Александр Кравецкий
Уже более 20 лет я занимаюсь архивными материалами Поместного Собора 1917-1918 гг., деятельность которого пришлась как раз на революционную эпоху. За это время через мои руки прошло огромное количество различных материалов того времени. И меня всегда поражало, насколько та картина, которую можно увидеть за документальными свидетельствами, отличается от глянцевых и приглаженных популярных версий истории. Похожее чувство объемности и неоднозначности исторических событий я испытал, разглядывая инсталляции китайского художника Цая Гоцяна на выставке «Октябрь», которая сейчас проходит в ГМИИ им. Пушкина.
Пирамида перед Пушкинским музеем
Я ни одной минуты не специалист по современному искусству. И эти заметки – просто размышления забредшего на выставку обывателя, а не безапелляционное мнение эксперта. Некоторое время назад моя лента фейсбука принесла обильный урожай фотографий главного входа в Государственный музей изобразительных искусств имени Пушкина: перед ним высилась пирамида деревянных детских кроваток. Перепосты сопровождались грозными филиппиками «последних римлян», которые обличали «варваров», посягнувших на храм искусства. Погрома, к счастью, не последовало, гнев ревнителей утих и все забылось. А выставка китайского художника Цая Гоцяна «Октябрь», частью которой и была эта конструкция из детских кроваток, произвела на меня сильное впечатление. И мне показалось нужным о ней написать.
Юбилейный год двух русских революций показал, что в России Гражданская война еще не закончилась и ее окончание не предвидится. По-прежнему одни за красных, другие за белых.
Одни сносят памятники Ленину, другие устанавливают памятники Дзержинскому; одни созидают утопию Святой Руси, другие – утопию свободы, равенства и братства. И о революции у нас говорят соответственно. Для одних актуальны социальные проекты революционеров, для других – кровь и террор.
Цай Гоцян. Фото: Государственный музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина / Facebook
Поэтому столь интересным мне кажется опыт художника, попытавшегося взглянуть на события со стороны. Это история не его народа, это чужая память, чужие страдания, чужие несбывшиеся надежды. Чужие, но не совсем. До Китая эхо русской революции докатилось так, что мало не покажется. Китайская «культурная революция», в ходе которой пострадали миллионы человек, была попыткой повторить в Поднебесной российский социалистический эксперимент. В детстве художник был свидетелем Культурной революции и погромов, осуществляемых хунвейбинами. А уже взрослым Цай Гоцян создал инсталляцию, посвященную хунвейбинам, высекающим на скале изображение Мао Цзе Дуна.
«Река времен в своем теченье…»
С каким же визуальным рядом ассоциируется Октябрь 1917 года у современного китайского художника? Подходя к стилизованной псевдоантичной колоннаде Пушкинского музея, зритель видит огромное сооружение, состоящее из старых детских кроваток, которое закрывает существенную часть музейного фасада. Впрочем, кроватки он видит не сразу, поскольку поверх них растут березки, маскируя это сооружение. Когда я ходил на выставку, листья на березках еще только начинали желтеть. До поры до времени листья берез скрывают это сооружение, но наступает осень (эта инсталляция и называется «Осень») и как раз к юбилейной дате (7 ноября) листья облетят. И обнажится конструкция, визуально перекликающаяся с ранней советской архитектурой: Башней Татлина, Шуховской телебашней… И с Вавилонской башней, конечно же.
Фото: Pushkin State Museum of Fine Arts
Пройдя мимо конструктивистской версии Вавилонской башни, угадываемой за березовыми ветвями, зритель поднимается по главной лестнице музея и наверху видит гигантское шелковое полотнище. На нем порохом выжжена цитата из «Интернационала». Пройдя далее, он видит инсталляцию «Земля». Мраморный пол Белого зала превращен в поле, засеянное настоящими колосьями. Поле неровное, в нем довольно много проплешин. Проплешины образуют какие-то знакомые контуры, которые опознаются не сразу. Но зритель поднимает глаза и видит, что потолок зала закрыт огромным зеркалом, в котором отражается пол и расположенные на нем колосья. В зеркале уже отчетливо видно, что проплешины образуют серп и молот.
