Эксперт по социальному сиротству и отец четверых детей Александр Гезалов ответил на частый вопрос — почему он не собирается брать в свою семью ребенка-сироту.
Александр Гезалов отвечает на вопрос
Александр Гезалов
Есть люди, которые считают, что если ты занимаешься общественной работой, сам из детдома, то ты просто обязан взять ребенка-сироту.
Я так не считаю.
Я считаю, что если есть для этого все необходимые условия – в семье, в голове – то это вопрос уместен. А так как это становится моментом хамского поведения в мой адрес, то я решил ответить.
Мне говорят: «Вот вы занимаетесь сиротами, а сами сироту не берете». Я – сапожник без сапог – это раз. Во-вторых, мне самому надо поднять своих четверых детей, у меня жена, родителей у нас фактически нет. Мы располагаем только своими личными возможностями. Для меня это вопрос разума. Я разумный человек, я понимаю, что одной жалости к ребенку недостаточно, нужны многие возможности, ключи. В нашей семье для сироты места нет, и это объективно.
Поэтому я считаю, что об этом надо честно говорить. У нас принято так: если ты говоришь «нет», значит ты мерзавец. Я не считаю, что я мерзавец, я ценю свою жену и хочу, чтобы она дольше жила. Я понимаю, что у меня новорожденный младенец, маленькие дети.
Бесплодные пары должны повернуться к сиротам
Количество возвратов по Москве возросло в несколько раз. Связано это с тем, что люди берут ребенка-сироту либо из жалости, либо флагом помахать. Но флаг быстро истрепывается на тех проблемах, которые возникают. Поэтому я считаю, что все же больше трезвости и ответственности должно быть в этих вопросах. Надо, чтобы человек понимал ресурсы семьи, нужна помощь специалистов.
Важный момент: в России 8 млн. бесплодных пар, которые лечатся, отдают огромные деньги, чтобы зачать ребенка. У многих это не получается – Господь не дает. И есть 128 тысяч детей, которые нуждаются в родителях. Поэтому я считаю, что надо этим людям повернуться к детям. Да, они рождены другими людьми, но они дети Божьи.
Я считаю, что в таком контексте надо рассматривать сегодня идеи усыновления. Чтобы у нас не было транспарантов, кампаний, при которых берут детей и потом возвращают. Пусть это будет неспешное размышление, пересмотр личного белья, но чтобы ребенок, пришедший в семью, получил то, что ему необходимо.
Главное жилье для ребенка — родительское сердце
Многие терпят, чтобы ребенок дожил в семье до 18 лет. Чтобы не сдавать, не показывать свою слабость. Но кем вырастет этот ребенок – вопрос. И таких детей достаточно.
Сейчас я много консультирую по этим вопросам и собираюсь создать консультационный центр, предвосхищающий само усыновление. С человеком нужно поговорить, чтобы иллюзии его отбросились, чтобы у него не было фантазий на эту тему. Чтобы он осознал, что на его территорию, в его дом придет ребенок, который не умеет жить в семье, не знает семейных ценностей, и главный вопрос – как жить с этим дальше.
У меня была на консультации женщина, которая написала, что готова взять сироту, потому что у нее 400 метров жилья. Я сказал: «Главное жилье, которое вы сможете ребенку предложить – ваше сердце. Пока оно слишком маленькое». И она не взяла.
В Самарской области есть девочка, которую 7 раз брали в семью. Она сейчас уже выпустилась – так ее никто и не взял. Потому что брали вот так: поиграть, в кафе сводить, в кино.
Многие у нас заканчивают школу приемных родителей и даже после этого бросают детей. Это говорит о том, что игра закончилась, наступила реальность.
Для своего ребенка я хочу быть отцом, а не общественником
Хотя моя жена не против. Она просматривает фотографии и видео детей – конечно, ей жалко. Но у меня-то жалости нет. У меня трезвый и профессиональный взгляд. Я могу по картинке, по видео рассказать о ребенке много чего, потому что сам в этой системе был и наблюдал этот процесс. Поэтому и жене я объясняю, что для этого действительно многое требуется, это действительно большие ресурсы. Это не просто наше желание дать кровать. Это отношения, общение, переобучение, подтягивание по учебе. Это и возврат к родовым корням. Ведь сегодня все хотят, чтобы ребенок отринул прошлое и называл нас папой и мамой. Никогда! Только уважая своих родителей, он будет уважать вас.
Когда Аграфена родилась, участились драки между пацанами – ну, такие разборки. Они сестру любят, целуют, соску суют, накрывают одеялом. Но иногда вопрос распределения родительской любви возникает. Раньше она была одному-двум, а теперь трем. Значит, возникает дефицит. То есть требуется какое-то родительское понимание.
Мы вечером читаем сказки. В основном, мама, а я рассказываю какие-то придуманные истории. Сначала читаем Тихону, потом Феде, потом все вместе. Потом все ложатся спать. Понятно, что у всех разный возраст, разное восприятие. Тихону надо с картинками, Феде больше со словами, он ребенок фантазирующий, рисует, знает сказки Пушкина и т.д.
Поэтому, конечно, ребенку, который прошел систему детского дома, требуется особое внимание, особенно если в семье разновозрастная история. Поэтому я ощущаю, что наших ресурсов недостаточно, при всей моей харизматичности и умении выстроить отношения, я понимаю, что это будет очень индивидуальная работа. А мои дети тоже хотят отца.
Не должно быть так, что я буду для них отцом, а для этого ребенка — общественником. Я хотел бы, чтобы он чувствовал себя равным.
Беседовала Ирина Якушева