «посадское шоколадное» и «посадское крем-брюле» – 5).

Тут, кстати, лишний раз замечаешь, как все в академии проникнуто воспитательным духом. Вот вы стоите у столика в буфете, пьете лимонад и заедаете его шоколадом. А напротив вас на стенде висят «Правила поведения учащихся Московской Духовной Академии и Семинарии». И хочешь не хочешь, начинаешь их читать. Например, главу шестую:

«Поведение и внешний вид студента».

6.4. Учащимся, поставленным в чтеца и рукоположенным в священный сан, благословляется ношение соответствующей прически и бороды. Всем прочим предписывается регулярное посещение парикмахерской. Недопустимо пребывание в храме и на занятиях в неопрятном виде».

Нелегко… А у внешнего вида, между прочим, свои «хитрости», До того как юноша становится вышеупомянутым чтецом (это – первая церковная степень), он не имеет права надевать подрясник. Носит черный китель и черные же брюки, которые, естественно, должны быть всегда идеально выглажены и вычищены – как в армии.

Все правильно. Ведь облик и поведение священника являются примером для паствы. Даже и время своего относительно краткого пребывания в МДА мы раз пять слышали эти слова, причем не от педагогов, а от самих учащихся. Здесь все давно привыкли к мысли, что, выходя на улицу, студент как бы представляет лицо» духовных школ вообще. Важен любой взгляд, любое движение… «Именно из таких мелочей строится отношение мирян к нам. Никто и внимания не обратит, если выпускник ПТУ станет ругаться и вести себя гадко. А студента МДА все вокруг, естественно, тотчас осудят, да еще и ославят его на всю округу», – назидательно говорит Александр.

В холлах общежития, правда, стоят телевизоры – предмет, как известно, не слишком «богоугодный». Но, как утверждают выпускники, смотрят они лишь новости и футбол.

Впрочем, сам ректор МДА архиепископ Верейский, владыка Евгений и этого невинного развлечения не одобряет: «Профессиональный спорт взвинчивает толпу. В одной газете я прочитал заголовок «Футбол – игра миллионов… долларов»».

Словом, лишняя человеческая страсть, а со страстями в Лавре строго. Курить запрещено вообще! Употребление алкогольных напитков, включая пиво, может стать поводом для отчисления. Лишь на Пасху и Рождество можно позволить себе немного красного сухого вина.

Выход за пределы академии тоже регламентирован. Покидать Лавру можно лишь в свободное время, а его, как мы говорили, немного. Поездка в близлежащую столицу – только с разрешения инспектора. Ночевать семинарист в любом случае обязан в общежитии. За нарушение режима опять-таки отчисляют.

За что еще могут выгнать? «За дерзость», – отвечает отец Вассиан. Дерзость, по его словам, – это отказ признать свою провинность или пререкания с преподавателем.

– Но ведь у вас изучают философию, а она подразумевает споры. Где же граница между дискуссией с наставником и дерзостью по отношению к нему?

–   Недопустимо подвергать сомнению основы Веры. Догматы о Святой Троице, Богочеловеческой природе Христа, приснодевстве Марии – являются предметом Веры и Соборного разума Церкви, поэтому, подвергая их сомнению, человек перестает быть христианином, – резонно поясняет проректор. Но, смягчаясь, тут же добавляет, что «когда некто, будучи отчисленным, осознает свою вину, свой проступок, кается, дома ходит в храм, и правящий архиерей видит, что он исправился, то он волен написать прошение о восстановлении в обучении».

Еще одним «железным» поводом, чтобы «вылететь», разумеется, признаются добрачные сексуальные отношения. Вступать же в брак холостые студенты могут только с разрешения ректора, а разрешение, по словам владыки Евгения обычно рекомендует таким желающим дождаться окончания учебы.

–У нас нет возможности предоставить в общежитии комнату семейной паре. А снимать жилье за пределами Лавры очень дорого, на что они будут существовать? Стипендия у нас, сами знаете, какая.

– А если проситель настаивает? Мол, жить без нее не могу?