То, что при взгляде на пол воспринимается как природа и хаос, в зеркале превращается в сложную геральдическую композицию, обыгрывающую советский герб. Серп и молот, обрамленный колосьями (как говорилось в стихотворении, которое меня заставляли учить в школе:«Но не орел, не лев не львица, / Собой украсили наш герб, / Но золотой венок пшеницы, / Могучий молот, острый серп»), а вокруг – повторенные зеркалами мраморные колонны, которыми архитектор Р.И. Клейн декорировал Музей изящных искусств имени императора Александра III.
Фото: Государственный музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина / Facebook
С двух сторон от инсталляции «Земля» находятся «Река» и «Сад» — два огромных полотна, расположенных друг напротив друга и целиком занимающих две стены. Изображения на обоих полотнах выжжено при помощи пороха. Эта сложная техника не только дает интересные фактурные поверхности, но и сама по себе наполнена смыслом. Образ революции как картины, выжженной порохом, является очень сильным. Композиция «Река» — это сотня случайных фотографий, сделанных в России XX века. Фотографии оцифровали, преобразовали в шаблоны для создания пороховых картин, а затем за дело взялись порох и огонь. На выходе мы получили мутный серый поток, уносящий лица и образы нашего коллективного прошлого. Если бы автором этой композиции был человек, воспитанный на русской литературе, то поток времени, уносящий человеческие судьбы, прочитывался бы как цитата из известного стихотворения Г.Р. Державина: «Река времен в своем стремленьи / Смывает все дела людей / И топит в пропасти забвенья / Народы, царства и царей». Не думаю, что Цай Гоцян знает это стихотворение, но я не мог отогнать от себя этой ассоциации.
«Река». Фрагмент. Фото: Tatiana Gontar / Pushkin State Museum of Fine Art
Если «Река» содержит только черный и белый цвета, то напротив нее расположена яркая красочная композиция «Сад». Это гигантское поле маков и гвоздик, причем среди цветов разбросаны цитаты из узнаваемых советских плакатов. Перед нами яркое цветное пространство утопии с обрывками лозунгов и тем самым райским садом, который всегда обещают строители светлого будущего. Только вот цветы при ближайшем рассмотрении оказываются связанными не с райским садом, а с кладбищем. Красная гвоздика – цветок советского официального траура. Красные гвоздики приносят к братским могилам государственные мужи, одетые в строгие официальные пиджаки. А красные маки в европейской культуре являют цветами памяти о войнах XX века. Таким прекрасная красочная утопия оказывается мемориалом, кладбищем.
«Сад». Фото: Yvonne Zhao / Cai Studio
«Поучимся серьезности и чести…»
Я не буду останавливаться на других объектах, в которых Цай Гоцян обыгрывает визуальные образы русской революции и размышляет о смыслах, стоящих за ними. Узнаваемые цитаты художников революционной эпохи он обыгрывает многократно. При этом выжженные горящим порохом работы постоянно напоминают о насилии, крови, страдании.
Художник работает не с историческим документом, а с культурной памятью и теми символами, на которых она базируется. Результат деятельности художника всегда отличается от результатов деятельности историка. Человеку, который привык к сюжетному историческому повествованию, однозначно дающему понять, кто прав и кто виноват, кто хороший и кто плохой, взгляд Цая Гоцяна может показаться необычным. Мы привыкли к другому.
Мы считаем себя вправе давать простые и однозначные оценки этим чрезвычайно сложным историческим процессам и искать виновных в том, что история пошла не в том направлении, в котором нам бы хотелось. Китайский художник не оценивает и не навязывает зрителям своего мнения. Он анализирует память, размышляет о тех символах, которые пришли в культуру в результате революционных событий. Его взгляд поразительно напоминает относящиеся к 1917 году тексты Александра Блока, писавшего о революции как о стихии и, в отличие от многих своих современников, не дававшего простых и однозначных оценок.
В наших головах продолжается Гражданская война. Ни о каком осознании событий русской революции, ни о каком общественном примирении нельзя говорить до тех пор, пока мы не научимся говорить об этих проблемах спокойно и с достоинством.
О символах революционной эпохи надо говорить, сохраняя холодную голову. Поэтому отстраненный взгляд Цая Гоцяна кажется столь интересным и важным для нас.
Цай Гоцян. Фото: Yvonne Zhao / Cai Studio
Но пока выкрикивание лозунгов остается занятием более простым и комфортным, чем спокойный разговор. Истерически кричать про то, что московский «храм искусства» осквернен пирамидой из детских кроваток, а петербургский – чучелами животных, размещенных рядом с голландскими натюрмортами, проще, чем задумываться о тех смыслах, с которыми работает художник.