Александр Архангельский
Безусловно, произошедшее в Брюсселе – это прежде всего трагедия: теракты унесли жизни людей. Но в то же время оно лицом к лицу столкнуло нас с правдой, от которой, казалось, можно спрятаться. В итоге мы лишились нескольких иллюзий.
Во-первых, многим Брюссель казался безопасным, уютным и лёгким. Он символизировал удобную, уютную, почти идиллическую Европу, в которой можно спрятаться от внешних потрясений; он олицетворял собой мечту о вечном мире и социальном покое. Но на самом деле мы путали фасад – и реальную жизнь.
Как-то я прошелся по Брюсселю из конца в конец, не только по его прекрасному центру, который так любят туристы, но и по тем бесконечным окраинам, где живут выходцы с востока.
Более тяжелого впечатления, чем там, я, наверно, больше нигде в Европе не получал. Это мрачные, бедные, заброшенные, озлобленные поселения.
Да, и во Франции тоже есть бедные пригороды, населенные мигрантами, но такого контраста между счастливой праздностью брюссельского центра, спокойствием, царящим в европейских офисах, и жизнью переселенцев, я там не видел.
Вторая иллюзия – будто мы способны одинаково остро реагировать на все беды на планете, что мир психологически един. На самом деле мы куда острее переживаем то, что происходит в пределах Европы.
Неделю назад произошел не менее страшный теракт в Анкаре, но наша общая реакция была куда слабее. Не потому что мы такие черствые: просто нам тяжелее поставить себя на место людей, живущих в Анкаре, чем на место людей, живущих в Брюсселе. Так же как людям, живущим в Анкаре, тяжело бывает, наверное, психологически поставить себя на место людей, живущих в Ираке, где теракты стали частью обыденности. Или в Сомали, или в Верхней Вольте, или на Гаити, где бывают несчастья, в том числе, и связанные с террором, гораздо большие, чем способен вместить наш разум. Но мы все-таки острее сочувствуем европейцам.
Не потому, что считаем их людьми «первого сорта», а других – «второго». Вряд ли кому-то придет в голову сказать, что люди, которым Господь Бог поручил родиться в Верхней Вольте, хоть чем-то хуже тех, кому Он поручил родиться в одном из городов Европы. Образ Божий одинаково проявлен и в тех, и в других, и одинаково замутнен и в тех, и в других. С религиозной точки зрения не может быть вообще никаких людей второго сорта. Да и первого-то сорта не бывает. Любой человек по призванию своему – высшего сорта, таким его Господь задумал. Если уж он испортился, то это потому, что он сам себя неправильно хранил, в неподходящих моральных условиях.
А почему же, понимая это, мы живее отзываемся на Брюссель, чем на Анкару? По одной причине. Мы, что бы ни думали про Европу и Запад, ассоциируем себя именно с ними. Разве боль наших друзей и близких в чем-то сильнее, чем боль тех, с кем мы не соприкасались напрямую? Нет, но она отзывается в нас куда острее. И стыдиться этого не надо; просто надо трезво понимать — как бы мы от Европы ни отгораживались последние годы, как бы ни делали вид, что мы из какой-то другой цивилизации, всё это вранье.
Мы – часть именно этой цивилизации. Поэтому всё страшное, что происходит в Европе, касается нас эмоционально, затрагивает лично, у нас выстраивается прямая цепочка эмоциональных ассоциаций.
Вот еще одна иллюзия, которую нам придется преодолеть – если мы хотим выскочить из общего тупика – будто мы можем отделиться от Европы, противопоставить себя ей и жить спокойно в каком-то ином своем пространстве. Никакого пути за пределами европейского пространства у нас нет. Мы внутри него. И в хорошем, и в плохом.
Еще одна иллюзия, с которой нам придется расстаться, – это будто бы где-то в мире можно спрятаться от страхов. Как писал Пушкин, «от судеб защиты нет». До конца террор победить нельзя, потому что наш мир для Рая не приспособлен. Террор – это та форма низового зла, которое вспыхивает всюду, где есть почва для этого. Но его можно ограничить, его можно сжать в кольцо, не устранить риски, а снизить их. Но для того, чтобы это произошло, нужно объединять усилия, не выстраивать стену «мы – они», а прорастать друг в друга.
Уничтожение зла возможно только при солидарном действии всего большого европейского пространства, частью которого является Россия. А что мы видим в реальности?
Меня поразила безобразная реакция некоторых наших официальных лиц, которые прямо в день теракта начали рассуждать про то, что это результат двойных стандартов, что виновата Америка… Когда происходят такие ужасы, надо прикусить язык, и хотя бы несколько дней помолчать про политику.
Идет общая война. На кону – существование христианской, пусть и не совершенной, но всё-таки тысячелетней цивилизации. И ее прямой наследницы — цивилизации гуманизма, в смысловых основах которой, при всех идейных разногласиях, есть отсвет уважения к человеку как Божьему замыслу и любви Бога к каждому из нас. Является ли для нас человеколюбие жизненно важным чувством, готовы ли мы сопротивляться надвигающейся тьме, для которой ценность человеческой жизни ничто? Эти вопросы – часть общей проблемы. Она одинаково остро звучит и в Москве, и в Брюсселе, да и в Анкаре, и в Багдаде.
Записала Оксана Головко