– Это требует индивидуального подхода…

–А между прочим, может ли выпускник жениться на неправославной девушке? И правда ли, что она обязана быть девственницей?

– Он дает расписку, что женится на девице православного вероисповедания. Священнику иначе нельзя. Есть строгие правила.

– Можно ли проверить его слова?

–   Меня обмануть можно. Бога не обманешь.

– Журналисты частенько пишут, что выпускники,   за   неимением   иных возможностей, быстренько подыскивают себе невест из ваших иконописной и регентской школ накануне окончания учебы. Так ли это?

– Чепуха. При принятии сана выпускник решает – быть ему монахом или стать приходским священником, каковое положение дает право завести супругу. Но, поверьте, никто здесь не носится в поисках невест. Молодой человек вполне может решить этот вопрос позже.

С другой стороны, некоторые вещи, которые среди верующих могут восприниматься неоднозначно, допускаются в академии. Например, студенты могут свободно работать с Интернетом. Причем не только в компьютерном классе, но и в каждой аудитории.

…В небольшом зимнем саду, украшенном коллекцией кактусов, которые собирает один из местных воспитанников, мы с Александром встретили семинариста. Уютно устроившись в небольшом кресле, он читал книгу на карманном ноутбуке. Оказалось – «скачал» по программе сочинение Тихона Задонского и теперь сидит, постигает, как правильно молиться.

– И как же?

– Он пишет, что надо уединиться и встать перед Богом. Не представить Бога перед собой, не фантазировать, а встать перед Богом… И молиться.

Выйти в Глобальную сеть, не покидая академии, можно еще и в библиотеке. Кстати, ее мы представляли себе совсем иначе, а оказалось, что здесь есть не только теологические книги в толстых, потемневших от времени кожаных переплетах, но и историческая литература, классическая художественная, богатый отдел периодики. Для любознательных – свежие литературные журналы… Общий фонд насчитывает 300 тысяч единиц. Удалось сохранить и межбиблиотечный абонемент: если какой-то книги здесь нет, то вам ее закажут хоть в «Ленинке», хоть во ВГБИЛ.

Перед уходом – посмотрим, что читают другие студенты. Диапазон оказывается на удивление велик – от Фомы Аквинского до ежедневной газеты, где напечатано интервью с артистами из сериала «Бригада». А одна девушка сидит отдельно и рассматривает репродукции икон…

–   Это наверняка студентка иконописной школы, – подсказывает Александр.

– Откуда вы знаете?

– Иконописцев издали видать… Они, понимаете ли, особенные. У них все по-другому. Даже трапезничают отдельно. И одежду другую носят. В толпе на академическом дворе их всегда легко узнать – по выражению лица, по тому, как платочек завязан. А все потому, что этим людям нужно отразить неземной мир. Для этого нужно приподняться, заглянуть туда…

ХУДОЖНИКИ ОТ БОГА

Учебные классы иконописной школы размещаются прямо в толще Лаврской крепостной стены. Даже трудно себе представить, что в таком неподходящем сооружении можно разместить художественные мастерские. Но – факт: вместе с заведующим школой игуменом Лукой мы идем по своеобразной анфиладе. Вот первый курс–здесь познают только азы. Впрочем, речь идет об азах именно иконописи, поскольку поступающие сюда проходят предварительный творческий конкурс.

–   К нам приходят выпускники художественных школ, есть среди них и молодые люди с высшим образованием, – рассказывает отец Лука. – И хотя диплом не является обязательным условием для поступления, отсутствие серьезной подготовки лишает претендента всяких шансов на вступительных экзаменах, тем более что конкурс порой доходит до 14 человек на место.

Студентки иконописной школы живут в общежитии за пределами Лавры, в городе. И учатся они отдельно от юношей, хотя программа у них похожая: помимо профессиональных приемов рисования она включает в себя, конечно, и богословскую подготовку. Но для постороннего наблюдателя особенно интересно первое.

