Портал «Правмир» продолжает серию экспертных интервью с ведущими представителями отечественной журналистики, центральная тема — происходящее в обществе и Церкви сегодня. Существует ли информационная война против Церкви? Кто ее ведет? Как ей противостоять? Где искать точки начала диалога? Церковь со властью или с народом?
Отвечает Александр Архангельский, писатель, публицист, телеведущий.
— Что изменилось за последние девять месяцев во взаимоотношениях Церкви и общества?
— На самом деле, последние годы отношений, системы отношений между Церковью и обществом не было. Существовало взаимоотношение Церкви и государства, и – отдельных священников со своими прихожанами.
Потому произошедшие за недавние месяцы я бы оценивал в других категориях: в категориях нарастающей агрессии, которая разъедает страну, как ржавчина, причем со всех сторон. К сожалению, многие церковные спикеры, а также спикеры, выступающие против Церкви, позволяют себе говорить оппонентам такое, что в приличном обществе произносить не принято, позволяют натравливать людей друг на друга, демонстрировать озлобленность, раздраженность.
Если все-таки говорить про общество – какая его часть имеется в виду? Есть огромная часть общества, которая сутками на морозе стояла к Поясу Пресвятой Богородицы. Можем мы сказать, что все эти люди были глубоко воцерковленными? Нет. Многие — да, а многие — совсем напротив. Но все они думали о спасении, о надежде. А кто-то (именно из невоцерковленных) о том, что никто им эту надежду в окружающем мире не даст. Только Богородица. Сама. Мимо всех разочаровавших посредников, от государства до священства.
Другая часть общества как была индифферентна ко всему церковному, так и осталась такой. Молчаливое большинство, о котором мы вообще мало что знаем. По обрывкам разговоров, по случайным обмолвкам мы можем предположить, что эта часть общества одинаково далека как и от веселых посетителей Болотной площади, так и, скажем, от Ассоциации православных экспертов. А что она думает – мы не знаем.
Есть еще довольно заметная группа людей, живущая в крупных городах, которая вдруг стала говорить о Церкви.
С другой стороны – мы слышим голоса не всех церковных спикеров. Церковь, как сообщество верующих, надеющихся на спасение, по-прежнему молчалива. Да, появились люди, которые сумели заставить к себе прислушаться методами, которые раньше Церковь старалась избегать. В ход стали пускаться хлесткие заявления, провокации. Про них мы знаем. А что мы знаем про остальных? Они молчат, как и молчали.
— Как вы оцениваете ту ситуацию, которая сегодня сложилась в информационном пространстве вокруг Церкви?
— Как и все, что происходит вокруг, оцениваю очень плохо. А как иначе можно оценивать мощный разрушительный процесс?
Что касается медийной среды — с одной стороны имеет место боязливая реакция на все церковное со стороны СМИ, транслирующих позицию самого государства. А оно не знает, что ему с Церковью делать. Поэтому и государственные медиа расфокусированы. С одной стороны – Церковь самый традиционный скрепляющий институт в стране, с другой — ее побаиваются как потенциального политического конкурента.
С третьей – не решат, что делать с теми, кто стоит к Поясу Пресвятой Богородицы. Потому что понятно – тот, кого примет эта очередь, и будет у власти. А тот, кого она не примет – у власти не будет. Мне кажется, что это событие вообще недооценено. Про него говорили, хихикая над теми, кто стоит к привозной святыне, вместо того, чтобы пойти в храм Ильи Обыденного, где находится частица Пояса. А надо бы посмотреть глубже.
В моей любимой сказке Пушкина «О рыбаке и рыбке» очень ясно, четко описан путь восхождения и провала любой власти. В демократическом обществе, где власть приходит и уходит — и подавно. Сначала от разбитого корыта старуха неожиданно перемещаешься в столбовые дворянки. Затем ей этого оказывается мало, она хочет быть царицею. Потом и этого оказывается мало.
И начинается эпизод, который Пушкин выкинул отчасти по творческим, отчасти по цензурным соображениям, но он был написан и сохранился – когда старуха становится Папою Римским. То есть ей отныне мало государственного владычества, и она начинает войну за сакральность. И после следующего шага, когда старуха хочет стать владычицей морской, ее власти приходит конец.
Мне кажется, что предыдущие две стадии мы уже прошли и находимся в точке борьбы за «кресло Папы Римского» со стороны государства, видим его стремление к сакральному… Поэтому оно жестко регулирует все, что касается информации о Церкви. Оно с одной стороны пытается удерживать «монополию», а с другой — ничем не помогает, когда возникают серьезные информационные нападки на Церковь.
Никто же из государственных средств массовой информации не пришел на помощь, когда началась кампания против Патриарха. То есть сами разруливайте, как хотите, а потом, когда все успокоится, может быть, что-то и расскажем. Но зато стоит кому-то что-то не то сказать про Церковь, как он объявляется мерзавцем, врагом.
То есть когда нужно помочь – не помогают, а вот обличить врагов – другое дело.
Что касается некоторых других СМИ, части интернет-пространства — раздражение у людей активных, но не церковных вызывает все происходящее, и они начинает выплескивать свою агрессию на того, кого предъявили. А им предъявили Церковь. Они ее вдруг увидели и решили, что из-за нее как раз все беды. То есть своеобразная дымовая завеса, за которой они не видят, что наши беды коренятся совершенно в другом месте.
Политтехнологов, которые работали с этим сюжетом, можно поздравить с большим профессионализмом. Они сумели отвести информационный удар от реальных проблем в отношениях власти и общества на параллельный объект. Церковь предстала у них в роли громоотвода. С одной стороны – защищаемый государством объект, с другой – мишень, в которую направляется недовольство происходящим.
Другое дело, что внутри Церкви действительно много болезней. Как я уже сказал, Церковь строила отношения не с обществом, а с государством. После того, как рухнула советская власть, оказалось, что некоторые священники хотели не свободной смиренной проповеди, а желали быть владычицами морскими.
— Можно ли сказать, что против Церкви идет информационная война?
— Думаю, что существует партизанская война. То есть – не управляемая каким-то центром, а заключающаяся в бесконечной череде набегов. В партизанской войне выиграть невозможно, можно только ответить на запрос, породивший эту войну.
Вот если бы у Наполеона хватило смелости отменить крепостное право и подарить землю крестьянам, чем бы закончилась война 1812 года? К счастью, смелости ему не хватило.
Ответными скоординированными ли, или партизанскими вылазками в этой войне не победить. Нужно продемонстрировать самим себе, что для нас главное – любовь и милость.
— Какой запрос у общества сегодня формируется к Церкви?
— Поскольку общество очень неоднородно, каждый хочет от Церкви своего. Для одних – это атрибут, опора великой России, для других – враг свободной и демократической России. Для третьей группы – это место, где можно прикоснуться к святыням, минуя государство и церковное начальство.
— Что было для вас за эти последние девять месяцев печальным, радостным – относительно обсуждаемой темы?
— Радостным оказалось, что те, кого мы считали нормальными, умными и чуткими людьми внутри Церкви, таковыми и остались. Они ни в истерику не впали, не дрогнули, не стали меняться, в зависимости от ситуации.
Печальным было почти все – со всех сторон. А самым грустным стало то, что во всех этих битвах, спорах, раздорах, выяснении отношений никто не говорит о главном: Церковь – это невеста Христова. Мы о Христе не говорим ничего.
В бесконечных дискуссиях мы забыли, что Церковь – путь к спасению, место радости. Мы перевели все в инструментальную систему, споря на темы, какими все должны быть, либералы мир погубят, нет, либералы мир спасут… Давайте мы потом это обсудим. Давайте скажем, ради чего Церковь существует. Ради радости познания Христа. Почему про это почти никто не говорит?
— Ответы на какие вопросы вы сегодня ждете от Церкви?
— Мне кажется, было бы идеально, если бы Церковь приняла решение чуть-чуть помолчать и сосредоточиться. Прежде всего – на молитве.
Церковь прежде всего себе, а потом и миру нужно напомнить, что она – есть царство милости, победы воскресения над смертью. А все остальное – вопрос двадцать пятый.
— Как нужно защищать Церковь, чтобы не было спиленных крестов и других кощунственных действий?
— Для того чтобы не спиливали кресты – мало охраны. У каждого креста, у каждого храма охрану не поставишь. Нужно, чтоб люди Церкви разговаривали с другими людьми – за пределами Церкви на языке любви и понимания, гасили агрессию, а не возбуждали ее.
Спиленные кресты – бесовское следствие чудовищной агрессии, которая скопилась в нашей стране. Мы живем в атмосфере ненависти, взаимного доносительства, в ситуации борьбы и войны. И мыслим и говорим в тех же категориях, причем как те, кто выступает против Церкви, так и люди Церкви. «Кто-то же должен быть умнее?», — говорила моя мама, когда я ссорился с двоюродным братом. Вот может быть пора кому-то стать умнее?
В любом случае быстро из этой ситуации мы уже не выскочим. Мы попали в довольно серьезную ловушку. И если хотим когда-нибудь из нее выскочить, следует начать долгий путь к оздоровлению атмосферы.
Как в семейной ссоре – если она зашла далеко, то уже не определить, кто больше виноват. А если продолжить искать – семья распадется. В какой-то момент кто-то должен остановиться, улыбнуться, и попытаться успокоить свою «половинку». Не победить, не доказать свою правоту, а переключить эмоцию в другой регистр.
Если продолжать искать врагов, обличать – это может кончится катастрофой. У акционизма есть правило – каждый следующий жест должен быть радикальнее предыдущего.
Если Церковь с этим не справится, никто не справится.
Читайте также:
Анатолий Степанов: Церковь под либеральной опекой?
Андрей Золотов: Сегодня — как в V веке — на базарах и в кафе спорят о Церкви!
Константин Эггерт: Общественное недовольство предназначалось не Церкви
Владимир Мамонтов: Мистерия-буфф на мосту, который пока не рухнул