Писать иконы здесь учат по старинной технологии: краски не выдавливают из тюбиков, а растирают на камне с яичным желтком. Алая киноварь, синий лазурит… Один только взгляд на этот процесс – и чувствуешь дыхание древности.

– Отец Лука, а велик ли спрос на писаные иконы? Ведь их давным-давно можно тиражировать типографским способом…

–   Даже в квартире икона типографская быстро выцветает, а уж в храме тем более. Так что заказов у иконописных мастерских, епархиальных и частных, хватает.

– И много зарабатывает иконописец?

– Трудно сказать наверняка. Хороший – по уровню доходов, скорее всего, относится к среднему классу. На квартиру, машину и хлеб с маслом может заработать. Про миллионеров я не слышал.

Наблюдая за тем, как, тщательно сверяясь с образцами в альбомах, делают наброски первокурсницы, и, памятуя о канонических сюжетах, мы решили поинтересоваться, насколько здешние мастера свободны в своем творчестве. На взгляд заведующего, представление об иконописцах как о копиистах ошибочно:

–   Каждый художник вносит что-то свое в произведение. Кроме того, есть древние святые, чьи изображения до нас не дошли. А есть – и недавно прославленные, чей облик сохранился на фотографиях или портретах, но канонического сюжета еще нет. Его и создают наши выпускники.

Но такие сложные и ответственные задания студенты школы получают лишь на старших курсах. Программа обучения рассчитана на три года, а для наиболее одаренных предусмотрен второй этап образования – еще два года.

В иконописной школе два отделения. Кроме собственно иконописи здесь учат лицевому шитью. В музее Лавры посетителям показывают вышитые таким способом покрова на мощи святых. Испокон веков они считались самыми дорогими вкладами в монастыри и были по карману лишь царям и приближенным к ним вельможам. Да и сегодня далеко не каждый храм или монастырь может самостоятельно приобрести эти трудоемкие изделия (к примеру, изготовление нового покрова на мощи Сергия Радонежского заняло двадцать четыре месяца). Кстати, учатся лицевому шитью до сих пор только девушки. Так уж исторически сложилось – рукоделие считается женским занятием.

Покрова святых – не единственная работа золотошвеек. Митры – архиерейские и архимандритские шапки, надеваемые при полном облачении, тоже украшены мастерством их тонких пальчиков.

Этой виртуозной работой невозможно не увлечься… Но не забудем, что школа – все-таки иконописная. Девушки учатся вышивать и иконы. Эти практичные образа в свое время были очень популярны в царской России: офицеры, отправлявшиеся в походы, охотно брали их с собой. Сейчас традиция изготовления таких икон возрождается – тем же отделением лицевого шитья. Причем в отличие от живописцев здешние ученицы пользуются техническими новинками: рисунок на ткань наносят золотыми гелевыми ручками – так он лучше виден.

Так, день за днем, в тихих трудах и молитвах (распорядок школы – за исключением содержания занятий – почти не отличается от общего академического) проходят дни и годы студентов, которые шаг за шагом, как бы незаметно и исподволь постигают самое таинственное ремесло служения Богу и людям. Впрочем, наверняка и из них сделаться иконописцем сможет не каждый: пусть даже он прекрасно сдаст все экзамены и защитит диплом. «Чтобы писать образ Божий, нужно вести жизнь праведную, – сказала нам одна застенчивая девушка. – Дело это нешуточное». И улыбнулась.

Вот на этой улыбке и закончилось наше путешествие по семинарии и академии. Этой улыбкой они нам теперь и будут всегда вспоминаться.

И когда Александр провожал нас к выходу из Лавры, мы вдруг, даже неожиданно для себя, попросили разрешения еще раз заглянуть в студенческий буфет. Купили коврижку и на площади у Лавры раскрошили ее голубям. Хотелось, понимаете ли, творить добро. Хотя бы вот такое…

И было странно после всего увиденного в духовных школах услышать в автобусе, в котором я возвращалась в Москву, что молоко подорожало. Слушать и думать хотелось о вечном.  

Фото Андрея Семашко